Князь А И Урусов и Ф Н Плевако - А Кони

Так шли они - Урусов и Плевако, - разделяемые взглядами и симпатиями, сходясь и расходясь, в течение долгих лет с достоинством неся службу слову, которая привлекла их к себе на яркой заре Судебных уставов и которой они остались верны, когда для этих уставов наступили сумерки, предвещавшие недалекую тьму. Урусов не дожил до начала перерождения законодательного строя России и был лишен возможности воскликнуть вместе с Пушкиным, которого он - тонкий критик - сознательно любил и изучал: "Да здравствует разум, да скроется тьма!" Да и вообще, несмотря на блестящий успех первых шагов его деятельности, судьба не была милостива к Урусову, и он много выстрадал в жизни. Вынужденное бездействие, вследствие административной ссылки в Венден в самом разгаре блестящей деятельности, не могло не отразиться на его душевных силах. Медленное завоевание прежнего положения, причем он должен был пройти искус пребывания в прокурорском надзоре и сопряженную с этим иерархическую подчиненность, стоило ему много. Когда он снова сделался адвокатом, у него уже не было бодрых молодых сил и подкупающей молодой отваги. Житейский опыт принес много разочарований и ничего не дал для дальнейшего развития таланта. Наставшая затем жизнь в Москве в среде друзей и любимых занятий литературой, искусством, коллекционерством, устройством своего home [домашний очаг (англ.)] могла бы дать позабыть грустные года насильственного молчания и искания исхода в мелкой журнальной работе. Но медленно, беспощадно и неотвратимо подкрался недуг и подточил его силы. Отняв устойчивость в ногах и слух, он сжал его в объятиях жестоких мучений, заставлявших этого человека, так любившего жизнь, жадно ждать смерти как "небытия".

Нет сомнения, что, доживи он до наших представительных учреждений, он занял бы в них видное место в ряду прогрессивных деятелей. В его речах блистали бы уместные и умные цитаты, хорошо продуманные исторические примеры, тонкие и остроумные сравнения, стрелы его иронии больно задевали бы тех, на кого они направлялись, и веселили бы единомышленников, а по национальным и религиозным вопросам он, конечно, подымался бы на высоту общечеловеческих начал и гуманности. В его словах звучали бы подчас протест и сарказм Вольтера. Но едва ли ему довелось бы проявить большое влияние: политическое красноречие совсем не то, что красноречие судебное. В основании последнего лежит необходимость доказывать и убеждать, то есть, иными словами, необходимость склонять слушателей присоединиться к своему мнению. Но политический оратор немногого достигнет, убеждая и доказывая. У него та же задача, хотя и в других формах, как и у служителя искусства: он должен, по выражению Жорж Занд, "montrer et emouvoir" [показывать и волновать (фр.)], то есть освещать известное явление всею силою своего слова и, умея уловить создающееся у большинства отношение к этому явлению, придать ему действующее на чувство выражение. Ему следует связать воедино чувства, возбуждаемые ярким образом, и дать им воплощение в легком по усвоению, полновесном по содержанию слове.

Для этой роли был создан Плевако. Уже больной и слабый, он успел произвести впечатление своею речью и уловить единодушное настроение нижней палаты своим предложением "выйти из рубашки ребенка и облечься в тогу мужа". Политическая речь должна представлять не мозаику, не поражающую тщательным изображением картину, не изящную акварель, а резкие общие контуры и рембрандтовскую "светотень". Легкий, но неотлучный скептицизм мешал бы в этом Урусову, и, наоборот, мне думается, что когда нужно было бы передать слушателям свою горячую веру и зажечь пламя в их душах, одним словом, когда нужно было бы явиться не вождем единомышленных взглядов, но вождем сердец, Плевако был бы трудно заменим. Судьба замкнула его уста при первом шаге в обетованную землю, открывшуюся перед ним. Но уже и в том, что она открылась его взору, для человека его поколения было счастье. Русский человек до мозга костей, неуравновешенный и размашистый по натуре, мало читавший, но много думавший, глубоко религиозный, знаток и любитель Писания, он был типическим выразителем своей родины и москвичом "с ног до головы". И в то время, когда в мечтах об отдыхе у европейца Урусова, толкователя и поклонника Флобера, мастерски говорившего по-французски и с успехом выступавшего пред Парижским судом в шапке и тоге адвоката, вероятно, носились весело озаренные солнцем Елисейские поля Парижа, оживленные движением пестрой, изящной толпы, мысли Плевако неслись на Воробьевы горы, витали вокруг старых стен и башен Девичьего монастыря и упивались воспоминанием о вечернем звоне "сорока сороков".

Их обоих уже нет. Они ушли, оставив по себе яркую и живую память истории русской адвокатуры и в тех, кто мог лично в них вглядеться и к ним прислушаться. Мы живем в серое время; серые, лишенные оригинальности люди действуют вокруг нас и своею массой затирают немногих выдающихся людей. Но эта полоса должна пройти! Урусов и Плевако были для своих современников людьми, показавшими, какие способности и силы может заключать в себе природа русского человека, когда для них открыт подходящий путь. Провидение ведет нашу родину дорогою тяжелых испытаний, но пути к проявлению сил и способностей понемногу все-таки расширяются. Поэтому должны, не могут не явиться новые их носители! Они были, и хочется думать, что тургеневский Увар Иванович, поиграв перстами и задумчиво поглядев вдаль, скажет еще раз: "будут!"

Князь А. И. Урусов и Ф. Н. Плевако

Очерк помещен в т. 2 "На жизненном пути" (1-е и 2-е изд. - Спб., 1912 и 1913), а под новым названием и с рядом вставок вошел в широко известное издание Кони "Отцы и дети судебной реформы" (М., 1914)

Включен составителями в т. 5 Собрания сочинений.

Оба персонажа очерка - выдающиеся деятели пореформенной поры, известные и популярные в широких кругах общества прежде всего как ораторы-гуманисты, отстаивающие демократические и нравственные начала в русском "новом суде".

Как защитник Нечаева (см. очерк "Из казанских воспоминаний")

Урусов (1843 - 1900) подвергся гонениям - административной высылке из столицы, а затем ряд лет принужден был занимать по службе места, не отвечающие его талантам юриста и масштабам его личности. В пору реакции выступал как защитник несправедливо гонимых "инородцев" и ревнителей веры. Известен и как литературный и театральный критик.

О Плевако (1843 - 1908), чьи слава и популярность в широких демократических кругах столиц и провинции были необычайны, известный писатель В. В. Вересаев сказал лапидарно и точно: "Главная его сила заключалась в интонациях, в неодолимой, прямо колдовской заразительности чувства, которым он умел зажечь слушателя. Поэтому речи его на бумаге и в отдаленной мере не передают их потрясающей силы" (Вересаев В. В. Соч. - Т. 4. - М., 1948. - С. 446). Большой резонанс получили защитительные речи Плевако на процессах революционера Петра Моисеенко - организатора морозовской стачки (1886 г.) и рабочих фабрики Коншина в Серпухове (1897 г.).

С. 71. дело М. Волоховой слушалось в феврале 1867 г. в Московском окружном суде.

...на громком процессе. - Дело Н. Кострубо-Карицкого и В. Дмитриевой разбиралось в Рязанском окружном суде в январе 1871 г С. 76. Увар Иванович - персонаж из романа "Накануне"