Голем. Пленник реторты - Руслан Мельников

— Новые ручницы-хандканноны, — пояснил магиер. — Первая партия уже готова — ее сейчас принесут. И мишени тоже… Выведут. Вам должно понравиться, ваша светлость.

ГЛАВА 2

— Выступать следует сейчас, отец! Немедленно! С теми силами, что уже имеются у нас в наличии! Каждый день отсрочки — это наш подарок оберландскому маркграфу и его колдуну. Это время, которое Альфред и Лебиус используют для создания новых големов и бог весть чего еще!

Гейнский пфальцграф Дипольд Славный нервно мерил шагами знакомую с детства и с детства же нелюбимую приемную залу отца — огромную, гнетуще-пышную, давяще-торжественную, посеченную на правильные ровные сектора косым светом из узких окон-бойниц, увешанную расшитыми гобеленами и оружием. Да уж, оружием! Не боевые — декоративные, щедро украшенные каменьями и золотом, но так ни разу и не обагренные кровью клинки, секиры, шестоперы, клевцы и чеканы кичливо поблескивали со стен не отточенной сталью, а лишь богатством отделки.

Взволнованный донельзя гейнский пфальцграф не мог найти себе места в этих ненавистных покоях. Взволнованный? Нет — взбешенный пфальцграф не останавливался ни на секунду. Пфальцграф шагал. Туда-сюда. Сюда-туда. Зло вызвякивали по мозаичным плитам золоченые шпоры. На левом бедре привычно тяготил рыцарскую перевязь длинный клинок. За просторным голенищем правого сапога — в нашитых изнутри кожаных ножнах-кармашке — ощущалась тяжесть потаенного ножа, более приличествующего разбойнику, нежели особе благородных кровей.

Небольшой такой ножичек с простенькой плоской деревянной рукоятью и маленьким чуть изогнутым клинком. После плена в Оберландмарке (проклятый позорный плен!) Дипольд решил всегда иметь при себе какое-нибудь оружие помимо рыцарского меча. Чтобы не бросалось в глаза врагу и чтобы всегда было под рукой.

Чтобы не повторилось пережитое уже однажды.

Лиходейский засапожный нож сгодился для этого лучше всего.

Дипольд все шагал и шагал, стремясь выплеснуть переполнявшие его чувства через ноги. Сдерживать себя становилось все труднее. Да и как?! Как сдерживаться, как проявлять подобающее уважение и почтение к родителю-сюзерену? К такому родителю? К такому сюзерену? Нарочито спокойному, невозмутимому, непробиваемому. Немногословному.

НЕПОНИМАЮЩЕМУ!

Как — если после полона и бегства; после опасного спуска по обходным горным и лесным тропам (ноги себе и коню ломать на таких стежках!) к западным рубежам Верхней Марки; после перехода границы (повезло невероятно: чудом удалось проскочить мимо оберландских разъездов и сторожей!); после безумной (три загнанные лошади… нет, почитай — четыре: четвертую, всю в мыле, приняли дальние дозоры на подступах к Вассершлосскому замку, и, скорее всего, та несчастная кобылка тоже издохла) скачки по землям Остланда; после выстраданной и взлелеянной мечты о мести… После всего — вдруг это непонимание!

— Ты не прав, Дипольд. Точнее, прав лишь наполовину, или нет, скорее, — на треть, а быть может, и вовсе на четверть. Ибо каждый день отсрочки — это, прежде всего, возможность собрать новые отряды под знамена Остланда. Так что время, если, конечно, использовать его с умом, сейчас на нашей стороне…

Остландский курфюрст и герцог Вассершлосский, полноправный член имперского сейма выборщиков и главный претендент на корону кайзера, Карл Осторожный ронял слова тихо, неторопливо, с величавой ленцой. Обманчивой, обволакивающей… В голосе курфюрста не слышалось той стальной жесткой резкости, которой гейнский пфальцграф умудрялся пробуждать недовольное глухое эхо даже в обитой тяжелой гобеленовой тканью приемной зале. Не было в речи Карла ни напора, ни неукротимой злобы, пронизывавших каждое слово разъяренного Дипольда. Впрочем, никаких иных эмоций в ней не было тоже. В том смысле, что настоящих, искренних эмоций — нет. Зато имелось много напускного. Такого… В несколько слоев — не распутать, не раскопать.

Курфюрст, в отличие от сына, говорил не как боец или военачальник, привыкший отдавать приказы вперемежку с крепким солдатским словцом. Карл Вассершлосский Осторожный вещал располагающе-вкрадчивым тоном мудрого управителя, открыто, а чаще — исподволь, повелевающего явными и тайными советами, состоящими из таких же, как он сам, искушенных мудрецов и хитрецов, тоном опытного политика, чувствующего себя в запутанных имперских интригах, как рыба в воде. Как дерево в лесу. Как семя, прорастающее в жирном черноземе.

Хозяин Остландских земель был невысоким мужчиной в весьма зрелых, однако вовсе еще не преклонных годах. Высокий лоб, изогнутый нос, обильная седина на висках и в бороде… Смуглое, худощавое, непроницаемо-приветливое лицо Карла уже расчертили явственно наметившиеся, но не достигшие еще старческих глубин морщины. Холодные карие глаза курфюрста взирали на мир и людей пытливо и внимательно. От таких глаз трудно укрыть даже самое сокровенное. Губы чуть кривились в вечной полуулыбке. Или полуухмылке. Насмешливой? Одобрительной? Поощрительной? Злорадной? Этого никому не дано было понять до последнего момента — покуда сам улыбающийся не соизволит объяснить. Доходчиво и внятно. Словом или поступком.

— Пока Альфред безвылазно сидит в своем горном логове и пока большая часть остландских и имперских войск, способных… хотя бы теоретически способных выступить вместе с нами против Верхней Марки, не собрана воедино, отправляться в поход — крайне неразумно, — в обычной своей убаюкивающе-неторопливой манере продолжал курфюрст.

Карл словно пытался опутать горячего пфальцграфа вязкими словесами и задавить — хотя бы на время — бушующий в душе сына огонь.

— Сначала надлежит обзавестись максимальным количеством союзников и свести в единую армию отряды, рассеянные по замкам, бургам, городам, дальним заставам и гарнизонным казармам. Нам следует объединить все силы. Любые силы. Стянуть их отовсюду, откуда только возможно. И лишь после этого… И лишь тогда…

Вассершлосский герцог назидательно поднял палец. В косом солнечном луче блеснул бесчисленными гранями крупный самоцвет. Карл внушительно повторил:

— Тогда. И только тогда. И никак не раньше, сын.

Карл Осторожный, как всегда, не проявлял ни малейших признаков беспокойства. Внешне — не проявлял. Не демонстрировал. И именно эта непробиваемая невозмутимость особенно бесила Дипольда.

Курфюрст сидел в не очень удобном, но внушительном мягком кресле с массивными изогнутыми подлокотниками и высокой… высоченной — много выше человеческого роста — резной спинкой. Кресло это, к слову сказать, являло собой почти точную копию императорского трона. Что, конечно же, было не случайно. Случайностей Карл Осторожный не любил. И умел избегать. Обычно. Как правило…