Час воздаяния или разумная фортуна - Франсиско де Кеведо

— Тот, кого вы собрались выпустить, поелику ему простил истец, будет повешен завтра же; потакать подобным сделкам — значит завести открытые торги человеческими жизнями, где можно будет по соглашению купить за деньги помилование и где жизнь мужа станет товаром для жены, жизнь сына — товаром для отца, а отца — для сына. Если помилования от смертной казни будут пущены в продажу — все жизни пойдут с молотка и деньги станут поперек дороги правосудию, ибо нет ничего легче, чем убедить истца, что ему от тысячи или даже пятисот эскудо будет куда больше проку, нежели от одного висельника. Каждое совершенное злодеяние следует рассматривать как со стороны пострадавшего, так и со стороны правосудия; и если уместно, чтобы пострадавший простил виновного, то еще уместнее, чтобы правосудие покарало его по заслугам.

Вор, которого вы намереваетесь вздернуть после трехлетнего пребывания в темнице, будет отправлен на галеры; три года тому назад виселица была бы ему справедливой карой, а нынче, повесив его, вы совершите жестокую несправедливость, ибо покараете не только виновного, но и отца его, и детей, и жену, ни в чем не повинных, которых вы объели и обокрали догола, растянув дело на три года.

Напомню вам притчу о хозяине, у которого мыши изгрызли бумажный хлам, хлебные корки, объедки сыра да старую обувь. Взял он кошек, дабы вывести мышей; увидев, однако, что кошки поели всех мышей, а затем принялись воровать мясо из котелка да жаркое с вертела, — то голубя схватят, то утащат бараний окорок — хозяин перебил кошек и сказал: «Пусть лучше вернутся мыши!»

Приложите к себе эту басню, ибо вы, призванные навести в государстве порядок, охотились, как блудливые коты, на мышат-воришек, которое где срежут кошелек, где вытащат платок, с кого сорвут плащ, а с кого — шляпу; а сами вы тем временем успели заглотать, не жуя, целое королевство, разграбить чужие богатства, разорить немало семей. Негодяи, лучше иметь дело с мышами, чем с такими кошками.

С этими словами велел он выпустить на волю всех узников, а тюремных начальников посадить под замок.

Содом и ералаш воцарились тут превеликие! Настала очередь тюремщиков вопить и сетовать, а узники, сорвав с себя кандалы и цепи, понадевали их на тех, кто приказал их заковать, и на тех, кто выполнял приказания.

XIV

ЖЕНЩИНЫ НА ПРОГУЛКЕ

По улице прогуливались женщины. Одни шли пешком и, невзирая на то, что годы изрядно их заржавили, виляли бедрами, щеголяя высокими каблуками и множеством нижних юбок. Другие ехали, развалясь, в каретах, жеманились, позабыв о прожитых годах, и игриво выглядывали из-за приспущенных занавесок. Иные недотроги, кокетливо вскрикивая от притворного страха, восседали в портшезах, будто изделия стеклодувов, выставленные напоказ в прозрачной горке. Портшез, подобно безмену, качался на плечах у двух мавров или, еще чище, двух плутов лакеев, причем глаза этих хрупких созданий пребывали в весьма тесном соседстве с задницей первого носильщика, а в нос бил аромат его ног, не удерживаемый стелькой и отдающий фрехенальской кожей.

Все эти особы мнили себя чуть ли не младенцами, лепетали и ворковали так, что всем было слышно, старости стыдились, как испачканных пеленок, и, ловко сбрасывая со счетов годы, выдавали гробы свои за колыбели. Застиг их Час, и тут набросились на них славные астрологи Штефлер, Маджини, Ориган и Арголи, потрясая развевающимися свитками, где значился возраст каждой из них, с указанием дня, месяца, года, часа, минуты и секунды.

Пронзительными голосами астрологи вещали: «Признайте же свои годы, старые чертовки, и внемлите приговору! Вот тебе, например, сорок два года, два месяца, пять дней, шесть часов, девять минут и двадцать секунд».

Всемогущий господь, что за галдеж тут поднялся! Каждая спешила отречься от дня своего рождения; только и слышно было: «Ничего подобного, мне едва минуло пятнадцать!», «Иисусе, да разве можно так клеветать? Мне и восемнадцати-то нет!», «А мне только тринадцать», «А я вчера родилась», «А мне всего ничего, это время врет!»

Одна из женщин, внесенная в свиток Оригана, как в запись нотариуса, прочитала о себе: «Изготовлена и допущена к жизни в году 1578». Сообразив, что ей, стало быть, стукнуло семьдесят семь, она зарычала тигрицей и зашипела змеей: «Я и вовсе еще на свет не рождалась, проклятый законодатель смерти! У меня даже зубы не прорезались!» — «Эх ты старая карга, гроссбух веков, где же им прорезаться, когда у тебя в деснах торчат корешки! Вспомни свои годы!» — «Знать не знаю никаких годов!»

И тут сцепились они друг с другом, и все смешалось в неистовой схватке.

XV

ПОТЕНТАТ ПОСЛЕ ОБЕДА

Некий властитель, отобедав, предавался отдыху, благосклонно внимая льстивому щебетанию, слетавшему с клювов его придворных. Меж тем переполненный его желудок изнемогал от трудов непомерных, и поварята-кишки тревожно урчали, будучи не в силах управиться с перевариванием груды мяса, пожранного хозяином. Вино, что ранее пенилось в кувшинах, выступало теперь пузырьками слюны у него на губах, все coramvobis[5] его лоснилось глупостью, и на нем играл румянец бесчисленных здравиц.

Едва он принимался нести околесицу, как прихвостни тотчас дурели от восхищения и рассыпались в неумеренных похвалах. Одни говорили: «Какое благородное красноречие!» Другие: «Лучше не скажешь. Великие и драгоценные слова» А один из льстецов, встав на цыпочки подхалимства, на целую голову переврал остальных, заявив: «Внемля тебе, восторг и мудрость погрузились в пучину небытия!»

Властитель совсем было размяк от столь приятных слов, но тут желудок его напомнил ему о себе двукратным бульканьем, знаком несварения и предвестником близкой рвоты, а посему он молвил чуть ли не со всхлипом:

— Изрядную скорбь причинило мне известие о потере двух моих кораблей!

Лизоблюды, нимало не смущаясь, схватились за эти слова как за оружие и, отточив свою ложь, с новым пылом ринулись в бой, завираясь еще хлестче прежнего. Одни твердили, что потеря сия случилась как нельзя кстати и может принести немалую выгоду, ибо даст возможность порвать с ограбившими его мнимыми друзьями и соседями, а на два потерянных корабля придется двести новых, которые он у тех отнимет, исходя из чего и следует действовать в дальнейшем. И вся эта ахинея была обильно уснащена примерами.

Другие же доказывали, что потеря явилась-де славным успехом, преисполненным величия, ибо тот велик, у кого есть что терять; истое величие сказывается, мол, в потерях, а победы и приобретения — жалкий удел пиратов и грабителей! И еще говоривший добавил, что потери якобы сами несут в себе средство предотвратить их.

Не успел он кончить, как со всех сторон градом посыпались изречения и цитаты, и каждый, кто во что горазд, пустился нанизывать Тацита на Саллюстия, Полибия на Фукидида и вспоминать о великих потерях греков и римлян и прочей ерунде. А так как обжоре нашему только и надо было чем-то оправдать напавшую на него истому, он был рад-радехонек столь искусно позолоченной потере.

Лучшего бы и сам черт не придумал! Но в этот миг, как на грех, опять дал знать о себе желудок, туго набитый тяжелой снедью, и властитель громогласно рыгнул. Едва сей звук достиг слуха окаянных льстецов, как они с глубочайшим почтением преклонили колена, прикидываясь, будто господин их просто чихнул, и дружно воскликнули: «Дай вам бог здоровья!»

Тут застиг их Час, и властитель, охваченный гневом невообразимым, заорал:

— Подлые твари, вы хотите меня уверить, будто я не рыгнул, а чихнул, хотя рот мой находится под самым моим носом! Что же тогда скажете вы о том, чего мне не увидеть и не пронюхать?

И он хлопнул себя по ушам, отгоняя лживые речи, точно мух, напустился на льстецов и всех их прогнал пинками из дворца, приговаривая:

— Случись мне заболеть насморком, вы, вельможные господа, съели бы меня с потрохами! По счастью, нос у меня оставался свободен. Это вас и сгубило! Видно, ничего нет более ценного, чем хороший нюх!

XVI

ХАПУГИ И ПЛУТЫ

Хапуги, наученные горьким опытом, порешили не водиться более с плутами; а те, дабы не утратить навыков плутовства, принялись с самым простодушным видом морочить друг друга, прикрываясь льстивыми речами.

Один мошеник сказал другому:

— Сеньор, печальная судьба моя научила меня держаться поодаль от этих надувал, ибо они меня чуть не погубили, а посему я обращаюсь к вам, как к лицу, коему хорошо известно, как щепетильно держусь я взятых на себя обязательств, с просьбой ссудить мне три тысячи реалов медью; я же дам вам вексель на верного человека, который расписался, что вернет вам через два месяца названную сумму серебром; можете не сомневаться, деньги все равно что у вас в кармане, осталось только вынуть их и пересчитать.

А тот, за коего этот обманщик поручился, сам был отъявленным пройдохой.