Журнал «Вокруг Света» №07 за 1978 год - Вокруг Света

— А как проходили такого рода встречи?

— Обычно нас приглашали в какую-нибудь семью, где поют или танцуют. Ну а иногда мы сами находили талантливых исполнителей. Приходим в деревню, спрашиваем: «Где тут у вас поют или танцуют?» Допустим, какая-нибудь бабуся говорит: «У Петровых, сынок, ступай туда». Приходишь, изба старинная, из лиственничных бревен, с горделивым коньком на крыше. Народу в горнице — дождем не смочишь, и каждому(петь и плясать охота. Начинают обычно с современных песен — тех, что по радио передают. Приходится какое-то время переждать, нельзя же гасить песенный порыв! Постепенно Петровы расходятся, вспоминают былое. Старики рассказывают о том, как гуляли раньше на деревенских праздниках, какие хороводы водили. Иные достают из сундуков старинные платки в разливах орнамента, домотканые сарафаны, повязки. Глядишь, кто-то затянул древнюю песню. Подробно выспрашиваешь о песне, в какое время года и на каких гулянках ее исполняли. Незаметно тебя вовлекают в хоровод, пляску, показывают «коленца», «дробушки», «ползунки», «залеты». Иногда записываешь их, иногда просто запоминаешь: когда-нибудь да пригодится...

— На этих посиделках мы не только учимся, но и пытаемся учить других, — говорит Сергей Руфин. — Ненавязчиво, конечно, но с дальним прицелом. Я не открою секрета, если скажу, что в последнее время сельская молодежь заметно охладела к традиционным танцам. Когда на праздниках старики затевают свои кадрили и трепаки, молодежь, как правило, стыдливо подпирает стенки и посмеивается. В лучшем случае поет частушки под гитару... И вот однажды мы решили «внедриться» в молодежную гулянку. Прошлись с парнями по улице, спели, сплясали им «Метелицу». Парни заинтересовались: а что это за танец, а как эта фигура называется, а сколько здесь притонов? Ага, заело: показываем снопа, объясняем, заставляем плясать вместе с нами. Что-то получается, что-то не получается. Но главное — зажечь искру...

Наша беседа идет под аккомпанемент старинной северной песни «Как во нашей во деревенке родной» — в соседней комнате репетирует хоровая группа ансамбля. С неотложными делами к Данилову то и дело подбегают костюмеры, музыканты, хореографы. Лена Владимирова и Оля Осаулова нетерпеливо поглядывают на часы: они учатся в восьмом классе, и нужно успеть подготовиться к завтрашней контрольной. Торопится и Вася Никифоров: ему сегодня заступать в вечернюю смену. Сережа Гуфин отчаянно названивает в гараж, чтобы вовремя доставили реквизит...

Последние репетиции, последние приготовления перед отъездом: в июле лауреат премии Ленинского комсомола самодеятельный ансамбль «Сиверко» вылетает в Гавану на XI Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Уже известен маршрут поездки по кубинским селениям, определен репертуар, названы имена участников фестиваля.

— А что будет потом, Борис Иванович? — спрашиваю я напоследок у Данилова.

— Как что?! — вопрос ставит его в тупик. — Потом — Северная Двина. «Катарин» уже готовится к рейсу...

Олег Ларин

«Поколение, которым мы гордимся»

Фатима и Итидаль

Просыпаюсь от пронзительного крика. Взглянул на часы: еще только четыре. За окнами темно.

Крик нарастает. Рядом с гостиницей — мечеть: муэдзин сзывает правоверных на молитву. Крик, протяжный и гортанный, усилен динамиками.

Эль-Мукалла — центр Пятой провинции (Всего в Народной Демократической Республике Йемен шесть провииций-мухафаз. (Примеч. авт.)), центр района, где традиционно велико влияние мусульманской религии. В одном из городов этой мухафазы, в знаменитом Тариме, рвется к небу минарет, высота которого 175 метров. Жителей там как будто не слишком много — тысяч пятнадцать, а вот муэдзинов, как нам рассказывали, — 365: каждый день — новый; они созывают последователей пророка на утреннюю и вечернюю молитвы...

В аэропорту Эль-Мукаллы, где решительно невозможно укрыться от разящих стрел солнца, безжалостного, низвергающего с белесого неба потоки слепящих лучей, нас встречали и руководители Союза молодежи демократического Йемена, и одетые в темно-зеленые рубашки ученики школ-интернатов, дети кочевников-бедуинов, и девушки, закутанные в черные покрывала с узкими прорезями для глаз.

А спустя несколько часов я видел этих девушек в иной одежде — в нарядных ярких платьях. Шестнадцатилетняя Фатима Мохамед-эль-Хашед, секретарь комитета СМДЙ средней школы для девушек, рассказывает мне, что жизнь в ее стране меняется на глазах.

— Еще совсем недавно все было иначе. Раньше женщину, палец руки которой увидел чужой мужчина, могли даже растерзать, убить. Только ноготь пальца, не более, разрешалось случайно обнажить женщине. Удел ее был печален — вечное затворничество, вечная зависимость. О работе она не могла и мечтать...

В школе третьей ступени, где учится Фатима, занимаются девушки от 15 до 19 лет. У двадцати пяти преподавателей, семнадцать из которых иностранцы (своих кадров пока не хватает), 422 ученицы, и эту цифру нам называют с гордостью. Ведь всего два года назад здесь было лишь три десятка девушек, а сейчас школа уже переполнена, и заниматься приходится в две смены. Это хлопотно, но такие неудобства приятны: в одной из самых отсталых некогда стран Арабского Востока невероятно трудной задачей было убедить родителей, что их дочери должны учиться. И не случайно Объединенная политическая организация Национальный фронт выдвинула лозунг: «Направим наших сестер и жен в школу».

...В Йемени-клаб (бывший Итальянский клуб) мы приехали поздно вечером, после одиннадцати. Программа началась несколько минут назад. За столиками — преимущественно жители Адена, иностранцев немного. Часть посетителей — в европейских костюмах, большинство — в национальной одежде: легкие рубашки с короткими рукавами и бело-синие клетчатые юбки — футы. Кое у кого за поясом джамбийя — кривой кинжал.

Странными показались мне танцы в этом клубе. И не джамбийя за поясом был тому причиной. Здесь танцевали только мужчины — вот в чем дело. Ни одной женщины в зале не было.

Клуб — свидетель перемен: здесь собрались в основном местные жители, а не только европейские специалисты и военные, как бывало раньше. Но клуб и свидетель живучести традиций. Живучести пережитков. Установившиеся представления о том, что допустимо и прилично, а что нет, сохраняют свою силу и сегодня. Именно поэтому в Йемени-клаб нет ни одной женщины.

Утром я беседовал об этом с Итидаль Мохамед — секретарем комитета СМДЙ в Тавахи, одном из районов Адена. Итидаль согласно кивает головой — да, да, так оно и есть, жизнь перестраивается, но не сразу, не все изменения дают знать о себе немедленно, но перемены очевидны. Она судит о них не только по тому, что происходит в стране или в родном Адене, но и по тому, что происходит в ее семье.

— Известно: семья — это ячейка общества, — заметила она. — Однако семья — это еще и зеркало общества...

Мы сидим во внутреннем дворике Дома моряка. Солнце поднимается выше, и тень найти все труднее. За пыльными кустиками, за железной решеткой, замыкающей тесное пространство этого сада, узкая полоска моря, аденский порт.

Итидаль двадцать один год, у нее большие глаза, ироничная улыбка и тихий голос. Пока это не слишком обычное явление, в стране — девушка во главе крупной организации Союза молодежи демократического Йемена. В Тавахи — 650 членов СМДЙ, более трети из них — девушки. Своей работой Итидаль довольна, хотя поворот судьбы был для нее неожиданным: ей пришлось срочно заменить переведенного на другую работу прежнего секретаря. Мохамед окончила общую среднюю школу и мечтает учиться дальше: она хотела бы стать инженером-электроником.

Выросла Итидаль в большой семье: у нее десять братьев и сестер. Отец плотник, мать, конечно же, не работала. Старший брат учится сейчас на Кубе, он скоро получит диплом инженера, специалиста по промысловому лову рыбы, что крайне важно для страны, экономика которой во многом связана с океаном. Еще один брат заканчивает техническое училище, он будет электриком. Двое в семье — члены СМДЙ, остальные братья и сестры — пионеры, и лишь один, «самый младший, — улыбаясь, поясняет Итидаль, — не состоит пока в политической организации».

У отца начальное образование. Он умеет писать, читать, прочих «школьных» знаний немного, а вот дети значительно опередили отца. Так и получается, что теперь в семье только один человек не умеет читать — мама. Но и она просит помочь ей освоить грамоту.

— Обычно семьи у нас были большие, в среднем шесть детей, — рассказывает Итидаль. — Но взгляды меняются. Сейчас люди понимают, что самое лучшее — семья, где два-три, максимум четыре ребенка. Ведь ранее заводили много детей по двум причинам: высокая детская смертность — раз, забота о собственной старости — два. А теперь мы с надеждой смотрим в завтрашний день...