Девочка-мебель - Евгений Енин

– Эй! – тихо сказала она.

Никакой реакции.

– Эй! – закричала погромче.

Бормотание прекратилось.

– Гхм, гхм, – Янка откашлялась. – Я извиняюсь, а тут по-русски кто-нибудь говорит? Очень надо.

– Мы все имеем немного говорийть по-рюсски. Но исчо ошень плёхо. Мы только столько учить язык наша нова страна. Меня звайть стеллаж Вилли. Я быть ошень приятен.

– Привет, Вилли, – поздоровалась Янка. – У меня к вам дело.

– Дело это есть ошень хороший, мы есть ошень деловой мебель, из ошень деловой страна.

– Ну и чудненько.

Вокруг Янки-тележки к этому времени образовалось кольцо из самых разнообразных предметов обстановки. В отличие от собрания в квартире, сходились они тихо: новая мебель не скрипела и не трещала. Приковыляли на уголках даже подушки.

– Всем меня слышно? Хорошо. К вам тут заходили хозяева квартиры, на Ленинградском проспекте. Выбирали новую мебель, хотят заменить всё, что есть у них дома. Помните?

– Я, да, это есть быть одна недель в прошлом, – подтвердил ортопедический матрас, – ошень приятны люди, мы быть счастлив жить у них в дому.

– Вот об этом я и хочу вас предупредить. Там такое счастье, в этом дому, вам мало не покажется. Только мне надо переселиться во что-то деревянное, чтобы показать.

Янка обвела тем, что заменяло ей глаза, мебельный круг.

– Мы не иметь незанятый мебель, – огорчился компьютерный стол, – вам увашаемый телешка нет куда переселяйсь.

– Ну, неужели ничегошеньки свободного деревянного тут нет?

Янка начала волноваться, что у неё ничего не получится. После такого-то пути!

– Ох, ай-ай-ай, как мы не мог догадаться! – покатилась куда-то подставка под телевизор, – у нас тут есть много-много упаковка! – крикнула она издалека.

Вместе с обеденным столом подставка притащила несколько длинных деревяшек.

– Вот, добро пожаловаться, здесь совсем незанято, – скинула она деревяшки на пол.

Янка вздохнула. Она уже начала разбираться в предметах, подходящих для заселения, и становиться упаковочной деревяшкой – это вообще нищета какая-то. Но на что не пойдёшь ради доброго дела.

– Граждане мебель! – сказала она, когда ей удалось встать вертикально. – Посмотрите на меня. Я есть несчастный беженец… Тьфу!

Янка сама начала говорить с иностранным акцентом, заразилась.

– Я несчастная беженка из той самой квартиры на Ленинградском проспекте. Видите, до чего я дошла. До деревяшки. И сейчас я вам расскажу, почему. Это страшная история. Так что слабонервных прошу удалиться.

Мебель ахнула и отступила назад. И тут же снова шагнула вперёд, чтобы не пропустить ни одного слова.

– Это, граждане мебель, несчастная квартира. Все, кто туда попадает, умирает страшной мучительной смертью. Потому что эта квартира заражена…

Янка сделала паузу. В пахнущей новой мебелью тишине дребезжали от страха тысячи дверок.

– Эта квартира заражена… Заражена… Жуком-древоточцем! – выкрикнула Янка. – Слушайте!

Мебель взвизгнула от страха и затихла. И услышала, как в деревяшке, в которой поселилась Янка, скрипит и тикает грызущий дерево жук. Тот самый жук, что щекотал правый бок трюмо. Янка захватила его с собой, это и был её план.

– О майн год! Мы не хотеть попадать в эту страшную смертельную квартиру! – возопил огромный шкаф в прихожую.

– Мы не хотеть! – хором подхватили остальные.

– Мы прибыть в вашу страна жить долго и счастливо! Мы не хотеть умереть изгрызенный жуком. Что же нам делать!? – из шкафа в прихожую со звоном вывалилась пара шурупов.

– Ну, одна идея у меня есть, – слегка покачнулась деревяшка-Янка, – но не знаю, подойдёт ли она вам…

– О, говори, говори, наша предупредительница! Мы сделать всё что есть в наших сил!

– В общем, всё просто. Вам надо им разонравиться. Ну, этим, мужу и жене, хозяевам. Когда они придут вас покупать, вы уж как-нибудь постарайтесь, чтобы где-то дверца не закрывалась, где-то стенку перекосило. Чтобы им на вас противно было смотреть. Поняли?

– Мы понять, мы понять! – радостно закричала магазинная мебель.

А ещё через неделю семейная пара вернулась к себе домой.

– Как мы вообще могли позариться на эту дешёвку? – удивлялась сама себе жена.

– Да, правду говорят, сейчас не умеют делать качественную мебель. Поток, ширпотреб, сляпают лишь бы держалось, и побыстрее продать. Капитализм! – соглашался с ней муж.

– То ли дело в наше время, – умилилась жена, – ты только посмотри. Да он ещё сто лет простоит. Он ещё нас переживёт.

Она с нежностью погладила изнутри стенку шкафа, куда складывала свитер.

Шкаф еле сдержался, чтобы не скрипнуть от счастья.

– А дальше что? – спросил Фёдор.

Не знаю. Я из той деревяшки сразу домой вернулась. И знаешь, как мне в фейской школе за прогул всыпали? Чуть на второй год не оставили. Я вообще по ночам уроки делала.

– А ты-то в чём виновата?

– Вот! И я говорю: в чём я виновата? А они сказали, что только ленивая фея может на столько времени застрять в трюмо. И если бы я хотела, сразу бы оттуда выселилась.

– Правда?

– Не знаю, – пожала плечами Янка. – Больше я в мебель не попадала. А у вас что интересного было? Как там гномы? Белка, Толстый, Малыш, Профессор?

– А ещё бутик сделаешь?

– Да сделаю, сделаю. Как в тебя столько влезает. Дай хлеб. Там, он в пакете, на подоконнике.

– О, пакетик.

Фёдор рассматривал пакет с хлебом, держа его перед собой на вытянутой руке.

– Что, «о пакетик»?

– Да был у нас случай.

– С пакетиком?

– По большой части с Малышом. Ну, и с пакетиком тоже.

2

– Слазь, слышишь, слазь, говорю!

Толстый стоял под деревом и пытался сманить оттуда Малыша.

– Слазь, я тебе орешков дам!

На ладони Толстого лежало пять пустых ореховых скорлупок, умело склеенных сосновой смолой. Ядрышки он съел сам.

– Я тебе что, белка, что ли? – огрызнулся Малыш откуда-то из кроны.

– Ага, – радостно согласился Толстый, – белка. Если ты на дереве второй день сидишь, кто ты ещё? Корова, что ли? Если ты корова – хочешь, я тебе молока принесу? Тьфу, то есть сена. А молоко ты сам, внутри себя делай.

Где-то наверху треснула ветка, несколько листочков, раскачиваясь, спланировали на голову Толстому.

– Эй, белко-корова, ты слазишь или падаешь? Если падаешь, я отойду в сторонку, ага?

– А я, может быть, на мягкое хочу упасть? – сострил Малыш. – Ты постой, я сейчас прицелюсь.

– Малыш, у меня сверху голова, а не живот. Я тебе лучше камень подложу, он помягче моего котелка будет. Слезай, давай, тебя Белка зовёт, – всерьёз рассердился Толстый.

– Какая ещё белка?

– Ты вообще там ополоумел, от птичьей жизни? Наша Белка, Белочка. А не та, которая тебя на дереве усыновить собралась.

Ветки затрещали, Малыш прыгнул вниз. В позе «стоя смирно», руки по швам. Метра за три от земли он расправил крылья, затормозил и мягко приземлился.

– Ну, фейское отродье, – Толстый схватил его за руку, – долетаешься, я тебя за ногу привяжу, будешь у меня вентилятором работать.

– Не бурчи, – вырвался Малыш, – пошли, гусеница ползучая, а то и правда обед остынет.

Месяц назад Малыш изобрёл воздушный шар. Сидел у Янки в московской квартире, смотрел мультик «80 дней вокруг света», и изобрёл. Вот прямо так показал пальцем на экран и сказал:

– Ой, это же я его придумал!

Интерес к воздухоплаванью он проявлял давно. После самого первого своего полёта. Другое дело, тогда это было не воздухоплаванье, а в воздух киданье. Полёт осуществлялся с помощью дикого медведя, схватившего Малыша и Толстого, и дикого великана, схватившего этого медведя. И долбанувшего медведем об сосну. Повторить это упражнение невозможно, в чём Малыша убедить удалось не сразу, пару недель он бродил вокруг деревни и искал медведей под каждым кустом. А вскоре он познакомился с феями, те научили его летать и подарили крылья. Гномы летать могли не хуже феев, всё-таки одна порода. Но не летали. А феи не рыли подземные ходы. Хотя тоже могли.

Но – не принято.

Мы же не бегаем голые по городу, хотя можем, по той же причине: не принято. Когда лет пятьсот подряд не принято, уже и в голову никому не придёт попробовать.

Малыш обучился полётам, потому что был самым младшим из четвёрки гномов, и к своему нелетанию до конца не привык. Ну и по глупости, как утверждал Толстый.

Первый в мире летающий гном пытался приобщить к аэронавтике своих друзей, но Профессор отказался сразу, Белочка попробовала и расстроилась – от того, что не взлетала, а Толстый сделал почти удачную попытку. Разогнался он хорошо. Даже очень хорошо. Кто ж виноват, что какой-то дурак на его пути построил сарай. Мог бы подумать, когда строил, что лет через сто тут толстые будут бегать. Сломал он всего одну стену. В общем, почти получилось. Но Толстый с тех пор при разговорах о полётах бросался шишками.