Лиловый рассвет - Александр Быкадоров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И всё было разрушено в какой-то миг.
2463 год. Двадцать три земных года до восстания Лиловых. Крейсер Гонец
Максим Погорельский, командир-наводчик второй орудийной башни, как и Макмаунтен, принадлежал к тем людям, что считал войну гибельной — не в её метафорическом значении, не в локальном масштабе, для какой-то части суши, а настолько, что угроза жизни, угроза самого существования стояла перед всей планетой Земля. Это следовало непосредственно из ультиматума, выставленного Азуром:
«При продолжительном сопротивлении мы берём на себя право уничтожить планету как рассадник неизлечимой агрессии — угрозы выживаемости всех разумных рас».
Конечно, войны не хотелось — кто же её хочет! — но раз долг зовёт, и зовёт неистово, то сражаться придётся. После получения инструкции от командира крейсера, он вернулся на свой боевой пост и дал короткое указание:
— Всем спать два часа. Через два с половиной часа выходим на боевой рейд, поэтому пока приказываю отдохнуть.
Погорельский откинул спинку боевого кресла и закрыл глаза. В голове всплыли сцены из мирной земной жизни. На Земле, в северном полушарии, где он жил до войны, сейчас была осень — перед глазами встали картины осеннего парка, он вспомнил запах преющих листьев.
— Мы будем драться, командир? — обратился к нему стрелок второго башенного орудия.
Голос рядового выдернул Погорельского из сладостных воспоминаний о былой жизни. Он уже почти засыпал, а неугомонный голос солдата продолжал выдергивать его из грёз:
— Неужели всё так серьёзно? Я думал, в Азуре не решат с нами воевать.
«В Азуре…», «не решат…» — Погорельский подумал, что рядовой, наверное, оговорился. Но нет, у солдата он уловил выражение лица, говорившее о прочной вере в земное оружие.
В голосе бойца прослеживалась какая-то напускная смелость, дескать «Пусть только попробуют тронуть нас — мы им покажем!» Однако на самом деле всё было гораздо серьёзнее, чем локальное выяснение отношений. Офицерам, в том числе и Погорельскому, показывали фильмы, присланные Азуром вместе с ультиматумом. Казалось, что противнику хватит всего нескольких десятков кораблей, чтобы победить весь земной флот. Но пропаганда делала своё дело — и вот уже стрелок, являвшийся лишь кусочком шашлыка на мангале смертной войны, свято верил в то, что сможет повернуть шампур против шашлычника.
А может, фразой «не решат» он лишь ссылался на безмерный гуманизм Азура?
— Спи, Джо́нах, или подремли хотя бы чуток. Я не знаю, будет дело, или нет, но два часа на сон у нас точно есть. Вон — бери пример с Жана, он уже спит.
Первый стрелок, откинув спинку кресла, закрыл глаза и, не обращая внимания ни на командира, ни на второго стрелка, сладко дремал — добросовестно выполнял приказ.
— И мне не мешай, пожалуйста. Знаешь такую поговорку: солдат спит, служба идёт, — сказав это, он бухнулся в кресло и погрузился в мир иллюзий.
Ему снился сон, который он видел каждую ночь, и видел наяву, когда оставался один. Он сидел с женой на скамейке в осеннем парке, а деревья, тихо обнажаясь, бросали листву на землю. Закатное солнце, уже скрылось за домами, но продолжало высвечивать лёгкий и розоватый осенний муар быстронаступающего вечера. А завтра, с утра начиналась его очередная командировка. Он отчетливо помнил рыжину её волос, её лицо, её фигуру, но из фраз, сказанных в тот день, он помнил лишь две:
— Если у меня будет сын, назови его Ян.
— Господи, Макс, ты говоришь так, как будто улетаешь навсегда!
Этот сон не давал ему покоя. Неделя боевых рейдов, и всю неделю ему снился сон, и он не хотел от него избавляться. Ему почему-то именно теперь, в этот рейд, хотелось видеть лицо жены, помнить запах её волос, ощущать прикосновение её рук, пусть даже и во сне. Он помнил ещё, что ему нисколько не хотелось улетать. Ему хотелось остаться ещё немного на Земле, побыть с любимым человеком…
— Командир, подъём! Боевая тревога! — Джонах вырвал Погорельского из иллюзорного мира сновидений.
Погорельский открыл глаза. За прозрачными стенками боевой башни виднелись звёзды — значит «Гонец» вышел из нуль-пространства. Чёрт, почему он не услышал тревожной сирены?
Словно отвечая на немой вопрос, Жан сказал:
— Почему-то тревожная сирена не сработала. По внутреннему радио оповестили. Хорошо, что мы услышали…
Женский голос боевой автоматики сообщил:
— Боевые системы проверены. Неполадок нет.
Боже, кто записывал этот голос? Словно не бою находишься, а в отеле, на курорте…
Погорельский скомандовал:
— Занять посты.
Впрочем, это был, скорее, приказ самому себе. Оба стрелка уже сидели в креслах.
Погорельский натянул прицельный шлем.
— Мы уже у системы? — спросил он.
— Нет, — ответил Жан.
— А почему вышли из «нуля»?
— Нас выхватили…
Погорельский переспросил:
— Что сделали?
— Выхватили… По общей связи объявили: «Мы выхвачены из нуль-пространства» …
Он переключился на связь с капитаном. Было занято. Видимо кто-то ещё интересовался неожиданным выходом из нуль-пространства, или принимал от того личные указания. Тем временем крейсер совершал манёвр. В наушниках зашуршало — капитан переключился на общую волну:
— Внимание всем боевым постам. Крейсер выхвачен гиперперехватчиком. Совершаем боевой разворот. Полная боевая готовность.
— Гиперперехватчик? Что за?.. Как такое возможно вообще? — удивился второй стрелок. Для землян это было за гранью восприятия, — Что происходит?
В прицел Погорельский увидел боевой корабль Азура. Он тоже совершал манёвр, разворачиваясь к «Гонцу» своим орудиями. Ожидалась дуэль.
— Враг в ультимативной форме требует сдачи нашего корабля с угрозой расстрела, — капитан вновь переключился на общую связь, — Данное требование не соответствует никаким инструкциям. Мы выхвачены отдельно от остальной группы кораблей. Взять цели согласно боевому расписанию… — Капитан выдержал паузу, — Огонь!
Первый выстрел совершил стрелок «Гонца». Игла лазерного луча воткнулась в топливный бак вражеского судна, из которого под давлением стала вырываться жидкость. Корабль стал разворачиваться к «Гонцу» своей самой незащищенной частью — соплами маршевых двигателей — и тогда водородная торпеда поразила недруга насмерть.
— Вида́ли, как мы его, а, командир!!! — солдат кричал так, будто сам был автором этого прекрасного двойного удара, — Умы… — радиопомехи заглушили радостные возгласы солдата, и Погорельский понял, что из нуль-пространства выходит что-то крупнее маленького рейдового корабля. Крейсер вновь разворачивался. Через прицел командир второй орудийной башни Максим Погорельский увидел огромный корабль, и в его голове сразу нашлось название этому доселе невиданному классу: «дредноут». В принципе, вражеский корабль как нельзя лучше подходил под это название: огромный, ощетинившийся по принципу «только большие пушки»
Изображение в прицеле померкло,
