Минотавр - Бениамин Таммуз

видит ее Александр: «Она получила хорошее образование… она, вероятно, пела в хоре. Речь ее свидетельствовала о хорошем воспитании, одета она была со вкусом — дорого и просто, никаких безделушек… цвет ее глаз — карий, глубокий, не слишком темный. Ее подбородок выдавал характер решительный и сильный, способный с легкостью отбросить все лишнее и ненужное, лицо ее говорило о максимализме, готовности к полной самоотдаче и при этом — о восторженности натуры. Чистые черты, выступающие скулы… нежная бело-розовая кожа и только чуть припухлые алые губы — сочетание было безупречным». Он же называет ее божественной — «Santa, Santissima Thea». Всем трем мужчинам, ищущим близости Теи, она кажется неземной. Узнав что ее зовут Tea, влюбленный в нее Г. Р. «ощутил огромную, захлестнувшую его радость; действительность оказалась прекрасней всяких грез», хотя он способен охарактеризовать ее лишь как «девушку с черной бархатной лентой в волосах». Зато «девушкой с волосами цвета темной меди, девушкой терпких кровей древних народов, наследницей Геры и Астарты, девственной весталкой древних храмов и Шахерезадой из гарема арабских халифов» видит ее левантиец Никос Трианда.

Если Александр Абрамов является представителем государства Израиль, то Никос Трианада представляет в романе средиземноморскую цивилизацию: грек, родившийся в Египте, в Александрии, выросший в Бейруте и осевший в Южной Европе, говорящий по-новогречески, по-арабски и на ладино, а также знающий древние классические и европейские языки. «Сестра его поет… эта мелодия соткана из еврейских канторских причитаний, с оттенками испанского фламенко, и все это вместе — как призрак древнегреческого хора из давно отзвучавших трагедий великой Эллады. Позднее он поймет: эти песни, эти мелодии слышны по всему побережью Средиземного моря. В них стон финикийских галерных рабов, налегавших на весла под бичами надсмотрщиков, трепетание пурпурных парусов египтян и обитателей Крита, Кипра и Санторини, отчаливших от родных берегов в неведомую даль, в море, ласковое и коварное, такое же, как сейчас». Средиземноморская утопия жаждет воспарить над сушей и морем Леванта и слиться с божеством, имя которому Tea. Ведь Никос узнал свое божество, наверное, так же, как некогда библейский Авраам прозрел своего Бога: «Боже, — непрерывно повторял он, — милосердный Боже. Это она. И кто догадался дать ей это имя Tea? Но она и не могла зваться по-другому…» Возможен ли этот союз? Готово ли божество, знавшее союз с древним еврейством, вступить в новый завет с Никосом, этим пророком левантийского единства, не имеющим что ответить священнику, призывающему «положить конец власти сионистов… освободить от евреев Палестину»? И переезд Никоса из Иерусалима в Тель-Авив не означает ли его неспособность сделать выбор в своем отношении к древним богам и древней истории монотеизма?

И, наконец, третьим героем романа является англичанин по имени Г. Р., олицетворяющий респектабельность и материальное благополучие современной западной цивилизации. Мне кажется, что автор зашифровал имя персонажа инициалами с намерением стереть любые национально-географические атрибуты, сделать его совершенно космополитическим. Г. Р. кладет на алтарь своего божества отличный аттестат и роскошные машины, старается привлечь Тею безукоризненными манерами и гарантированным экономическим процветанием семейного бизнеса. Но польщенная его ухаживаниями и дарами Tea видит в шикарных машинах «уродин» и «лягушек», а в сексуальном сближении с Г. Р. остается одинокой, хотя и испытывает удовлетворение и гордость оттого, что «стала настоящей женщиной». Как видно, не ему владеть ею целиком и быть полноправным партнером их союза.

Казалось бы, один Александр Абрамов может претендовать на душу Теи, однако их единению мешает его профессия: израильский тайный агент не может легализоваться в европейском обществе, женатый на Лее Александр не может завести вторую, любимую жену, как некогда праотец Иаков, взявший в жены и Лею, и Рахиль.

Писавшие о «Минотавре» израильские критики в трактовке романа исходили из предложенной автором градации постижения музыки:

«В последнее время я много думал о трех кругах музыки. В первый круг попасть несложно — для этого мне достаточно взять в руки ноты, напеть мелодию или сыграть ее на рояле. Мне становится тогда ясно, с чем я имею дело — и вот я уже внутри первого круга. Во второй я могу попасть, когда очень внимательно слушаю чье-нибудь исполнение, даже свое собственное (в случае, если играю хорошо). Но вот приходит черед третьего круга. Здесь таятся все сложности… композитор… готов открыть двери своего тайного убежища, своего святилища; вопрос в том, кого готов он туда пустить. Я полагаю, лишь того, кто способен своими силами проникнуть в третий круг. Если у слушателя есть достаточно силы и ума, чтобы сделать это, значит, их, композитора и слушателя, связывает некое родство, значит, они в чем-то похожи… И еще мысль: центр третьего круга — не только место сокровенное и святое, но и опасное. Потому что это другой мир, мир красоты и чистоты… Эта красота может оказаться смертельна…»

Критики пытались увидеть в этой «теории трех кругов музыки» аналогию тяги человека к познанию мира с неистребимым желанием проникнуть в третий, внутренний круг и понять сокровенный смысл бытия. При этом три героя и три круга интерпретировались также, как три уровня познания: «Три героя книги — это три последовательные попытки проникнуть во внутренний круг. Первый герой, Г. Р., сумел проникнуть лишь в первый круг, второй герой, Никос Трианда, сумел добраться до второго круга, он „очень хорошо понимал музыку и исполнял ее достаточно верно“. Оба они понятия не имели о существовании трех кругов. Лишь третий герой, Александр Абрамов, достиг проникновения в третий круг, но не смог „выдержать всей красоты и остаться в живых“, хотя не смог также и „выйти оттуда и продолжать жить в обычном мире“. В третьем круге остается одна только Tea, недостижимая, тогда как попытки приблизиться к ней будут продолжаться и дальше»[14].

Мне, в свою очередь, кажется, что три круга постижения музыки в романе символизируют иерархию миров от земного мира людей до мира абсолюта. Не случайно в книге постоянно звучит музыка Моцарта, чья неоспоримая гениальность, как цитирует Таммуз из «Моцарта и Сальери», несовместна со злодейством. Александр Абрамов не может соединиться со своим божеством, со своим «гением чистой красоты», если вспомнить другое, не помянутое в книге произведение Пушкина, потому что запятнан злодейством. Почти все мужские персонажи романа живут в мире музыки, играют на музыкальных инструментах — но играют небезупречно, и если понимать это метафорически, они недостаточно чисты для музыкального совершенства. Кто занят бизнесом, как отец Александра, кто — войной, как сам Александр, а кто слишком заземлен и смешивает кухню и идею, как Никос.

Tea — земное проявление абсолюта, и сам