О чем молчат боги - Юлия Цыпленкова

на подворье видели, остальное было от них скрыто. А когда работа была закончена, землекопы и строители исчезли.

– Исчезли?

– Селек сказала Нихсэту, что сама расплатилась с ними и отпустила, но она отплатила им иначе – чашей с ядом.

– Архам знал и об этом? – нахмурилась я.

– Нет, он знал столько же, сколько и Нихсэт, – усмехнулся Рахон. – Я сам всё понял, когда прошел по этому ходу. Селек не могла вывезти тела и оставила их прямо там. Я видел костяки.

Устремив взгляд в сердцевину пламени, я криво усмехнулась. Сколько же жизней собрала эта женщина? Однако быстро отбросила досужие размышления и вновь обратила всё внимание на Рахона.

– Архам показал Акмаль, где находится этот ход, – продолжал пятый подручный. – Так я и пришел за ней, когда Хазма дала мне знак, что правда открылась.

И вот тут я впилась в него взглядом, потому что дать знак «Хенар» никак не могла – она находилась в темнице и не покидала ее. Да даже тогда, когда ее привели, она еще не могла знать, в чем мы будем ее обвинять. До прихода Илана узница могла говорить всё, что вздумается, и никто бы не смог опровергнуть ее слов. Но если произошла передача известий, тогда это мог сделать только ягир, который стоял под дверью темницы…

– Ты ищешь предателя, – верно понял мой взгляд илгизит. – Не ищи. Ни один человек не сумел бы принести мне эту весть, я был за стенами Иртэгена.

– Тогда как?

Пятый подручный усмехнулся и вытянул из-под рубахи веревку, висевшую на шее. На ней был медальон из черного камня. В середине был вырезан непонятный мне символ.

– Это шавар, – пояснил Рахон. – Связующий знак с теми, кто носит похожие. Мой первый, у Акмаль второй, у Хазмы был третий. Если сломать шавар, я это почувствую и увижу, чей сломан. Видишь? – Он поманил меня ближе и указал на едва приметную трещинку. – Это шавар Хазмы. Она сломала его, и я узнал, что Акмаль грозит опасность. После этого я отправился за махари на подворье…

Стало быть, шавар был спрятан где-то в одежде, может, висел на руке, потому что с шеи узница точно ничего не снимала и не вытаскивала. Она всё больше сидела отвернувшись и мяла то рукав, то подол… Да, наверное, тогда и сломала, потому что поняла, что уже не покинет подземелья, если только для принародной казни.

– Подожди, Рахон, – я подняла руку, останавливая собеседника, и он ответил мне вопросительным взглядом. – Хорошо, Хазма сломала свой шавар, я даже могу представить, когда она это сделала. Но почему вы уверены, что она мертва? Акмаль обвинила меня в ее смерти, но трупа вы не видели и видеть не могли, даже не знаете, как она умерла. И была ли казнена вообще до вашего побега.

– Она мертва, – донесся до нас голос махари.

Должно быть, справившись со своей злостью, женщина вернулась к костру и уселась на прежнее место. На меня она не смотрела, мне это было безразлично, и я вновь поглядела на Рахона.

– Раз она сломала шавар, значит, вы узнали, кто она, – заговорил пятый подручный. – После этого Хазма должна была пожертвовать собой, чтобы спасти махари. Хазма присматривала за Акмаль, когда та была еще ребенком, любила ее больше, чем могла бы любить родная мать, и она бы позволила себя разорвать на куски, но не выдала махари. Значит, она умерла.

– Верно, – кивнула я. – Так и было, ее порвали рырхи, когда она кинулась на меня.

Махари мазнула по мне тяжелым взглядом и снова отвернулась. Рта она так пока и не открывала, только слушала. Рахон коротко вздохнул и улыбнулся – его гибель Хазмы волновала мало. Из этого я сделала вывод, что между шпионкой и пятым подручным не было даже дружеской привязанности. Кажется, и особой ценности она для него не представляла.

– Она была прислужницей? – спросила я.

– Она отдала свою жизнь на служение нашему Покровителю. За преданность махир взял Хазму в свой дом и даровал великую честь – смотреть за его единственной дочерью. Вместе с ней и отправил в Зеленые земли.

Стало быть, Хазма была фанатиком. Да, такая могла намеренно броситься и в пасть рырхам, и под ленгены, чтобы сберечь свою госпожу и оправдать доверие господина. Я посмотрела на Акмаль и заметила, что она глядит на меня насмешливым взглядом. О, разумеется. Рахон только что показал, насколько высоко ее положение, жаль оценить не могу. В моем мировоззрении ничего не изменилось. И мне захотелось сказать гадость.

– То, что илгизиты появились в Зеленых землях, мы с Танияром поняли уже давно. И Мейлик с Хенар попали под подозрение очень быстро, – произнесла я. – Мы приглядывались к ним. Да и сами они делали столько глупостей, что только еще больше приковали к себе внимание. – Взгляд махари заледенел, на щеках проступил румянец. Я усмехнулась и продолжила: – И одна из них – отравление. Зачем оно было нужно?

Я посмотрела на пятого подручного, но он сам повернул голову в сторону махари. Акмаль покусывала губы, наконец нервно передернула плечами.

– Всё из-за Хасиль, – сказала она с неприязнью. – Она всё испортила, когда побежала на сангар. Я хотела, чтобы народ не верил Танияру, чтобы роптали всё сильней, когда вы будете что-то менять. И Хасиль говорила, потому что она тебя ненавидела. Но она дура! – рявкнула бывшая каанша. – Взяла и побежала собирать народ. Слишком быстро. Люди еще мало слушали. Ты пришла и опять головы повернула в ту сторону, в какую тебе надо. Тогда пришлось думать, как сделать, чтобы отнять у вас с Танияром людское доверие. Чтобы думали, вы их обманываете, что ты злая и хитрая. И опять всё не так вышло. Ты ворота закрыла, и Хазма не смогла прокричать на весь Иртэген, что вы с Эчиль меня извести хотите…

– Эчиль? – изумилась я. – Она-то вам чем помешала?

– Она стала твоей тенью и за Танияра могла любому в глотку вцепиться. А еще… – Акмаль криво усмехнулась. – Ее дочери старшие и из рода каанов, что по отцу, что по матери. Они выше моей Белек. Дочери Хасиль – мусор, они ничего не значат, мне бы не помешали, а Тейа и Йейга права на два тагана имеют. Убрала бы мать – исчезли бы и дочери.

Я брезгливо передернула плечами от цинизма, который ясно слышался в голосе некогда «скромной» Мейлик. Она говорила о детях! Мусор… Что старшие дочери Архама, что средние. Одних уничтожить, от других отмахнуться. И я запомнила это высказывание. После выдохнула и