Звезды не гаснут - Нариман Джумаев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бабушка говорила, что богатыри совершали свои подвиги, сражаясь лицом к лицу, в честном, открытом поединке. А тут бойцы умирают, не видя того, кто несет им смерть. Как же так? И кто виноват? Краснозвездные? Выходит, это они нарушают древние воинские обычаи? Но ведь и враг спрятался: как же идти на него в открытую, на верную смерть? А как бы поступил он сам?
Вырвавшаяся из-за холмов лавина краснозвездных конников решила исход боя…
* * *
А вечером, пригнав отару, Айдогды недосчитался годовалого барашка. Что тут было! Как скандалил владелец барашка, как он кричал. И неизвестно, чем все это могло закончиться, если бы не Гочак-мерген.
— Ты чего кричишь? — тихо сказал он. — Благодари аллаха, что пропал всего один баран. А что бы ты делал, если бы все стадо погибло. А так вполне могло быть, если бы овец не отогнали в развалины. Айдогды молодец, настоящий джигит. Ты его еще благодарить должен, а пропавшего барашка считать жертвой аллаху.
Гочак-мерген был явно возмущен, и хозяину ничего не оставалось, как согласиться, что это аллах забрал у него пропавшего ягненка.
Поутру на улице послышался топот множества копыт.
— Эй! Айдогды! Выйди-ка.
Яйлым-ага! Айдогды сразу узнал его голос. Да и сам Яйлым-ага мало изменился — и нос был таким же большим, вот только глаза… Раньше такие добрые, они сейчас смотрели остро и зло.
— Это ты вчера пас свою отару возле развалин?
Почему Яйлым-ага разговаривает так сердито? Да на нем просто лица нет. И другие всадники смотрят на него с тревогой.
— Яйлым-ага, что случилось?
Вместо ответа Яйлым-ага достал из хурджуна голову барашка. Он держал ее левой рукой, а правой вытаскивал из кобуры револьвер.
— Товарищи! Среди нас оказался вор. Тот, кто крадет, позорит революцию, позорит всех нас.
Все замерли, а один из бойцов, рыжеватый парень, побледнел так, словно вся кровь из него ушла.
— Этот вор будет расстрелян…
И Айдогды решился.
— Никто не крал барашка, — сказал он звонким в тишине голосом. — Я сам его отдал.
Глаза Яйлым-аги яростно впились в лицо мальчика.
— Айдогды! Я верил, что ты не лгун.
— Я не лгу, Яйлым-ага. Этот барашек — жертвоприношение аллаху. Можешь спросить у хозяина. Он сам так сказал.
Яйлым-ага по-прежнему смотрел мальчику в лицо. Рука его, сжимавшая револьвер, побелела от напряжения. Затем он отвел взгляд и спрятал револьвер в кобуру. У него был вид человека, избежавшего большого несчастья.
— И все-таки ты сказал неправду, Айдогды. Но раз ты настаиваешь, я должен тебе верить. Своими словами ты спас от смерти вот его… — и Яйлым-ага кивнул в сторону рыжеватого парня, — ты спас его ценой своей лжи. И все-таки никогда, даже под страхом смерти не говори неправды. Тот, кто борется за свободу, должен быть чист, как воды копетдагского родника. Обещаешь?
— Обещаю, — сказал Айдогды.
Вся площадка перед лавкой была забита народом. Люди смотрели недоверчиво, настороженно. Мурзебай, выбравшись из толпы, протянул командиру сачак[4] с хлебом.
— Добро пожаловать! Мы рады уважаемым гостям.
Яйлым-ага смотрел на Мурзебая в упор, без всякого уважения.
— Что-то ты не похож на бедняка. А от богатых я хлеба не приму.
Мурзебай искренне обиделся.
— Зачем так говоришь, командир? Не бедный я, это верно. Но я и не богач. Я трудящийся, то есть посередине.
— Что-то не похож ты на трудящегося, — отрезал Яйлым-ага. — Жаль, что нет у меня времени выяснить это. А теперь слушайте. Отныне и навсегда устанавливается Советская власть, и все вы должны помогать ей всегда и во всем. Но должен предупредить: тех, кто попытается нам вредить, кто попробует сопротивляться, — раздавим без всякой пощады. Точно так же, как мы разгромили белых.
Яйлым-ага повернулся к всадникам.
— Эскадрон, слушай мою команду! Стройся!..
И вот уже конники скрылись вдали. Путь их лежал на запад.
Вскоре в аул прибыл уполномоченный из центра. Его сопровождал переводчик. Айдогды не поверил своим глазам: переводчиком был тот самый человек, который сопровождал белого эбсира в ту ночь, когда чуть не поймали Яйлым-агу. Только теперь вместо красивой каракулевой шапки на нем была кожаная фуражка.
На открытой веранде, айване, было людно. На самом почетном месте сидел белобородый аксакал по имени Каджар-чапык. Рядом с ним — уполномоченный, а за ним — переводчик в кожаной фуражке.
— Уполномоченный, — говорил Каджар-чапык, обращаясь к нему, — мы поняли тебя. Мы поняли, чего хочет новая власть. Она хочет, чтобы во главе села стоял человек, который зарабатывает себе на жизнь собственным трудом. Так?
Переводчик что-то тихо сказал уполномоченному и встал. В руках у него была фотография размером с ладонь, напечатанная на плотной бумаге.
— Принято решение, — объявил он, — переименовать ваш районный центр. Теперь он будет называться Гинцбург — в честь погибшего героя революции.
Карточка переходила из рук в руки. Когда она дошла до Айдогды, мальчик невольно вскрикнул:
— Это же он! Он, тот герой, которого расстреляли солдаты.
Наступила тишина.
— Ты не можешь его знать, — внушительно сказал переводчик. Он хотел казаться спокойным, но глаза выдавали волнение. — Ты не мог знать или видеть товарища Гинцбурга. Он был комиссаром Казанского полка. Говорили, что он попал в плен тяжело раненным, а потом был расстрелян, но никто не знает, как это случилось и где.
Уполномоченный внимательно слушал.
* * *
— Ты действительно узнал его? — спросил Поладов, показывая Айдогды фотографию.
— Яйлым-ага, я видел это. Своими глазами. Белые расстреляли его.
— А среди карателей ты никого не узнал? Сарыбекова, например, не видел? Ну, переводчика этого?
— Н-нет, не помню его.
— А ты не спеши… вспомни хорошенько. Может, все-таки он был там? Этот человек мне подозрителен.
Поладов напряженно смотрел на Айдогды. Похоже, ему очень хотелось услышать: «Да, был».
— В дальнем конце среди зарослей стояли какие-то люди… но я не мог разглядеть их.
— Постарайся вспомнить, Айдогды. Это очень важно. Я уверен, что Сарыбеков был там. Нам известно, что он служил у белых. Сарыбеков из богатой семьи.
— Если он был у белых, почему вы его не арестуете?
— Он хитер. Говорит, что специально был заслан к белым. А те, кто могли бы это подтвердить, погибли в боях. Мы пока не можем доказать, что это не так. Но ему не доверяем. Поэтому о нашем разговоре никому ни слова. Я думал,
