Война золотом - Абрам Палей

— Верно, — сказал Кариотин. — А мог ты заставить сердце терпеть.

— Видно лежат тут пути другие, — сказал Тодор, — часто и я думал о них. Ведь мы оба с тобой коммунисты. Только знаешь, Кариотин, что нас портит? — Горы. Песен от них много, а толку мало. Умрем, и о нас споют. Соберутся зимним вечером за праздничной суфой и будут тянуть о нас долгие слезливые песни.

— Куда ж ты пойдешь, батя Тодоре, — спросил Кариотин, сумрачно блестя глазами. — Разве уж дважды не хватали тебя на турецкой границе. Мы живем, как в кольце, и везде тебя ждет или трусливый мужик в хате или забитый военной муштрою с ружьем солдат. Никуда ты не уйдешь, пока не проснется и не встанет весь народ. Умрем мы, за нами придут другие такие же. И будем мы итти друг за дружкой, пока ручьем с гop не потечет кровь в долины, и не захлебнется Марица и Тунджа. Один закон для свободы, — кровь. И лучше не убеждай меня, батя. Буду биться, хотя бы все разошлись. Один останусь — где-нибудь на краю деревни в гумно лягу. А придет карательный отряд — пулю в рот, живым не дамся.

— Вместе с Янчевым прятаться пойдешь?

— А хоть и с Янчевым. Разбойником буду.

Он отвернулся от Тодора и замолчал. Потом встал, сверкнул еще раз глазами, да видно уж не мог говорить, и ушел в темноту.

«Видно и вправду скоро ликвидация, — подумал Тодор, — если даже Андон заговорил».

Два дня спустя было горячее дело у селения Куджа-Бук. Оно осталось в памяти Тодора ярче других. Получено было известие, что на Куджа-Бук наступает правительственный отряд. Вечерняя заря охватила пол неба, и четники шли по дороге, весело переговариваясь, Тодор шел впереди, в разведке. Такая была уже у него привычка. Тут же, обыкновенно, и составлял план военных действий,

В стороне от дороги он заметил двух пастухов, которые выгоняли из леса стадо. Подойдя к ближайшему, уже пожилому крестьянину, он спросил, чье стадо.

— Божье, товарищ Грудов, — ответил пастух. — По мне хоть все возьми, да подели между нашим братом, надничарами; спасибо тебе скажем, коли назад зимой не отберут.

— А знаешь меня, никому не сказывай, — попросил Тодор.

— Зачем говорить. Кабы я был для вас чужой. Я по найму. Вот идет человек: он мой хозяин, а коли еще правильнее сказать, то враг. Слышал я, что скоро в Туречину перейдешь, товарищ Грудов. Вот и все вы таковы. Так уж лучше я тебе скажу, что это стадо хозяйское. Так оно верней будет.

Он стоял, сняв серую баранью шапку, в то время, как подходил хозяин стада. Сообразив как-будто что-то, он тоже снял шапку.

— Откуда будут ваши люди, начальник? — спросил мужик с тем выражением в плутовских глазах, которое означало, что он желает вперед узнать, с кем говорит и как ему следует себя держать.

— Из Бургуса, — ответил Тодор. — Скольку у вас в деревне коммунистов?

Человек блеснул глазами и переложил тревожно шапку из одной руки в другую.

— Да, немного их, по правде говоря, господин начальник, но имеют большую власть. Есть несколько человек и из союза. Высоко держат голову. Ступай, — кинул он работнику, устремив на него злобный взгляд. — Уши у них длинные.

Когда работник ушел к коровам, он продолжал:

— И скажу я вам прямо, господин начальник, хоть казните меня: во всем виновна наша власть, что выпустила Грудова.

— Что ж он, по-твоему, такой злодей?

Мужик опять беспокойно мигнул глазами.

— Вы простите меня, господин начальник, может-быть, что и не так скажу по моему глупому мужицкому уму: я ни его, ни прочих таких-то за злодеев не почитаю. Отбившиеся от деревни люди. Город их не принял, а деревня смотрит так: чем бы от них поживиться. Сами понимаете: богатого они не разденут, а бедняк с их помощи на ноги все равно не встанет. Тешут свое сердце, потому что ребята молодые. О справедливости хлопочут.

Он покачал головой.

— А ты разве думаешь, что власть несправедливо поступает?

— Извините, господин начальник: власть, это сила. Ей некогда думать о справедливости. Если начать думать об этом вопросе, пожалуй, ум за разум зайдет. Коли вы нас защитите, вот и будет хорошо. А то приходит Грудов и свои сказки рассказывает, да скотину забирает. И скажу я вам прямо, хоть самого его не видал: все говорят о нем, и надничары — вплоть до самых богатейших чурбаджей, — вы хоть казните меня, все до одного говорят: хороший, справедливый человек. Только все равно, никому ненужный, как бельмо у всех на глазу, и даже сами коммунисты о нем в городе говорят: он не наш, потому что мы против таких неорганизованных восстаний. Видно, еще немного придется потерпеть. Упадет снег на горы, тогда вы их голой рукой переловите. А справедливость — где она. Об ней надо, пожалуй, итти на исповедь к попу слушать. Верно я сказал, господин начальник?

— Пожалуй, что и так, — ответил Тодор, — отправляйся-ка в Общинское управление, и скажи, чтобы приготовили хлеб, табак и пули.

— Извиняюсь, — сказал крестьянин. — Как я сам состою членом трехчленной комиссии, то позволяю себе довести до вашего сведения, что у нас сейчас уже в деревне работают, как и вы, из города.

Тодор расспросил, где они остановились, и узнал, что отряд расположился в корчмах.

— Мне надо встретиться с ними, — сказал он.

Отряд был значительный — около 100 человек.

Крестьянин продолжал болтать:

— С ними два сыщика, которые знают Грудова в лицо.

Тодор сообразил, что это и есть, вероятно, те двое, которые давно уже его ищут со специальным поручением его убить. Его собственный отряд состоял всего из 10 человек.

— Отступать нельзя, — сказал он Кариотину. — Иначе станет в деревне известно, что приходил сам Грудов и бежал,

— Отступать нельзя, — решил и Кариотин.

Отряд разбили на две части, каждая по 5 человек и двинулись к корчмам. Приготовили ручные гранаты. Все солдаты сидели в одной корчме. Подкрались к окнам и со всех сторон дали дружный залп. Потом в дверь и окна бросили гранаты. Опустошение, вероятно, было ужасное. В корчме потух свет и раздались стоны. Остальное происходило во мраке. Тодор первым вошел в дымящиеся развалины.

— Сдавайтесь! — крикнул он. — Мы — политический отряд.

У порога толпились темные фигуры, просившие пощады.

— Выходи по одному. Кариотин! — крикнул он. — Обыскивай!

Ему ответил глухой голос с земли:

— Товарищ Грудов, я ранен.

Тодор бросился к нему. Кариотин стонал, держась за живот.

— Кажется, кончено, — сказал он, скрежеща зубами. — Тодоре, возьми меня отсюда.

Он замолчал. Из корчмы вышло около 30 человек с поднятыми вверх руками.

— Возьмите раненого, — скомандовал Тодор своим, — и ведите арестованных за мной.

Он подхватил Кариотина за плечи и быстрым шагом двинулся прочь от корчмы. Кариотин был недвижим.

— Вырвало живот… осколком гранаты, — сказал кто-то.

— Как это случилось? — спрашивал Тодор.

Кариотин был ему как брат… больше брата. Он глотал слезы.

На краю деревни он в бешенстве остановился и подскочил к арестованным.

— Пострелять вас, как собак. Почему подняли оружие.

— Мы — люди подневольные, — сказал один голос.

— Почему не идете в четы?

— Мы согласны, хоть сейчас, — ответили голоса наперебой. — Мы не стали бы в вас стрелять. В армии многие на вашей стороне.

— Собаки! — крикнул Тодор. — Винтовки у вас в руках, а горы везде, Тупорылые свиньи, вам нужна горячая каша с салом. Не двигаться с места и ждать приказа.

— Вперед, товарищи, — скомандовал он отряду и двинулся вперед по дороге. Он утешал себя мыслью, что, может-быть, сыщики среди прочих попали под ружейный залп. В первый раз он уходил, не докончив дела.

Уже версты три прошли бегом по дороге, добираясь до леса. Оставалось еще столько же. Вдруг Кариотин простонал:

— Тодоре… Кончено… Вам надо уходить… Опустите меня…

Его положили на дорогу.

— Нет, не здесь… к краю…

Просьба его была исполнена.

— Отхожу, Тодоре, — сказал он неожиданно ясным и твердым голосом. — Братья, сходите к моей жене и деткам… Скажите: помер отец… Чтобы стояли за народ… А теперь не надо… Прощайте… Отойдите… Надо сказать Грудову…

Когда они отошли, он взял Тодора за руку и потянул к себе.

— Тодоре, еще промучусь, а если надо уходить, так не бросай меня. Не хочу достаться в их руки… От собственной неосторожности… Все дело расстроил. Прости, Тодоре…

Тодор утешал его.

— Не то… со мной никуда уже… Теперь прошу меня прикончить…

— Молчи, — крикнул Тодор. — До лесу близко…

— Нельзя… Они ищут твоей головы. Беги Тодоре… Кончай со мной скорей…

Тодора охватило волнение. Кариотин приподнялся на локте.

— Требую, — сказал он твердо, — Не хочешь, скажу товарищам…