Говорящий дуб - Жорж Санд

— Вот видишь, — сказала Катишь мальчику, — я побогаче твоей тетки. Она мне каждую неделю подает милостыню, а я, если бы хотела, могла бы одеваться лучше ее. Ты только загляни в мои шкафы! Пойдем в комнату. Но сначала, поскольку ты, наверное, проголодался, я приготовлю тебе такой ужин, которого ты еще никогда в своей жизни не едал.

И действительно, пока Эмми любовался содержимым шкафов, старуха развела огонь и, вытащив из своей котомки козью голову, порубила ее вместе с разными остатками, подмешав туда соли, тухлого масла и порченых овощей, доставшихся ей во время последнего ее обхода. Эмми ел состряпанное ею кушанье скорее с изумлением, чем с удовольствием, а потом Катишь заставила его выпить полбутылки красного вина. До тех пор он ни разу еще не пробовал вина, и оно ему не понравилось. Тем не менее, Эмми пил, а старуха, чтобы подать ему пример, сама осушила целую бутылку, опьянела и разоткровенничалась. Она стала хвастаться, что умеет красть гораздо лучше, чем собирать милостыню, и до того разошлась, что показала Эмми кошелек, который хранила под одним из камней очага и который был набит золотыми монетами со всевозможными изображениями. Их, наверное, там было тысячи на две. Однако Эмми, не умевший считать, не оценил богатства старухи в той мере, как ей бы хотелось.

Показав ему все, она заявила:

— Теперь, надеюсь, ты не покинешь меня. Мне нужен мальчик, и если ты останешься служить у меня, я сделаю тебя своим наследником.

— Благодарю вас, — ответил Эмми, — но я не хочу нищенствовать.

— Ну, так ты будешь воровать для меня!

Эмми чуть не вспылил от негодования, но так как старуха обещала свести его на следующее утро в Мовер на ярмарку, а ему очень хотелось повидать людей и разузнать, где можно честно заработать себе хлеб, то он сдержался и ответил:

— Я не сумею воровать. Я этому никогда не учился!

— Неправда! — возразила Катишь. — Ты ловко воруешь в Сернасском лесу дичь и плоды. Или ты воображаешь, что они никому не принадлежат? Разве тебе не известно, что тот, кто не работает сам, может жить не иначе, как за счет других? Этот лес долго был совсем запущен. Его старый владелец-богач ни о чем не заботился и даже не велел его сторожить. Но теперь со смертью старика все пойдет иначе, и как бы ты ни прятался в дуплах деревьев, хоть как крыса в норе, тебя непременно поймают и отведут в тюрьму.

— В таком случае, почему же вы хотите учить, меня красть для вас? — спросил Эмми.

— Потому что, когда знаешь свое дело хорошо, то никогда не попадешься. Ты еще поразмысли. Теперь уже поздно, а завтра нам надо встать чуть свет, чтобы идти на ярмарку. Я постелю тебе на моем сундуке и дам подушку и одеяло. В первый раз в жизни ты будешь спать, как настоящий царевич.

Эмми не посмел возражать. Когда старая Катишь не притворялась сумасшедшей, то в ее взгляде и голосе было что-то страшное. Он лег и в первую минуту почувствовал себя очень хорошо; но вскоре ему стало не по себе. Большая подушка, набитая перьями, душила его; одеяло, недостаток свежего воздуха, тяжелый кухонный запах, выпитое вино — все вместе кидало его в жар. Наконец он встал и заявил, что будет спать на дворе, так как умрет, если ему придется провести ночь взаперти.

Однако Катишь уже храпела, а дверь была задвинута засовом. Эмми решился прилечь на столе, не переставая сожалеть о своей подстилке из мха в дупле дуба.

На следующее утро Катишь дала ему корзину с яйцами и шесть кур, предназначенных для продажи, но приказала следовать за нею на почтительном расстоянии и не показывать вида, что он ее знает.

— Если станет известно, что я торгую, — объяснила она, — то мне перестанут подавать милостыню.

Она назначила ему крайнюю цену, по которой он мог продавать товар, и добавила, что будет следить за ним, и если он не принесет ей сполна всей выручки, то она заставит его отдать остальное.

— Если вы мне не доверяете, — сказал обиженный Эмми, — то берите сами свой товар, а меня отпустите.

— Ты и не думай бежать, — заявила старуха. — Я найду тебя, где бы ты ни был. Слушай меня и не возражай.

Он последовал за нею на некотором отдалении, как она того требовала, и скоро вышел на дорогу, где было множество нищих, одни ужаснее других. Все они были жителями деревни Урсин, которые в тот день шли искать исцеления у чудотворного источника. Иные — калеки, другие — покрытые язвами, выкупавшись в источнике, выходили оттуда здоровыми и веселыми. Чудо это объяснялось очень просто: дело в том, что все их болезни были притворными, и через несколько недель выздоровевшие «заболевали» снова, чтобы исцелиться в ближайший праздник.

Эмми продал яйца и кур, поспешил отдать старухе деньги и, повернувшись к ней спиной, скрылся в толпе. Он ходил с широко открытыми глазами, всему удивляясь и всем восхищаясь. Особенно его занимали акробаты, выделывавшие удивительные штуки. Он остановился, любуясь их расшитыми костюмами и золотыми галунами, как вдруг услышал подле себя странный разговор. Он явственно различил голос Катиши, которая беседовала с хозяином балагана. От Эмми их отделял только полотняный занавес.

— Если его подпоить, — говорила Катишь, — то можете сделать с ним что угодно. Мне этот дурачок не подходит. Ему хочется жить в лесу, где он уже целый год провел в дупле старого дуба. Он ловок и проворен, как обезьяна, и, наверное, не тяжелее козленка. Вам удастся научить его самым трудным штукам.

— И вы говорите, что он не гоняется за деньгами? — спросил хозяин балагана.

— Нет, ни капельки. Вы его будете кормить, и только, а у него даже ума не хватит спросить себе жалованье.

— А если он сбежит?

— Ну, колотушками вы отобьете у него всякую мысль о побеге!

— Приведите его сюда, я хочу на него посмотреть.

— И вы дадите мне двадцать франков?

— Да, если он мне понравится.

Катишь вышла из балагана и очутилась лицом к лицу с Эмми. Она кивнула ему, чтобы он следовал за нею.

— Нет, — сказал он. — Я слышал весь ваш разговор, и я вовсе не так глуп, как вы думаете. Не пойду я к этим людям, чтобы они меня били.

— Ты пойдешь! — ответила Катишь. Она стиснула ему руку, словно железными клещами, и поволокла его к балагану.

— Не хочу, не хочу! — кричал мальчик, отбиваясь от старухи. Свободной рукой он уцепился за блузу человека, который стоял рядом с ним и смотрел представление.

— Тот обернулся и спросил Катишь, ее ли это мальчик.

— Нет, нет! — воскликнул Эмми. — Она мне мать, она мне чужая, она хочет меня продать комедиантам за золотой.

— А ты не хочешь?

— Нет, не хочу! Освободите меня от нее! Смотрите, она оцарапала меня до крови!

— Что там с этой женщиной и с мальчиком? — спросил важный жандарм Эрамбер, пробираясь сквозь толпу, заслышав крики Эмми и ругательства Катиши.

— Сущие пустяки, — ответил старик, которого Эмми все еще держал за блузу. — Эта нищенка хочет продать мальчика канатным плясунам, но мы и сами этого не допустим. В вашей помощи мы не нуждаемся.

— Помощь жандарма всегда нужна, друг мой. Я хочу знать, в чем дело. Молодой человек, объясните, что случилось, — обратился он к Эмми.

При виде жандарма старая Катишь выпустила Эмми и сама попыталась бежать, но Эрамбер схватил ее за рукав. Тогда она стала хихикать и гримасничать со своим обычным идиотским выражением. Однако в ту минуту, когда Эмми уже был готов все рассказать, она бросила на него умоляющий взгляд, в котором сквозил глубокий ужас. Эмми всегда трепетал перед жандармами и вообразил, что если он выдаст старуху, то Эрамбер отрубит ей голову своей большой саблей. Ему стало жаль ее, и он сказал:

— Отпустите ее. Это сумасшедшая. Она напугала меня, но не хотела причинить зла.

— Вы ее знаете? Не Катишь ли это, которая притворяется слабоумной? Говорите правду.

Под умоляющим взглядом нищенки Эмми решился солгать, чтобы спасти ее.

— Я ее знаю, — сказал он. — Она действительно придурковата.

— Уж я разберусь, в чем тут дело, — многозначительно заявил жандарм, отпуская Катишь. — Ступай, старуха, но помни, что я за тобой давно слежу.

Катишь убежала, и жандарм удалился. Эмми, который боялся его больше, чем старухи, все еще держался за блузу старика с добрым и веселым лицом. Этого человека, взявшего Эмми под свое покровительство, звали Венсаном.

— Ну что, мальчуган, — сказал он, — отпустишь меня наконец? Теперь тебе уже нечего бояться. Чего же ты еще дожидаешься? Может, ты просишь милостыню? Хочешь су?

— Нет, благодарю вас, — ответил Эмми, — но я теперь всех боюсь и даже не знаю, в какую сторону мне двинуться.

— А тебе куда нужно?

— Да я хотел бы вернуться к себе в Сернасский лес так, чтобы миновать Урсин-Ле-Буа.

— Ты, значит, живешь в Сернасе? Ну, это нетрудно устроить, потому что я сам сейчас иду в лес, и ты можешь ко мне присоединиться. Я только поужинаю в трактире, а ты подожди меня у креста: я вернусь за тобой.