Человек, изменивший мир (сборник 1973) - Юрий Никитин

Женька бессильно лежал рядом с капитаном. Тролль мгновение постоял, прислонившись к стене, потом сказал ровным и спокойным голосом:

— Прибыли. Раздевайтесь и будьте как дома.

Он осторожно освободил Макивчука от доспехов. Женька вылез из скафандра и остался лежать на полу. От дикой усталости не было сил лишний раз шевельнуть пальцем. Тролль похлопал его по плечу и подтолкнул к внутренним дверям. Иди, мол, отдохни. Я справлюсь сам. И каким только чудом он держится?

На следующий день Женька старательно деактивировал и дезинфицировал скафандры. Работа не из самых приятных, тем более после вчерашних ужасов. Женька с трудом ворочал скафандры повышенной защиты и хриплым голосом тянул старинную уральскую песню:

— Ой ты, дедушка, ты, медве-е-е-едушка-а-а-а,Задери мою коровушку-у-у-у,Опростай мою головушку-у-у-у,Лучше в море-е-е быть уто-о-пимо-ому-у-у-у,Чем на свете-е-е жить нелюбимому-у-у-у.

Динамик над головой произнес голосом Тролля:

— Эй, Карузо, заканчивай и топай в общую каюту. Сбор. Капитан, видимо, решил устроить нам баню без деактивации.

В единственной просторной каюте уже находились Тролль и Макивчук. У капитана была перевязана голова, под глазами темные круги, но выглядел относительно бодро.

— Садитесь, — сказал Макивчук тяжелым голосом, — разберем все по порядку.

Это относилось к Женьке. Тролль продолжал безмятежно вышагивать по каюте. Это у него называлось «мыслить». Словно он мыслил ногами, как одноног с планеты Смигла.

Женька послушно сел и положил руки на колени. Более чувствительный, чем совсем бесчувственный Тролль, у того одни железные мускулы и каменный лоб, он чувствовал, что капитан намерен сказать что-то очень серьезное.

Макивчук кивнул Яну, давая ему слово.

— Это зверье, — сказал Ян скучным голосом, — имеет уши, сравнимые разве что с плавильной печью. Я имею в виду солнечную плавильную печь. Они могут фокусировать лучи на расстоянии до ста метров. В фокусе температура достигает двух тысяч градусов. Естественно, что ничего подобного под нашим карликовым солнышком природа сотворить не могла.

Макивчук слушал внимательно, хотя все это знал и раньше. Женька заметил, что капитан с каким-то напряжением прислушивается к ровной интонации голоса космонавта, пристально всматривается в его скупые движения.

— …но в этот раз, — продолжал Тролль — случилось редчайшее для этой планеты явление. Паршивенькое облачко закрыло солнце. Зверье, которое я предложил Макивчуку как первооткрывателю назвать своим именем, уже не могло воспользоваться преимуществом своих ушей-парусов. Во всяком случае, мы так думали. Но аборигены вдруг вспомнили про свои не совсем атрофированные зубы. Кстати, командор, почему ты отказываешься от предложенной чести? Специалисты даже букашек называют своими именами! Вот увидишь, что будет, когда они хлынут на эту планету!

— Как мы спаслись? — спросил Макивчук, не реагируя на шутку, если то была шутка.

Женька решил, что пришло время и ему дополнить рассказ о столкновении и бегстве.

— Они заревели, — сказал он, — как Горынычи! Вы и я упали. Ян начал стрелять. Потом я пришел в себя, а Ян кричит мне: «Бери капитана на холку и марш в корабль!» Я так и сделал. А Ян задерживал зверей.

— И опять Ян, — сказал Макивчук медленно, — неуязвимый Ян. Без его стойкости наши косточки остались бы белеть на этой планете…

Яну следовало бы приосаниться, но он продолжал скромно мерить шагами каюту.

— А на третьей Леникса? — скаэал Макивчук так же медленно. — Помните сверхтуман?

Они помнили. У Женьки мороз пробежал по коже, когда он вспомнил их единственное приключение на той планете. Она вся была покрыта слоем облаков. Так казалось сверху. Но когда высадились и вышли на поверхность…

Всюду был туман. Причем настолько плотный, что они уже ничего не видели в двух миллиметрах от глаз. И этот мертвенно-белый туман не проводил ни радиоволн, ни обыкновенных криков. Они заблудились самым глупейшим образом. В трех шагах от корабля и, сколько потом ни пытались вернуться, уходили все дальше. Не стоило, конечно, выходить всем вместе, но радиозонды показали полное отсутствие жизни на планете. Не было также вулканов и прочих возможных опасностей.

Самое страшное, что они потеряли и друг друга. Невозможно было даже представить весь ужас одиночества в этом белом безмолвии.

И тогда появился Ян. Он разыскал Женьку, потом Макивчука. Одному ему известными способами нашел дорогу и уверенно привел друзей прямо к люку. Оказалось, что они на самом деле ушли довольно далеко от корабля.

— Как ты в тот раз нашел дорогу? — спросил Макивчук. Он поправил повязку, чтобы лучше следить за шагающим космонавтом.

— Дорогу? — удивился Ян. — Разве я не говорил? Просто не обращал внимания на туман. Шел словно бы с закрытыми глазами. А часто и в самом деле закрывал. Ну, а микрорельеф под ногами… Я всегда помню, на что наступают мои ноги. Так и нашел дорогу. По следу.

Макивчук кивнул, но Женька чувствовал, что капитана это объяснение не удовлетворило.

— Хорошо, — сказал Макивчук. — Кстати, два дня назад ты порвал скафандр, когда сорвался со скалы на Черном плато. Но адская жара тебя не затронула…

Ян удивленно посмотрел ему в глаза.

— Ты словно бы не доволен, — сказал он. — Я упал разрывом вниз. Таким образом зажал дыру. А потом зарастил ткань.

— В полевых условиях?

Макивчук с сомнением покачал головой.

— В полевых условиях, — подтвердил Ян, — я единственный из всего выпуска, кто умеет это делать. Что ж делать, если у других руки не оттуда растут? Да и в мозгах лишь одна извилина, да и та прямая.

— Ладно, — сказал Макивчук, — а огненная жизнь Аида?

Тролль с возрастающим удивлением посмотрел на капитана.

— Я ведь подробно все объяснял и раньше, — ответил он наконец.

Макивчук положил громадные ладони на стол. Плечи капитана напряглись, словно он готовился прыгнуть, опрокидывая стол.

— Все это очень убедительно, — сказал он, — но слишком много счастливых случайностей.

Он вдруг подался вперед и требовательно спросил:

— Скажи, Ян, ты человек?

Его глаза впились в дрогнувшее лицо Тролля. Женька растерянно замер. Ян не человек? Не человек? Но кто же тогда?

— Ответь нам, — сказал Макивчук и, чуть помедлив, добавил: — Конечно, если можешь.

Лицо Яна чуть ли не впервые за все время полета выразило крайнюю степень растерянности. Он хлопал глазами, такими синими и безмятежными, смотрел на капитана, словно на привидение.