Маскарад чувств - Анна Князева

— Да ты просто красавица, Лизонька!

Она перевела взгляд на племянника и сжала его плечи:

— Как ты повзрослел, Николя! Как возмужал!

Лизу так и тянуло спросить: «С каких пор, тетенька? Вы ведь моего брата в глаза не видели! Как и меня… Фальшь. Сколько фальши! Меня предупреждали, что в столице все — сплошное притворство!»

Но она понимала, что была бы несправедлива, если бы приписала эту фальшь исключительно петербуржской жизни. Их провинциальные нравы отличались не большей искренностью. Благодаря строгости и замкнутости отца, Лиза была лишена удовольствия часто появляться в обществе, но за крайне редкие выходы в свет у нее сложилось впечатление, что за глаза дамы всегда судят о человеке иначе, чем это может показаться на первый взгляд. Особенно доставалось сестрам Ольховским — и за непомерное их богатство, и за простоту происхождения, и за живость нрава. А Лизе они нравились, потому что были более естественны и неподдельны, чем остальные девушки их круга, в которых жеманство — вторая натура.

— Рад видеть вас, тетенька! — между тем провозгласил Николя. И вся его лучившаяся довольством физиономия подтвердила искренность его слов.

— И я бесконечно рада. — Лиза вынудила себя произнести это с самым счастливым видом.

А про себя подумала: «Может, я несправедлива к тетушке, приписывая ей лицемерие, которое сама же сейчас и проявляю? Все же она согласилась исполнить предсмертную волю папа и принять нас до той поры, пока мы не вступим в права наследования. И она наш официальный опекун, значит, должна заботиться о нас. Она могла и отказаться, если на то пошло…»

— Пойдемте же, дети мои. — Аглая Васильевна увлекла их к небольшому диванчику с изогнутой спинкой, рядом с которым стояли два кресла. — Я велела приготовить вам чаю с дороги. Или предпочитаете кофе с цикорием?

— Нет, чай! Чай! — обрадовался Николя, который проголодался за дорогу, и надеялся, что к чаю подадут и булочек, и печенья. А если еще и густых сливок, какие они едали у себя дома… Он даже зажмурился от предвкушения, хотя и подумал, что хороший обед вместо чая был бы уместнее.

Гостиная, очень просторная и светлая, Лизе сразу понравилась. Как ни странно, она не подавляла так, как парадная лестница. Устроившись на диване, тетушка жестом пригласила их располагаться в креслах. Лиза присела на самый край, тогда как Николя уселся вольготно, закинув ногу на ногу. Она и сама не могла понять, в чем причина внезапной, совсем несвойственной ей робости, охватившей ее. Тем более дом, где им предстояло жить, уже казался Лизе уютным и приветливым. Но почему-то ей не хотелось поднимать глаз.

Что-то было в лице их тетушки заставлявшее обмирать от страха. Нельзя сказать, что Аглая Васильевна смотрела на них с неприязнью или холодностью, и улыбка вроде бы не сходила с ее тонких бледных губ… И вместе с тем от нее исходило нечто устрашающее, как от той африканской маски, которую приятель их отца демонстрировал, будучи у Перфильевых проездом. Иван Никанорович со смехом рассказывал, как украл ее у шамана одного из племен, и было очевидно — этот господин не находит ничего зазорного в том, чтобы ограбить дикаря. Через пару месяцев после того, как он побывал у них в гостях, отец получил поразившее всех известие о внезапной кончине Ивана Никаноровича. Писали, его смерть была необъяснима и ужасна. Он весь иссох и мучился страшными болями, в чем его слуги винили жутковатую маску из Африки.

«Да как я могу родную тетушку сравнивать с шаманским проклятием?! — возмутилась Лиза себе самой. — Возможно, на ее лице просто лежит печать… высшего света. Наверное, все дамы здесь таковы… Надо просто привыкнуть».

Николя оживленно делился подробностями их путешествия, и Аглая Васильевна слушала его с одобрительной улыбкой. Раз или два Лиза поймала на себе ее быстрый взгляд, и ей почудилось в нем совсем не то выражение, с которым тетя смотрела на племянника.

— Вам забавно, тетушка, что мы так похожи? — Наконец не выдержала она.

Едва заметные брови Аглаи Васильевны удивленно приподнялись:

— Похожи? Напротив, я нахожу, что вы ничуть не похожи, дитя мое. Может быть, немного чертами… Но выражения лиц, глаз у вас совершенно разные.

— Неужели?

Лиза, в самом деле, была поражена. Да и Николя, судя по его озадаченному виду, тоже. До сих пор все находили брата с сестрой похожими, как две капли воды. Даже физически Николя развился еще не окончательно, и потому им так удавались розыгрыши, когда они менялись платьями и морочили головы редким гостям и слугам.

— Безо всякого сомнения, — между тем заявила Аглая Васильевна. — Ты, Николя, жизнерадостен и открыт миру. Ты вбираешь его с жадной торопливостью. Порой впитываешь и кое-что лишнее, но оно отсеется потом, ведь душа у тебя чистая, это сразу видно по твоему взгляду.

— А что вы скажете, тетушка, о моей душе? — С укором посмотрев на зардевшегося от радости брата, спросила Лиза настороженно.

— А ты, душенька моя, вся направлена в глубь себя. Это о таких, как ты говорят: душа — потемки.

Она усмехнулась так, будто произнесенное доставило ей неимоверную радость. Лиза спросила, опустив глаза, чтобы тетя не распознала, какой гнев вспыхнул в ее душе.

— Как это вам, тетенька, удалось так быстро узнать нас? Мы ведь еще и двух слов не сказали.

— Некоторым людям достаточно одного взгляда, чтобы угадать, кто перед ним, — явно гордясь своей проницательностью, ответствовала Аглая Васильевна.

— Значит, ваш взгляд подвел вас! — выпалила Лиза. — В моей душе нет никаких потемок!

— А может, ты и сама еще не догадываешься об их существовании, деточка моя? — Тетя внезапно понизила голос и подалась к ней.

«Она ведь намекает на что-то! — догадалась Лиза. — И я должна бы догадаться — на что… Но я, хоть убей, не понимаю!» Она вопросительно взглянула на брата, но Николя ответил лишь легкой гримаской, выразившей полнейшее недоумение. Было очевидно только одно: Аглая Васильевна невзлюбила Лизу с первой минуты.

Первая ночь в новом доме… Привыкание к новым запахам, вещам, к новой постели… Другие тени на стенах, другая луна за окном. Как тут уснуть? Перина взбита отлично, подушка удобная, белоснежная, тут уж тетушка расстаралась. Пожалуй, постель здесь пошире и получше, чем была у нее дома. Но здесь все — чужое. И сама тетя Аглая пока не воспринимается родным человеком. Да и будет ли когда-нибудь?

Но спать не дает вовсе не ощущение чужеродности всему окружающему. В конце концов, это только вещи, надо освоиться с ними, привыкнуть. А как освоиться с тем, что Алексей Кузминский сейчас так близко — добежать можно?! Может быть, на соседней улице, в соседнем доме — как знать? Лиза ведь давно смирилась с тем, что ее возлюбленный недосягаем, как мечта. Можно думать о нем, представлять его, читая стихи, фантазировать, порой воображая сцены столь откровенные, что щекам жарко становится… Но увидеть его — это несбыточно.