Спуск в Мальштрем - Эдгар По

Было и другое обстоятельство, подействовавшее на меня успокоительно, именно то, что мы находились под защитой от ветра. Как вы сами видите, полоса пены находится значительно ниже уровня океана, который возвышался налево от нас, в виде громадной черной стены. Если вы никогда не бывали на море при сильном волнении, то не можете представить себе, до чего томительна действуют ветер и пена. Они ослепляют, оглушают, душат вас, отнимают у вас всякую способность к мысли и к действию. Но теперь мы были избавлены от этой муки, как приговоренные к смерти преступники, которым разрешают пользоваться маленькими удобствами, не дозволявшимися, пока участь подсудимых еще не была решена.

Невозможно сказать, сколько кругов мы сделали в поясе пены. Мы вертелись в нем около часа, постепенно приближаясь к окраине. Все время я держался за рым-болт. Мой брат ухватился за пустой бочонок от воды, привязанный на корме, единственный предмет, оставшийся на палубе, когда ураган налетел на нас. А когда мы приблизились к краю воронки, брат оставил бочонок, подполз ко мне и тоже ухватился за рым-болт, стараясь в припадке ужаса, оттолкнуть мои руки, так как для нас обоих он был слишком мал. Не могу выразить, как я был огорчен этим поступком, хотя и видел, что брат себя не помнит, что он помешался от ужаса. Я не стал с ним бороться. Я знал, что, все равно, будем ли мы держаться или нет. Итак, я предоставил ему рым-болт, а сам перебрался на корму. Это было не особенно трудно, так кал шхуна неслась ровно и держалась прямо на киле, покачиваясь только из стороны в сторону. Не успел я ухватиться за бочонок, как судно разом накренилось на левый борт и ринулось в пучину. Я прошептал молитву и приготовился к смерти.

Чувствуя сильное головокружение, я бессознательно прижался к бочонку и закрыл глаза. В течение нескольких секунд я не решался открыть их, ожидая смерти о минуты на минуту, и, удивляясь, что еще не задыхаюсь в воде в предсмертном борении. Но минута проходила за минутой. Я все еще был жив. Чувство падения исчезло; по-видимому, судно неслось так же, как раньше, в поясе пены. Я собрался с духом и открыл глаза.

Никогда не забуду охвативших меня чувств ужаса, благоговения и удивления. Шкуна точно волшебством висела на внутренней поверхности воронки громадных размеров, чудовищной глубины, с совершенно гладкими стенами. Можно было подумать, что они выстроены из черного дерева, если б они не вертелись с неистовой быстротой, отсвечивая странным сказочным блеском в лучах полной луны, струившей потоки золотого света далеко вглубь бездны.

В первую минуту я был слишком ошеломлен, чтобы различать подробности. У меня было только общее впечатление величия и ужаса. Но, оправившись немного, я начал вглядываться. Положение шхуны на наклонной плоскости водоворота давало мне возможность заглянуть глубоко в пучину. Судно держалось совершенно прямо на киле, иными словами, падуба его находилась в плоскости, параллельной плоскости воды, но так как последняя была, наклонена под углом, градусов в сорок пять с лишним, то казалось, будто мы лежим на бимсе. Тем не менее, мне было так же легко вставать и ходить, как если бы мы стояли совершенно прямо: я об'ясняю это быстрым вращением шхуны.

Лунный свет, казалось, стремился проникнуть как можно глубже в пропасть, но я не мог ничего разглядеть в ней по причине густого тумана, над которым перекинулась радуга в виде узкого зыбкого мостика, в роде того, который, по словам мусульман, служит единственной тропинкой между Временем и Вечностью. Этот туман или пена происходил, без сомнения, вследствие столкновения исполинских стен водоворота на дне. Но вопль, поднимавшийся к небесам из этого тумана, не передаваем словами.

Ринувшись из пояса пены в пропасть, мы разом опустились довольно глубоко вниз, но затем движение изменилось. Мы описывали круги, двигаясь с изумительной быстротой, чудовищными скачками или прыжками, но опускаясь сравнительно медленно.

Вглядевшись попристальнее, я заметил, что не мы одни были увлечены водоворотом. Над нами и под нами виднелись обломки кораблей, бревна, стволы деревьев, и менее крупные предметы: бочки, изломанные ящики, домашние вещи, доски. Я уже говорил, что чувство ужаса сменилось во мне любопытством почти неестественным. Оно возрастало но мере того, как мы приближались к страшной развязке. Я с удивительным вниманием рассматривал предметы, вертевшиеся вместе с нами. Очевидно, я находился в горячечном состоянии, так как мне доставляло наслаждение вычислять относительную скорость движения различных предметов. Например, я поймал себя на таком расчете: «Эта ель, без сомнения, первая исчезнет в пучине», и был неприятно поражен, когда расчет не оправдался: обломок голландского корабля обогнал ель и скрылся в бездне. То же повторилось несколько раз, и этот факт, эти постоянные ошибки в расчете — натолкнули меня на мысль, от которой члены мои снова задрожали, и сердце заколотилось в груди.

Но это было волнение надежды, а не ужаса. Надежда возникла частью из воспоминаний, частью из теперешних наблюдений. Я вспомнил о бесчисленных обломках, поглощенных Моское-штремом и выброшенных на берега Лофодена. Большая часть их разбита, изломана, расщеплена, исковеркана жесточайшим образом, но я отчетливо помнил, что некоторые были совершенно целы и невредимы. Мне казалось возможным лишь одно об'яснение: исковерканы только те предметы, которые были поглощены вполне. Те же, которые попали в водоворот слишком поздно, или, почему бы то ни было, опускались так медленно, что не успели попасть на дно воронки до начала обратного движения, могли быть выброшены без повреждений. Я заметил также три важных обстоятельства. Во-первых, чем больше были предметы, тем быстрее они спускались. Во-вторых, из тел, одинаковых по об'ему, сферические спускались быстрее, цилиндрические медленнее всех остальных. Позднее я не раз беседовал об этом с нашим школьным учителем, от которого и заимствовал выражения «сферические» и «цилиндрические». Он говорил, что замеченная мною разница — естественное следствие формы тел и об'яснил — только я забыл это об'яснение, — почему цилиндр, захваченный водоворотом, оказывает большее сопротивление всасывающей силе, чем такое же тело другой формы.[2]

Одно замечательное обстоятельство подтверждало мои наблюдения и даже навело меня на мысль воспользоваться ими для моего избавления. Именно, чуть не при каждом круге, мы обгоняли то бочонок, то рею или мачту, и многие из этих предметов, бывшие на одном уровне с нами в ту минуту, когда я решился открыть глаза, оказались теперь гораздо выше нас и, по-видимому, почти не подвинулись вниз.