Байки скорой помощи - Михаил Веллер

– Ты чего?..

Баба заполошная:

– Уби-или!

Мореман – на охранника. У охранника глаза белые, слюна кипит – шарах мореману под узел галстука!

– А-а!! Суки, гады, падлы! Все сволочи!!

Народ врассыпную за углы и в подъезды. Охранник садит навскидку гильзы отщелкивают: один споткнулся, второй сковырнулся – и все чисто. Вымерло поле боя.

На выстрелы бежит милиционер из здания:

– Стой! Бросай оружие! – А тот хрипит: «Всех перестреляю!»

Шарах милиционер над пряжкой ремня! – лежит милиционер.

Народ в окна глазеет – шарах через стекло! присели у подоконников. Телефоны накручивают: стрельба, налет, диверсанты, трупы! Мчатся газики с милицией, гремят в мегафоны – охранник озирается, выбегает на тротуар, хватает какую-то проходившую девку и, прикрываясь ею, как в гангстерском кино, начинает отстреливаться. Выглядит все как чистый Голливуд! Милиция, укрываясь за машинами, внушает: «Вы окружены! Сопротивление бесполезно! Сдавайтесь!» А он палит по всем силуэтам в пределах видимости. У ТТ прицельная дальность сравнительно неплохая.

Вот вам простой советский охранник. У него было четырнадцать патронов. Две обоймы. Он тринадцать раз выстрелил и тринадцать раз попал. Трое убитых на месте и десять раненых, из них еще двое умерли в больнице. И последнюю пулю пустил себе в висок.

По скорой семь машин кинули, летели потом под сиреной, как санитарная автоколонна, население балдело: не то учения, не то стихийное бедствие.

Так что потом оказалось. Ему квартиру должны были дать. Лет пятнадцать ждал, как водится. Очередь подошла – и опять дали другому. Потом – еще одному блатному. Квартирный вопрос вообще сильно нервирует, он озверел. Дома пилят, жена больная, дети взрослые, строят планы и мечтают о новой просторной жизни. Он закатил на месткоме скандал, ему пригрозили за давнюю попойку вообще снять с очереди, может увольняться и жаловаться – а тот из начальства как раз был председателем жилкомиссии. Они в проходной слово за слово и схлестнулись: «Не дашь квартиру? – Да пошел ты!.. – Ну я тебе покажу!» И показал.

А ту девицу, его заложницу, привезли в милицию и два часа снимали показания: где шла, что видела, что слышала, как была схвачена, да не знала ли его раньше, и прочее. Дали подписать и отпустили с Богом.

Отошла она сто метров и села на асфальт, потеряла сознание. Приехали – все по нулям, поздно. Заинтубировали, стукнули, качали – какое там, не откачали. Инфаркт, умерла на месте. Двадцать два года. Не потянула сердечно-сосудистая система такого стресса.

СУИЦИД

У влюбленных условия всегда были трудные – не было жилплощади, не было денег, не было красивых вещей и романтических путешествий; презервативы, правда, были, но не было книг по культуре секса, разъясняющих, как их правильно использовать. Но все как-то устраивалось.

Некоторые однако всех трудностей и препятствий вынести не могли, и иногда кончали с собой. У самоубийц условия тоже были трудные – не было револьверов и патронов, не было ядов, часто веревок не было, не говоря о спокойной обстановке. Но тоже все как-то устраивались.

И вот двое несчастных влюбленных никак не могли устроиться. Такие невзрачненькие, славные, с большой возвышенной любовью. С ней родители воспитательную работу проводили: что сопляк, голодранец, неумеха, сиди дома под замком, чтоб в подол не нагуляла. Его норовили просто пороть: нашел хворую замарашку, жизнь себе калечить, пусть дурь-то повылетит. Деться некуда, не на что, никаких просветов и перспектив: нормальный трагизм юных душ. Ленинград, как известно, не Таити, бананом под пальмой не проживешь.

Целуются они в подъездах, читают книги о любви и ходят в кино, держась за руки. И тут им в эти неокрепшие руки попадает биография, чтоб ей сгореть, дочери Маркса Женни, как они с мужем-марксистом Полем Лафаргом вместе покончили с собой.

Вот упав на взрыхленную ниву марксистского воспитания, это зерно и дало, видимо, свой зловредный росток. Ничего себе перышко свалилось на хилую спинку верблюда. Они ведь с детского сада усвоили, что марксизм есть не догма, а руководство к действию. Это тебе не Ромео и Джульетта. Монахов советская власть повывела, аптекарей тоже крепко прижала, и ждать милостей от природы им не приходится: куда за сочувствием обратишься?..

А у нее была знакомая санитарка. И она обратилась к ней, но тайну не раскрыла. Просто попросила достать сильных снотворных таблеток – от бессонницы… И подробно выспросила: а сколько надо, чтоб покрепче спать? а сколько предельно можно? а если больше? а сколько уже ни в коем случае нельзя, что, и вообще не проснуться можно, умереть?

Санитарка отнекивается, берет с нее страшное обещание, что не выдаст, и приносит в конце концов таблетки. Пакетик запечатан розовой бандеролью со штампом, и над латинской прописью черная этикетка с черепом: «Осторожно! Яд!». Сильнодействующее средство, значит: нормальная доза полтаблетки, от двух даже буйный шизофреник заснет, а больше четырех уже очень опасно.

И тогда он договорился со знакомым из общаги, чтоб побыть день в его комнате, когда все на работу уйдут. Утром уломали вахтершу, подарили ей коробку конфет, и когда еще трое из комнаты ушли на работу, знакомый оставил их с ключом, велев удалиться до четырех.

Остались они вдвоем. Зажгли свечу, выпили бутылку шампанского, съели торт и килограмм апельсинов: венчальная трапеза. Долго писали предсмертное письмо, где всем прощали. И легли в постель.

А потом вскрыли пакетик, разделили таблетки по десять каждому, приняли и легли обратно. Обнялись и закрыли глаза. И стали ждать вечного забвения.

Снотворное действовало медленно. Перевозбудились. Но постепенно стали тихо и сладко засыпать.

От сна отвлекало только металлическое ощущение в желудке. Возник холодок по телу, выступил пот. Кольнуло в животе, там появились спазмы; забурчало. Крутить стало в животе, нет уже мочи терпеть.

Он, стиснув зубы, признается: «Мне выйти надо на минуту». Она: «Мне тоже». Они одеваются, сдерживая поспешность, и шагают к двери. И тут выясняется кошмарная вещь. Потому что дверь они, разумеется, закрыли. А ключ, приняв яд, выкинули в форточку. Чтобы уже в последний миг не передумать, не выйти за помощью малодушно. А этаж – четвертый.

Они шепотом кряхтят, не глядя друг на друга. Сна ни в одном глазу. Кишки поют, скрипят и рычат на последнем пределе. Он пытается дубасить в дверь, но везде тихо и пусто: обезопасились от помощи и помех!

Если им и раньше жизнь была не мила, то сейчас они и умирать тоже больше не хотели, потому что хотели они только одного – в сортир. И любовь, и смерть, конечно, прекрасны, но все это ерунда по сравнению с туалетом в необходимый момент.

Шипя и поухивая пытается он подковырнуть как-то замок, выломать дверь, но силенок уже нет, а в брюхе наяривает адский оркестр под давлением десять атмосфер. Убийца-санитарка проявила предусмотрительную гуманность – снабдила их хорошим слабительным.

Глупости это, что смерть страшна. Фармацевтика в союзе с природой способны устроить такое, перед чем смерть покажется пикником на взморье.

Придя с работы и не достучавшись, хозяева открыли запасным ключом комендантши. И выпали обратно в коридор. Вы не пытались войти в туалет колхозного автовокзала после ярмарки?

Две голубые тени беззвучно лепетали об отравлении. Скорая с разгону закатила им промывание и увезла вместе с пакетиком из-под яда, взятым для анализа оставшихся крупинок. По результатам анализа врачи, с характерным и неизменным цинизмом, разумеется, бессердечно гоготали; чего нельзя было сказать о гостеприимных хозяевах комнаты.

Так высокая кульминация и низменная развязка завершили отношения злосчастной пары: разбежались. Его потом дважды ловил знакомец и бил морду; а она, напротив, подружилась с санитаркой.

ПЬЯНАЯ ТРАВМА

Одним из халатных упущений Интуриста было то, что иностранцам при въезде в Ленинград не читали технику безопасности. Один лектор мог бы сэкономить труд нескольких бригад скорой. А ведь могли бы организовать с того конца адаптационные курсы и качать дополнительную валюту.

А это был вообще невезучий америкашка. Его бы сразу выбраковать – не готов морально и физически, сиди уж дома; нет, тоже поперся. Показать, значит, жене и дочери загадочную страну белых медведей. Какой он храбрый и богатый.

Первый раз скорую вызвали с утра. Колитик у него легкий образовался. Приступ геморроя с мелким кровотечением. Ну что: хватил вечером водяры нашу дозу, закусил непривычным, переварить без тренировки не смог. Так отдыхай в номере, лелей свечку в анусе!

Нет – потащился с группой по городу; рейнджер. Ах, дворцы, ах, Невский! – как же, деньги уплачены, надо получить все сполна. На Невском у него брюхо и схватило.

Переводчик эвакуировал его в ближайший туалет – под телеателье, напротив Строгановского дворца. Ждут десять минут, двадцать, беспокоятся. Выползает америкашка наверх сильно хромая, разъяренный и мокрый. Порывается переводчику въехать по морде.