Милый ангел - Колин Маккалоу

Не зря я столько лет подряд читала детективы — видно, дедуктивный метод я освоила так успешно, что даже под отчаянные вопли попугая и нестройный собачий лай сделала сразу два вывода. Во-первых, попугаи достаточно умны, чтобы отличать блюдечки с симпатичными зайчиками по краю от грязно-зеленых тарелок. Во-вторых, Уилли — законченный пьяница. Увидев, что ему подали не то блюдце, он понял, что бренди ему больше не достанется, и рассвирепел от абстинентного синдрома.

Сегодня днем в Бронте был восстановлен мир и покой. В обеденный перерыв я на такси объездила чуть ли не весь город в поисках нового блюдца с зайчиками. Пришлось прикупить к нему и чашку — аж за два фунта и десять пенсов! Все-таки славные у меня старшие братья, Гэвин и Питер. Они возместили мне две трети суммы, поэтому я потратила всего одну треть. Глупо, да? Но этот психованный попугай — мамин любимец.

Суббота

9 января 1960 года

Кингс-Кросс меня ни чуточки не разочаровал. Я сошла на остановке, не доезжая до Тейлор-сквер, и остаток пути проделала пешком, припоминая указания Пэппи. Видно, в Кингс-Кроссе принято ужинать поздно: меня пригласили к восьми, из автобуса я вышла, когда уже совсем стемнело. Пока я шагала мимо больницы Винни, начался дождь — сначала накрапывал еле-еле, но потом пришлось прятаться от него под розовым зонтиком с оборкой. На огромном перекрестке я наконец уверовала, что попала в самый центр Кингс-Кросса: стоя посреди мокрого тротуара, я видела его слепящие неоновые огни и рассекающие тьму фары машин совсем иначе, чем из окна такси. Здорово! Не могу понять только, как местные торговцы обходят пуританские «законы выходного дня»: в субботу вечером все магазины были открыты! Правда, обидно, что мне так и не довелось пройтись мимо магазинов на Дарлингхерст-роуд[4] — пришлось свернуть на Виктория-стрит, к Дому. Это Пэппи так почтительно зовет его — Дом, и пишет с большой буквы. Будто это учреждение. Ноги так и несли меня мимо особняков с террасами.

Обожаю ряды старых викторианских домов с террасами в центре Сиднея — жаль, что их уже почти не осталось. С них содрали чугунное литое кружево, заменили его листами шифера, балконы переделали в лишние комнаты, стены оставили облупившимися. Но все равно эти дома кажутся мне по-настоящему таинственными. Окна со шторами из манчестерских кружев или коричневыми бумажными жалюзи похожи на закрытые глаза. Сколько же они повидали! Нашему дому в Бронте всего двадцать два года, папа выстроил его, когда Депрессия пошла на спад и его магазин снова начал приносить прибыли. Так что наш дом ничего и не видел, кроме нас, а мы — скучное зрелище. Для нас разбитое блюдце Уилли — уже событие, единственный случай, когда к нам нагрянула полиция.

Идти по Виктория-стрит до Дома пришлось долго, и я заметила, что на этом конце улицы на домах с террасами еще сохранилось чугунное литье, а сами дома недавно выкрашены и вообще ухожены. Неподалеку от Чаллис-авеню улица становилась шире и заканчивалась полукруглым тупиком. Наверное, у городского совета кончился асфальт, потому что тупик вымостили небольшими квадратными деревяшками; ни одной припаркованной в нем машины я не заметила. Все пять домов с террасами, полукругом разместившихся вокруг тупика, будто явились из другого века. Все под номером семнадцать: 17а, b, с, d и е. Средний, 17с, и есть тот самый Дом. На сказочной парадной двери рубиновое стекло изукрашено резными лилиями, сквозь которые виднеется второе стекло, прозрачное; фаски светятся изнутри янтарным и лиловым сиянием. Незапертую дверь я просто толкнула и вошла.

Но волшебная дверь привела не в сказку, а в запущенную переднюю. Стены здесь выкрашены грязно-кремовой краской, деревянная лестница ведет наверх, на длинных витых шнурах висит пара пыльных и грязных лампочек без абажуров, мерзкий бурый линолеум покрывают выбоинки от каблуков-шпилек. От самых плинтусов на высоту примерно четырех футов стены сплошь покрыты какими-то надписями и непонятными каракулями — разноцветными, судя по виду, оставленными мелками для рисования.

— Добрый вечер! — крикнула я.

Из-под лестницы вынырнула приветливо улыбающаяся Пэппи. Наверное, я вытаращилась на нее просто неприлично, потому что не сразу узнала. Вместо больничной тускло-розовой формы, которая никому не идет, и шапочки, прикрывающей волосы, на Пэппи было облегающее, как вторая кожа, сапфирово-синее атласное платье, расшитое драконами. В длинный разрез левая нога виднелась до самого верха чулка и кружевной подвязки. Блестящие волосы падали на спину густым прямым потоком — мне бы такие! У меня волосы тоже черные, но такие курчавые, что если отрастить их хоть немножко, они будут похожи на взбесившуюся метлу. Вот я и кромсаю их ножницами.

Пэппи провела меня через дверь в конце коридора за лестницей, и мы попали в еще один коридор, покороче, который уходил вбок. Откуда-то в коридор вливался свежий воздух. В стене была всего одна дверь, которую Пэппи и открыла.

За дверью обнаружилась сказочная страна. Сколько книг — аж стен не видно, только книги, книги, книги, до самого потолка, да еще стопками повсюду на полу: наверное, Пэппи убрала их со стульев и стола к моему приходу. Я несколько раз пыталась пересчитать книги, но всякий раз сбивалась со счета. Отвлекала коллекция фонарей и ламп: две стеклянные, расписанные стрекозами, глобус на подставке, индонезийские керосиновые, переделанные в электрические, одна из них — похожая на белую дымовую трубу высотой шесть футов, расписанная лиловыми загогулинами. Для свисающей с потолка лампы абажуром служил китайский бумажный фонарь с длинными шелковыми кистями.

Пэппи закончила готовить еду, которая не шла ни в какое сравнение с якобы китайской из ресторана Ху Флана, с Бронте-роуд. Язык приятно пощипывало от имбиря и чеснока; я умяла целых три порции. Аппетит меня никогда не подводит, только вот никак не удается набрать вес, чтобы перейти с лифчиков размера В на С. Черт. У Джейн Расселл полный D, а у Джейн Мэнсфилд — всего-то В, хотя грудная клетка широченная.

После того как мы поужинали и выпили чайник ароматного зеленого чаю, Пэппи объявила, что пора подняться наверх, навестить миссис Дельвеккио-Шварц. Домовладелицу.

Я удивилась такому имени, а Пэппи только усмехнулась.

Она провела меня сначала обратно в прихожую, потом вверх по красной лестнице. Подгоняемая любопытством, я шагала следом, вертела головой и повсюду на стенах видела все те же каракули, как в прихожей. Их даже становилось больше. До верха лестницы мы не добрались, свернули к просторной комнате, окна которой выходили на фасад дома, и Пэппи подтолкнула меня вперед. Если бы мне понадобилась полная противоположность комнате Пэппи, она сейчас была передо мной. Пустая. Стены сплошь в каракулях: среди них не осталось места ни на одну черточку. Наверное, поэтому часть одной стены была наспех покрашена — очевидно, она служила неизвестному художнику новым холстом и уже украсилась несколькими мазками. Эту комнату можно было бы разделить на шесть небольших или разместить в ней обеденный стол на двенадцать персон, а она была почти пуста. Только поржавевший хромированный кухонный стол с красной пластмассовой столешницей, четыре таких же изъеденных ржавчиной стула, в прорехи красных сидений которых виднеется грязная набивка, похожая на гной в карбункуле, бархатный диван, страдающий хроническим облысением, и ультрасовременный холодильник с морозилкой. Двустворчатая застекленная дверь вела на балкон.