Семь ступеней в полной темноте - Павел Фром

Глава 2. Ошибка кузнеца.

На утро, отпустив заказчиков, он сказался больным и закрыл кузню на засов. Он всегда был замкнут и не общителен, а потому никто из селян ничего не заподозрил. Обойдя весь дом, он методично запер двери, ставни и занавесил окна второго этажа.

Когда он пришел много раньше обычного, пленница вздрогнула. Она дремала в углу и не увидела, как он вошел, но услышала тихий лязг металла, и тотчас проснулась. Кузнец по-хозяйски обошел подвал и вынул тряпки из маленьких окошек, что под самым потолком. Через них нельзя было что-то увидеть, но мягкий утренний свет хорошо пробивался снаружи, заливая собою почти весь пол. Затем, он сел на скамью, напротив нее и задумался. Впервые они могли рассмотреть друг друга как следует. Судя по шрамам на лице и руках, она его хорошо отделала в ту ночь. Да, это было приятно, однако, с осознанием этого лучше ее положение не стало. Ведь победил все же он.

Сейчас гарпия представляла собой жалкое зрелище. Обрывки ткани, связанные грязные крылья. Помятые исцарапанные латы, которых быть бы на ней совсем не должно.… вернее, то, что от них осталось. Насмотревшись вдоволь, кузнец встал. Цепи вновь натянулись, и она приготовилась к худшему… чресла предательски намокли. Но, нагибать ее от чего-то не спешили. Вместо этого деву поставили в полный рост и зафиксировали в таком положении. Кузнец подошел вплотную. Он был нетипично крупным мужчиной, лет около тридцати, но она все же на целую голову возвышалась над ним, и не уступала размахом в плечах. Приняв этот факт, он подставил скамью и лица их поравнялись. С минуту оглядывая позолоченный шлем, похожий на голову птицы, он попытался снять его. Сразу не получилось, но провозившись несколько минут человек нашел-таки две хитрые защелки и, вскрыв забрало, кинул шлем в угол.

Их глаза встретились. Его спокойный осознанный взгляд уперся в полные ненависти глаза. Было неприятно, но вопреки всем ожиданиям и пересудам… ее лицо не было уродливым! Сомнений в этом не оставалось. В сравнении с тем, что он ожидал увидеть - лицо ее было совершенно…. Ненавистно суженные глаза с расширенными, полными злобы зрачками, обрамляли локоны блестящих рыжих волос, местами сплетенных в косы. Нос ровный и прямой, чуть вздернутый кончик которого злобно заострился. Полные, плотно сжатые губы, и правильный, чуть выдающийся вперед подбородок. Сильная, но красивая шея, подчеркивающая ее осанку. А главное, ее кожа… золотистая, мягкого серого тона, и удивительно гладкая. Если не считать застарелой ссадины с кровоподтеком на ее скуле....

Кузнец забыл зачем пришел. Он просто стоял и зачарованно любовался ее чертами. Взгляд его был каким-то чистым и совершенно открытым… Странно, но это смутило ее. Она вдруг заморгала и опустила взгляд, словно получив заслуженную пощечину.

Однако он все же пришел в себя. Вслед за шлемом в угол полетели и латы, и наручи, и все одеяние, что на ней оставалось к тому моменту. У него были проворные, теплые руки и сердце ее стучало сильнее, когда он касался кожи. Если бы кузнец сейчас почесал ее спину между крыльями, она бы, наверное, простила ему все. Еще никому и никогда не было позволено так касаться ее. Тем более смертному! Но его это не заботило. В голову пришла фраза: "Победителю можно все". Но она тут же прогнала ее.

Наконец, закончив с латами, он снова заглянул в ее глаза. Дева обиженно отвернулась. Подумав о чем то, он решительно обнял ее, бесцеремонно прижавшись небритой щекой к обнаженной груди. Возмущению не было предела, но, случилось неожиданное: Скользнув по ее сильной спине, руки кузнеца нащупали тугой узел и… его не стало! Она не сразу осознала, что мешковина слетела на пол и крылья ее теперь свободны. Вздохнув с облегчением, дева хотела скорее расправить их. Но крылья слишком долго были связаны и лишь отозвались ноющей болью.

Остановившись на этом, кузнец ушел, но дверь оставил открытой. Когда вернулся, в руках его были два больших деревянных ведра, наполненные до краев. Ослабив натяжение цепи, он подошел ближе. Она не заставила себя ждать, и резко ударила его. Кузнец, ожидая чего-то подобного, ловко увернулся и перехватил руку. Но острые коготки все же дотянулись до его шеи. Было больно, но попади она точнее, он бы уже лежал на полу в луже собственной крови.

Она внутренне содрогнулась поняв, что совершила глупость. Сантиметром выше, и его артерия могла лопнуть. Его смерть была бы быстрой, а она провела бы остаток жизни в цепях, мучаясь от жажды и голода. Стремление совершать необдуманные движения резко поубавилось.

Внимательно рассмотрев инкрустированные золотой филигранью когти на ее длинных пальцах, он снова натянул цепи, на что она недовольно фыркнула. Взяв ведро, кузнец обошел ее сзади. Потрогал крылья и услышав болезненный стон, понял, что ему ничего не угрожает. Набрав ковш воды, он приступил к мытью, девы, облив для начала ее спину и плечи. Она съежилась по привычке, но на сей раз вода была теплой, если не сказать - горячей! Следующим сюрпризом стало душистое мягкое мыло, которым он обильно покрыл ее кожу. Крылатая дева не совсем поняла, что происходит, но решила пока не дергаться. Тем более, что шершавая губка в его руках уже приятно шоркала ее спину, плавно огибая основание крыльев. Желание ее, конечно, сбылось, но с прощением она, пожалуй, поторопилась.

Кожа крылатой девы не везде была однородной. От лопаток до поясницы она плавно переходила от серовато-золотистого к коричневатому цвету. Кроме того, текстура ее была иной, нежели у обычного человека, слегка рифленой на ощупь и более плотной. Кузнец тщательно оттирал засохшую кровь, остатки прилипшей травы и помета. Слегка не уверенно, но зато пристрастно, он ощупывал ее мышцы, особенно те, что уходят к крыльям. Это не было противно… скорее необычно для нее. Конечно, потом, она оторвет ему за это голову, за все сразу. Но пока, пожалуй, потерпит.

Отмыв спину, кузнец спустился ниже. Теперь губка коснулась ягодиц, и душистая мыльная пена потекла по ее ложбинке. От его неторопливых стараний, дева слегка разомлела, забыв на миг, где находится. Закончив с ногами и руками, кузнец ополоснул ее и вернулся за вторым ведром. Лицо его было невозмутимо, хотя ранки сочились сукровицей и явно причиняли неудобства.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍