Наследники (Путь в архипелаге) - Крапивин Владислав Петрович

Ваня дернулся, затылком крепко царапнул по стене, и в тот же миг Венька врезался между Поп-физиком и братишкой:

– Вы что! У него кровь, а вы!.. – Голос Веньки был не голос, а сплошной яростный звон. Лицо побелело – сильней, чем у брата.

Мстислава Георгиевича отшатнуло.

– Да ты что… Ямщиков!.. Я…

– У него кровь, а вы… – опять сказал Венька, часто дыша. Он заслонил Ваню.

Егор успел заметить, что у того в ноздре опять набухла красная капля. Заметил, видно, это и Поп-физик. Сказал, пряча смущение:

– Что, по-твоему, это я ему нос разбил?

– А нечего в чужие карманы лазить, – тонко отчеканил Редактор. – У себя шарьте, а у него права не имеете.

– Ну, ты… – Мстислав Георгиевич шевельнул желваками. – Соображаешь, с кем говоришь? И что говоришь…

– Между прочим, он за брата заступается, – неожиданно сказал с подоконника Егор.

Мстислав Георгиевич оглянулся:

– Ну и что? Значит, можно позволять хамство?

– А обшаривать малышей – это, конечно, не хамство, – заметил в пространство Костецкий.

Поп-физик повернулся к нему.

– А вас с какой стороны это задевает?

– Просто фиксирую обстоятельство. – Костецкий опять тонко улыбнулся. – Мировая педагогика дала сбой. Перед лицом двух братьев.

Кто-то из малышей осторожно хихикнул. Поп-физик медленно спросил:

– Знаете, Костецкий, о чем я мечтаю?

– Разумеется, знаю. О светлом июньском дне, когда мы встретимся на выпускном экзамене. Вот тогда-то…

– Нет, о более позднем дне, – перебил Поп-физик. – Когда вы с аттестатом и, возможно, даже с медалью покинете родную школу и мы сможем встретиться где-нибудь… так сказать, на равных. Тогда я смогу без особого риска для своей должности дать вам оплеуху. В крайнем случае поплачусь пятнадцатью сутками. Удовольствие стоит того…

Стало очень тихо. Костецкий опустил голову, сбил с рукава чешуйку пепла и сказал совсем негромко:

– Вы ждете от меня примитивного ответа. В том смысле, что неизвестно еще, кто кого, не правда ли?.. Нет, оставим это для другого раза. Как и дискуссию о нравственном облике. Дело-то не во мне. Дело в таких, как он… – Костецкий кивнул на Ваню. – Им, беднягам, сколько еще страдать из-за вашей «педагогики»…

Он обошел Поп-физика и с приятелями двинулся к двери.

– Платок… – сказал Венька.

Костецкий махнул рукой.

Грянул звонок. Поп-физик вздрогнул, деловито посмотрел на часы и, не глядя по сторонам, тоже быстро вышел.

Умчалась мелкота. Венька еще раз вытер Ване нос, взял его за плечо и повел к двери. Не оглянувшись на Егора.

То, что Редактор даже не посмотрел на него, Егора неожиданно раздосадовало. Как-никак он, Гошка Петров, за Веньку только что заступился. Пусть случайно, мельком, но все-таки. А тот ни ухом, ни глазом не повел… Мимолетное сочувствие к братьям Ямщиковым разом угасло, и Егор в опустевшем туалете начал думать о Редакторе с привычной ленивой неприязнью.

Венька Ямщиков был из тех беспомощных шизиков, которые всегда скребут на свой хребет. Классная Роза обозвала его однажды на собрании донкихотом, но это по глупости. Дон Кихот был все-таки в доспехах, с мечом и копьем. Где-то наполучает шишек, а где-то и другим их наставит. К тому же в те давние времена простительно было верить во всякие принципы и справедливость. А сейчас, когда всем ясно, что надо писать в сочинениях и как надо жить на самом деле, Венькины поступки даже смеха не вызывали. Только недоумение.

Прошлой весной, например, когда Копчик со своими корешами (не из «таверны») вышел на небольшой промысел у цирковых касс и начал трясти мошну двум послушным первоклассникам, Венька Ямщиков встрял между ними. Ну, если бы еще драться начал (сдуру-то можно и так) или грозить чем-нибудь, а то глянул вот такими глазищами и тонким голоском спрашивает:

– Ребята! Да вы что, разве вы не люди?

Это Копчик потом в «таверне» рассказывал: «Ну, мы его пнули два раза, потом ушли. Я малость перетрухнул: думаю, вдруг чокнутый, опасный какой-нибудь… Кошак, вы его там в школе врачу не показывали?»

Насчет врача один раз и Розушка высказалась, не стерпела:

– Тебе, Ямщиков, честное слово, лечиться надо! Ну нельзя же быть таким… вне времени и пространства!

Это прошлой зимой было, когда Венька на классном часе поднял крик, что в школе нарушаются законы: мол, совсем недавно заведующий облоно говорил по телевизору, что нельзя собирать с ребят деньги на ремонт школ, а здесь опять – сдавайте по три рубля!

Роза Анатольевна в сердцах выдала фразу, что говорить-то легко, а пусть этот заведующий лучше денег даст.

– А он сказал, что полтора миллиона отпущено!

– Да? – взвилась Классная Роза. – А рабочие тоже отпущены? Пусть он за эти полтора миллиона маляров наймет! По безналичному-то расчету! Спроси вот его отца, во что он, этот ремонт, обходится! – Она кивнула на Егора.

Отец Егора Виктор Романович Петров был начальником экспериментального цеха на «Электроне» и теперь этот цех расширял и перестраивал. И заодно помогал школе в ремонтных делах.

Егор сказал назло Розушке:

– Ну, он не вашими трешками с малярами расплачивается…

– А все-таки интересно, куда эти полтора миллиона деваются… – начал Венька, но Классная Роза хлопнула журналом о стол:

– Хватит! Надоели твои трехрублевые принципы! Не хочешь – не сдавай!

– И не буду, – сказал Венька. И не сдал. Один из всех.

Розушка только зубами скрежетнула.

А было время, когда она Ямщикова привечала. Считала «среди тех, на кого я могу положиться». В четвертом классе, в пятом, даже в шестом. До случая с газетой, когда Редактор получил свое прозвище.

В начале февраля, на классном часе, Светка Бутакова подняла вопрос: что это за коллектив, если нет своей боевой пионерской стенгазеты? Ну и проголосовали, чтобы выпускать. И Ямщикова выбрали редактором. Он тогда еще такой был: хоть куда выбирай – не сумеет отказаться. Надо сказать, Венька и не пробовал отказываться. Лишь попросил:

– Только заметки пишите.

Все радостно заорали, что, конечно, будут писать.

Неделю Венька ходил, выпрашивал материалы для газеты. На него, понятно, смотрели как на психа. Только Бутакова написала про то, что третья четверть – самая решающая, да Юрка Громов – про свою черепаху по имени Луноход.

Газета вышла. На обычную стенгазету она была не похожа. Напоминала страницу из настоящего, в типографии отпечатанного яркого еженедельника. Заголовок «Наши новости» (с большой двойной буквой «Н») Венька сделал черной тушью, заметки отстучал на машинке (и где только взял?). В первом материале, напечатанном одними заглавными буквами, редактор Ямщиков обращался к читателям и сообщал, что это их газета и пусть пишут в нее про все интересное и важное, а не такую тягомотину, как Бутакова. Так и было отпечатано: ТЯГОМОТИНУ.

Заметка о черепахе Луноходе была помещена под рубрикой «Кошкин дом», и читателям предлагалось рассказывать о всех своих любимых домашних животных. Была высказана интересная мысль, что по всем этим кошкам, болонкам, догам, канарейкам, хомякам и черепахам можно судить о характере их хозяев.

Маленький верткий Юрка Громов подлетел к Веньке:

– Значит, я – как черепаха?!

– Ты – как космонавт, – утешил Венька. – Ведь она – Луноход…

Статью Бутаковой Ямщиков тоже поместил, но мало того, что обругал в начале, он к ней и послесловие написал: надо бы старосте класса не твердить общие слова, от которых ко сну тянет, а делами помогать успеваемости. Почему, например, Бутакова не вступилась за Громова? И дальше шла заметка под броским черным заголовком: «За что двойка?»

Громов опоздал на геометрию после физкультуры, потому что у него кто-то спрятал в раздевалке ботинок. Пока нашел на шкафу, пока шнурки распутал… Влетел в класс, а математичка Лизавета Яковлевна – в крик: «Я сколько раз говорила, что пора прекратить ваше разгильдяйство? Садись, „два“ за этот урок!»