Хоботок - Лэрд Баррон

Может, коп что-то там нахимичил с камерой, подредактировал запись? Сам я оператором не был и знал только, что надо навести объектив и снимать, а если замигает красный огонек — пора менять батарейки. Так что да, друг Горацио, нельзя исключать, что кто-то испортил запись. С какой вероятностью? Да ни с какой — если только они и над телевизором в забегаловке не поколдовали. Скорее уж кто-то из моих дружков подсыпал в кофе волшебного порошка, и у меня начались галлюцинации. Хотя не похоже на этих засранцев, слишком они жадные. Даже если им взбрело бы подшутить над «третьим лишним», дурь обходилась недешево, а денежного завала у нас вроде как не предвиделось.

Оставшиеся версии не очень мне нравились.

В кармане рубашки завыла бормашина — мобильник. Звонил Роб Фрайс — прямо со своего патио в Гардине. Роб был мужик рослый, крепкий и лысый, как коленка. В одежде он предпочитал стиль копа из отдела нравов, образца этак восьмидесятых — как уж ему это представлялось. Еще он считал себя моим агентом, хотя я уволил его лет десять назад, когда стал получать от него слишком много контрактов на рекламу слабительного. Я чуть не разрыдался, расслышав его голос сквозь гудение помех.

— Дружище, как я рад тебя слышать! — выпалил я, схлопотав еще один хмурый взгляд от Круса.

— Hola, compadre. Ну и шуму вы наделали, чуваки — посмотри только на 16-ю страницу. Вот тебе заголовок: «Американские увальни дают жару!». Это цитата из какой-то газетенки в Калгари. Жаль только, что птички-то упорхнули. Если бы их поджарили, статейки были бы круче. Конечно, смертной казни у них нет, но ты меня понял. Даже если и так, у нас тут уже пахнет полноценным фильмом. Mucho dinero, Рэй, друган!

— Упорхнули? Ты о чем?

— А ты что, не слышал? Пирса с подружкой освободили. Черт, да не они ли выперли из города?

— Давай лучше поподробнее.

Содержимое желудка разъедало мой пищевод.

— Знаешь, странная штука вышла. Какой-то баран с верхов случайно их выпустил. То ли с документами напутали, то ли еще какая-то фигня. Начальство рвет и мечет. Охренеть просто, а?

— Ага, — отозвался я актерским тоном. Так я реагировал, когда мозги буксовали, а ситуация требовала вежливого ответа. Крус и Харт о чем-то спорили и не слышали моих слов. А я и не собирался их просвещать — ей-богу, да они тут же начнут спорить, не стоит ли развернуться и рвануть обратно в Канаду. В любой момент нам могли позвонить из конторы и сообщить те же вести; наверное, пытались уже не первый час — Харт ненавидел мобильники и свой, как правило, держал в бардачке.

В трубке зачирикали помехи.

— …перезвонить тебе. Проверяй автоответчик. Не поверишь, я обедал с чувихой, которая работала секретаршей у Джонни Карсона. И она сказала, что ее лучшая подруга живет с одним тузом, который просто тащится от того, как ты сыграл в «Клэнси и Спот». Тащится! Я попросил девку, чтоб сболтнула об этой твоей охоте за головами — может, что и выйдет.

— М-м-м, спасибо, Роб. А что за туз?

— Дай-ка припомню… э, Гарри Бьюфорд. Помнишь такого? Проворачивал сделки для «Альфа Тим», ну и еще кое-что. Четкий чувак. И тащится от тебя!

— Гарри Бьюфорд? Это который похож на Человека-слона, только старше и жирнее, одевается в пастельные тона и половину времени проводит в Мексике, ибо уважает малолеток-чикано? Тот, что написал какую-то там обличаловку о Голливуде и словил себе волчий билет? Ты о нем?

— Ну да. Но он до сих пор держит нос по ветру. И он от тебя…

— …тащится. Понял. Передай своей подружке, что как-нибудь пообедаем все вместе, ну или типа того.

— Ну а вообще, как ты там с гориллами этими?

— Э-э, отлично. Хотим вот заехать на Майма-Маундс.

— Чего? Вы там в натуралисты заделались?

— Это Крус предложил.

— Майма-Маундс. Вау. Даже и не слышал. Могильники, что ли?

— Да вроде бы земляные бугры. Их по всему миру полно — в Норвегии, Южной Америке, в Вашингтоне на востоке, уж не знаю где еще. Потерял буклет.

— Круто. — На какое-то время повисла тишина. — И твои дружки хотят поглядеть на эти, как их…

— Ледниковые отложения.

— Так они вместо стрип-клуба хотят поглазеть на какие-то там камушки? Ты серьезно?

— Ну, это, да.

Мне сразу представилось, как Роб сидит с ногами на столике у себя в патио, пялится на свои шлепки и помешивает лед в роме с колой, пытаясь осмыслить услышанное.

— Ну тогда оттянитесь там по полной.

— Можно попросить тебя об услуге?

— Да, брат. Валяй.

— Зайди в сеть и поищи там «икс-гаплотип». Прямо сейчас, если время есть.

— Икс-что?

Я проговорил слово по буквам и добавил:

— Перезвони, ладно? Если буду недоступен, надиктуй на голосовую почту.

— С удовольствием. — Он замолчал, только ручка скрипела по бумаге. — Это типа лекарства новые, или?..

— Или, скорее всего.

— Угу. Ну ладно, я рад, что канадцы не стали тебя делать почетным гражданином. Жду не дождусь услышать все из первых уст.

— А я все вывалить. Сигнал пропадает, отключаюсь.

Он сказал: не беспокойся, брат, и связь оборвалась. Мне все равно было беспокойно.

4

И вправду, чуть позже у Харта зазвонил телефон, заставив того разразиться потоком однообразной брани и размолотить кулачищем приборную панель. Он все еще кипел, когда мы заехали в Поджер-Рок заправиться и уточнить дорогу. Крус, в то же время, воспринял новости о «досрочном освобождении» Рассела Пирса с бесстрастностью дзен-буддиста, нисколько ему не свойственной.

— Ну и пофиг. Давайте выпьем, — таков был официальный комментарий.

Поджер-Рок располагался в лощине милях в пятнадцати к югу от столицы штата, Олимпии. Впечатляться тут было нечем: всего-то с дюжину дряхлых, запущенных зданий, выстроившихся вдоль мелкой речки, повсюду знаки с запретом на стрельбу. Все кругом шелушилось, ржавело и разваливалось, устремляясь к центру Земли. Только начальная школа выбивалась из общей картины: утопическая постройка из кирпича и черепицы, стоящая чуть поодаль и на возвышенности; сквозь заросли ольхи и кизилового дерева виднелась свежая краска. Как будто приземлились инопланетяне и оставили по себе монумент.

Крус залил бак на семейной заправке с допотопными колонками, которые выдавливали из себя топливо целую вечность. Я купил вяленой говядины и пакет молока с истекшим сроком годности, чтобы успокоить свои бурлящие внутренности. За прилавком стояла женщина с желтоватыми волосами и нагрудным значком, на котором красовалась размытая фотография младенца в слюнявчике. Она барабанила по клавишам с нервной улыбкой, яростно пыхая сигаретой. Меня не узнала, слава Богу.