Русская любовь Дюма - Елена Арсеньева

– Я слышал, эта сумасшедшая очень неплохо устроилась в Париже, – с брюзгливой интонацией, которая появлялась у него всегда, когда он упоминал свою невестку, проговорил граф Карл Васильевич Нессельроде, сидя в кресле у постели своей жены. – Ты же знаешь, у кого она поселилась. У Марии Калергис! У нашей Марии! Вот уж воистину – два сапога пара.

Его жена, графиня Марья Дмитриевна, подавила зевок. Она любила ложиться рано и уже собралась отдаться объятиям Морфея, как явился из своей спальни муж, причем не для исполнения своих супружеских обязанностей, а для неприятного разговора. Впрочем, канцлер и министр иностранных дел Нессельроде, умудрившийся к описываемому времени вершить иностранную политику России уже при двух императорах, отдавал служебным обязанностям куда больше внимания, заботы и пыла, чем супружеским, которые исполнял до того поспешно и небрежно, что полная, неторопливая графиня едва успевала понять, что с ней приключилось, и, несмотря на то что поспешность мужа трижды увенчивалась зачатием детей, все же предпочитала объятия Морфея объятиям канцлера и министра.

Вообще эта пара – высокая и полная графиня Марья Дмитриевна, формы которой иные недоброжелатели называли мужеподобными, отдавая, впрочем, должное ее добродушию и веселому, почти детскому смеху, и худенький, маленький, не сказать мелкий, граф Карл Васильевич – выглядела на взгляд тех же недоброжелателей карикатурно: чудилось, будто муж выпал из кармана жены. Еще подхихивали, мол, между четырьмя вершинами: высоким ростом государей, высокой женой и громадным счастьем, выпавшим на долю графа Нессельроде, – существует один провал, и это он сам…

Графиня Мария Дмитриевна приподняла свечу и понимающе вгляделась в хмурое лицо мужа. Конечно, он всегда очень близко к сердцу принимал служебные неприятности. Одна такая неприятность постигла его буквально месяц назад. Капитан Невельской основал в устье Амура Николаевский пост! Самовольно! Канцлер был ярым противником любой экспансии России на Дальнем Востоке, он опасался разрыва с Китаем, неудовольствия Европы, в особенности англичан. И вот этот капитан Невельской!.. А государь-император пришел в полный восторг от такого нарушения служебной дисциплины и назвал это нарушение… укреплением русской государственности!

Да, тяжким выдался нынешний год для Нессельроде-министра, однако еще более тяжким он был для Нессельроде-отца…

Как уже было упомянуто, по младости лет Карл Васильевич и Мария Дмитриевна умудрились зачать троих детей. Судьбы дочерей, Елены и Марии (считавшейся одной из первейших красавиц столицы), сложились весьма удачно, обе сделали прекрасные партии. А вот единственному и любимому сыну Дмитрию не повезло… Дружба Карла Васильевича с Арсением Андреевичем Закревским и желание непременно породниться с ним сослужили семье очень плохую службу.

Графиня Мария Дмитриевна грустно вздохнула. Объятия Морфея ее больше не манили. Было ужасно жаль мужа, как он там сидит, в кресле, понурив голову… Да, династический брак их сына провалился. Дмитрий – умница, про таких говорят – министерская голова, унаследовал от отца дипломатические таланты и пошел, конечно, по этой части. Дмитрий весьма преуспел на должности секретаря русского посольства в Константинополе. Но брак с этой очаровательной вертихвосткой, которая была его на семнадцать лет моложе… А ведь Мария Дмитриевна предупреждала, что этот брак обречен, ну, так оно и вышло. Нет, Лидия ей очень нравилась, очень, она даже подарила снохе на свадьбу фамильный перстень Салтыковых. Несмотря на то что перстень оказался Лидии маловат, она надела его с восторгом, поскольку, как сущая сорока или сущая женщина, обожала все блестящее. А между тем перстень блистал не только золотом и изумрудом, но и историей своей. Мать Марии Дмитриевны, графиня Гурьева, была урожденная Салтыкова… Ходили слухи, что этот перстень некогда принадлежал царице Прасковье Федоровне[5], которая тоже была Салтыковой и имела баснословные драгоценности, в частности изумруды, кои потом расточила на любовников. Перстень этот женщины Салтыковы и Гурьевы старались не носить – считалось, он делает мысли особы, которая надевает его на палец, слишком уж легкими. Марья Дмитриевна полагала, что его соседство вообще размягчает мозги. Чем, как не помутнением рассудка, можно объяснить то, что она подарила этот перстень будущей жене любимого сына?! Так что отчасти она была виновна в неудачах его семейной жизни… Вернее, перстень легкомысленной царицы Прасковьи! Чтобы отвести от себя вину, она только и могла рассуждать, пытаясь успокоить мужа:

– Поймите, Карл, что их с Лидией взгляды и понятия несхожи. Ему выпала нелегкая задача, а он полагал, что все будет очень просто. Он не учел, сколько понадобится терпения, чтобы удерживать в равновесии эту хорошенькую, но сумасбродную головку. Если он не будет смягчать свои отказы, если устанет доказывать и убеждать, это приведет к охлаждению, чего я весьма опасаюсь!

Мария Дмитриевна очень любила сына, а как иначе?! – но в глубине души все же сочувствовала Лидии. Она очень уж избалована, а Дмитрий воспитан в строгих правилах. Он из тех, у кого все по ранжиру. Даже отец его чуть помягче характером, а особенно брат, Фридрих Нессельроде. Наверное, поэтому он так непомерно избаловал свою дочь Марию (а еще пуще избаловала ее Елена Сверчкова, урожденная графиня Гурьева, родная сестра Марии Дмитриевны Нессельроде, удочерившая девочку после развода родителей и давшая ей свою фамилию!). Мария теперь живет в Париже, и у нее поселилась Лидия. Словно в пику супругу! Дмитрий кузину терпеть не мог и решил сделать все, чтобы его жена не могла стать на Марию похожа. Он в самом деле ничего ей не позволял, никаких развлечений, он беспрестанно взывал к ее душе и разуму, а в этом очаровательном тельце и «хорошенькой, но сумасбродной головке» ни капли не было, как подозревала Мария Дмитриевна, ни души, ни разума, там жили одни капризы и своеволие.

Сначала казалось, что семнадцать лет разницы позволят Дмитрию легко управиться с женой, однако вышло наоборот: он совершенно не понимал это очаровательное и эгоистичное создание, а самое удивительное, у него почему-то не хватало терпения быть с женой хоть чуточку помягче. Она его и восхищала, и раздражала одновременно. А он ее только раздражал. Ехать с ним в унылый, жаркий, пыльный Константинополь Лидия отказалась наотрез. Вообще семейная жизнь немедленно сказалась на ее нервах, особенно рождение сына Анатолия, которого Нессельроде звали Толли. Попытавшись привести расстроенные нервы в порядок в Бадене, Эмсе, Спа и Брайтоне, она в конце концов отбыла в Париж и, как сообщил Карл Васильевич, очутилась у «кузины» Марии Калергис.