Город Антонеску. Книга 2 - Валентина Тырмос
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Инструкция оповещала всех заинтересованных лиц о том, что в городе создается Центральное бюро по эвакуации и аналогичные бюро во всех полицейских районах, с особыми полномочиями в отношении эвакуации и в отношении остающегося еврейского имущества.
А также о том, что каждому еврею разрешается взять с собою, и особенно о том, что «не разрешается».
Не разрешалось брать с собой художественные произведения, драгоценности и вообще любые ценные вещи. Не разрешалось брать деньги, кроме германских марок. Не разрешалось брать государственные или банковские документы, оружие и… автомашины.
Автомашины?!
Ну-ну, как видно, домнуле профессор Алексяну изволили шутить.
Хотя и приказ, и прилагаемая к нему инструкция были совсем нешуточными.
За невыполнение полагалось наказание по законам военного времени, другими словами, расстрел.
Но вот что удивительно: несмотря на несомненную важность Приказа № 35, готового к публикации уже 2 января 1942-го, он не был опубликован!
Не был расклеен, как все предыдущие приказы, на воротах домов и на афишных тумбах, не был пропечатан в «Одесской газете».
Почему?
Неужели «Красная Собака» сжалился над евреями и решил отменить депортацию?
Нет, конечно, не мог он сжалиться да и депортацию не отменял.
Просто этот приказ, такой удобный на первый взгляд, был абсолютно невыполним!
Ну, подумайте сами, списки «оставшихся в живых», составленные еврейскими комитетами, действительно давали возможность добраться буквально до каждого из 40 тысяч схоронившихся в городе евреев и с помощью дворников и жандармов выгнать их на мороз.
Но как возможно было этих выгнанных депортировать?
Не будешь же перегонять к Бугу каждого отдельного жида или пусть даже каждую жидовскую семью?
Видимо, нужно было где-то все-таки всех их собрать, сконцентрировать, сосредоточить, а затем уже колоннами гнать дальше.
Вот по этой, чисто технической причине публикация Приказа № 35 была отложена. Заметьте – отложена, а не отменена.
И тут возникла идея создания гетто.
Ну, не совсем, конечно, гетто, а временный такой лагерь для концентрации жидов, так сказать, «якобы гетто».
Для создания этого «якобы» был выбран один из самых дальних районов Одессы, фактически пригород, носящий имя Слободка-Романовка.
Итак, Слободка…
Не Молдаванка, как можно было ожидать, поскольку именно она была достаточно густо заселена евреями и здесь легко можно было бы разместить депортируемых, подселив их к родным и знакомым.
Но нет, Слободка, застроенная в основном одноэтажными частными домиками. Здесь почти не было евреев, да и местные жители – прихожане маленькой церкви Рождества Пресвятой Богородицы – весьма, скажем так, отрицательно относились к жидам, и маловероятно, что были бы «счастливы» принять таких «постояльцев».
Уже сам выбор Слободки в качестве гетто как нельзя лучше свидетельствует о том, что создавалось вовсе не гетто, а некий перевалочный пункт, не предназначенный для длительного проживания.
Итак, Слободка. Как сказано, дальний пригород, отделенный от города высокой железнодорожной насыпью с уродливыми мостами.
Для превращения Слободки во временный лагерь особых усилий не требовалось. Евреев предполагалось разместить в нескольких пустующих в эти дни зданиях: в студенческом общежитии Одесского водного института, в помещениях суконной фабрики и в помещении школы.
Ясно было, конечно, что этого недостаточно, что все 40 тысяч «выгнанных» разместиться здесь не смогут. И те, кто не найдет пристанища, замерзнут или умрут от голода.
Район обнесли забором из колючей проволоки, под мостами, служившими импровизированными воротами, поставили охрану, и «гетто» было готово.
Можно было начинать акцию.
Первый этап – вспомогательный: концентрация в гетто.
Второй – основной: депортация в Транснистрию.
И третий – окончательный…
Первый этап начался 10 января 1942 года и, естественно, ознаменовался появлением на улицах города приказа.
Но нет, не Приказа № 35, как можно было ожидать, а совершенно другого приказа, носящего номер 7.
Приказ № 7
Одесса, 10 января 1942 года, суббота
Время как будто остановилось…
Пусто в городе. Тихо. Идет мелкий снег.
Редкие прохожие спешат, жмутся к стенам домов.
Румынские патрули, натянув на уши теплые шапки-качулы, обходят улицы, не давая себе труда даже выборочно проверять документы.
Завтра уже все изменится.
Завтра весь город взорвется выстрелами, плачем, стенаниями…
Завтра весь город заполнится толпами евреев, идущими в гетто.
Это те, кто еще остался в живых.
Те, кого еще не повесили, не расстреляли, не сожгли, не угнали в Богдановку.
Сегодня они идут в гетто.
Идут пешком через весь город.
С узлами, кошелками, чемоданами.
Несут на руках детей, тянут нагруженные скарбом детские саночки, толкают детские коляски. Волочат своих стариков, тащат калек на носилках…
Они идут по мостовой, а на тротуарах, точно так же, как в Киеве, когда евреи шли в Бабий Яр, стоят жители Одессы и громко обмениваются впечатлениями, обсуждая бредущих по мостовой соседей.
Говорят, что мороз тогда доходил до 30 градусов…
Говорят, что воробьи замерзали на лету…
Есть и сегодня историки, которые пишут, что евреи Одессы «вышли в гетто», что евреи Одессы, видите ли, не сопротивлялись оккупантам, что шли, «как стадо овец на бойню».
Нет, господа историки, вы заблуждаетесь, евреи Одессы не «вышли» в гетто, их выгнали в гетто. И как могли они сопротивляться вооруженным румынским жандармам, когда в этом «стаде», как вы выражаетесь, было 84 % женщин, детей и стариков? И лишь 14 % мужчин, не призванных в Красную армию по причине возраста, болезни или увечья?!
Жандармы прошли по улицам города, из дома в дом, из квартиры в квартиру и с помощью дворников выгнали из этих квартир всех, кто был внесен в эти списки, составленные представителями еврейских комитетов. Всех поголовно, включая малых детей, включая стариков и калек, всех тех, о ком заранее было известно, что не смогут дойти до гетто, что упадут…
Из дома № 51 по Торговой выгнали молодую женщину – Геню Шустер с тремя детьми. Ленечке было 9, Ромочке 7, а Изеньке только 4 года.
Из дома № 6 по Французскому бульвару дворник Илларион выгнал 80-летнего Шлему Рубина. Дедушка Шлема жил в эти дни один – жена его Блюма давно умерла, две младшие дочери, Клара и Миля, были в эвакуации, а две старшие, Соня и Рива, уже погибли. Строгая незамужняя Соня сгинула где-то в первые дни оккупации, а кареглазую красавицу Риву с мужем и сыном расстреляли на Дальнике.
Так, в одиночестве, Шлема пошел в гетто.
Высокий красивый старик медленно шел по мостовой, опираясь на палку.
Вот он споткнулся, упал на снег, и никто не помог ему подняться.
Только жандарм подошел и неспешно добил прикладом.
Эта история
