Тропою снов - Ната Чернышева

Вновь запели колокольчики при двери. Сешма пришла. Она всегда в это время ко мне приходит. И хорошо — без нее стало бы совсем тоскливо.

Сешма старше меня на четыре весны. Но вся она такая маленькая, светленькая, тоненькая, воздушная… кажется, дунь на нее ветер посильнее, так ведь в небо и унесет. Нас рядом поставить, смех один. Ничего общего ни во внешнем облике, ни в образе душевном. Но нет у меня больше ни одного близкого человека во всем нашем мире. И у нее, как я думаю, тоже. Иначе с чего бы она так ко мне прикипела? Человек и при многочисленной родне может оставаться одиноким. Даже если родня эта совсем не пропащая.

— Опять, — сказала мне Сешма прямо от порога.

Я только кивнула, сил отвечать не было. Ничего, вот теперь все будет хорошо. Сешма пришла, и все будет хорошо…

Потом мы пили в гостиной горячий травяной напиток — шерт, и Сешма тараторила без умолку, поговорить она любила. Еще больше любила она глазки мужчинам строить, и получалось это у нее с завидной легкостью. Вот и аль-воин, вначале мямливший что-то о делах, которые его давно заждались, никуда не делся. Сидит вон, весь такой из себя бравый, приосанился как на параде, красавец. Прям хоть сейчас свадьбу играй. Смешно, ничего ж ведь ему не обломится, подружка-то моя Посвящения еще не принимала, нельзя с ней по-серьезному. С такими девчонками взрослые вообще стараются дел не иметь, не то вскипит кровь — оправдывайся потом перед Верховным. А тот подобных шуток отродясь никогда не понимал, отберет ралинз и доживай потом оставшийся век изгоем, безо всякого доступа к магии… что совсем уже край. Уж лучше сразу в нужнике утопиться.

Я молчала, грела ладони о горячие бока кружки. Тянуло в сон, в ушах шумело. Сешмино щебетанье убаюкивало.

— Спишь, что ли?

Я с трудом разлепила глаза. Сешма стояла рядом, озабоченно заглядывала мне в лицо.

— Точно, спишь! Давай, провожу…

Она проводила меня, уложила в постель. Я уже совсем ничего не соображала, спала на ходу. Без Сешмы так и свалилась бы где-нибудь на полдороге…

Окна моей комнатки как раз выходили на фасад, и сквозь дрему я слышала разговоры, что вели на пороге Сешма и аль-воин. Тот спросил что-то про меня, что, я не разобрала точно, но догадаться было несложно. Подруга ответила:

— Она горянка из Ясного предела… Дочь аль-мастерицы Заряны и аль-септанна мастера Ибейру…

— Как! — удивился гость. — Да ведь Ясный был сожжен подчистую… там спеклось все в стеклянную корку, до сих пор, говорят, жаром пышет… никто не выжил!

— Она выжила. Одна-единственная. А как — не знаю. Никто не знает… а только Храм ее признал, и Верховный аль-нданн в ученицы взял. И дурью, мастер Амельсу, она не пользуется. Просто силы все истратила… видно, тяжелый день выдался. Думаете, так уж легко новые артефакты создавать или старые восстанавливать?

— Вот уж не думал, что из-за одного меча мастер способен сознание потерять…

— Значит, был не один только ваш меч. Еще что-то…

Голоса отдалились, слились в неразборчивое бормотание. Я уснула.

Плывет туман над озером Кео, невесомый, почти прозрачный. Утренний ветерок по-осеннему цепко хватает за бока. Ежусь, плотнее запахивая теплый плащ. Вон и небо, смотри-ка, нахмурилось, того и гляди, заплачет дождем. Мелким, затяжным и от того особенно неприятным. Ничего не поделаешь, осень. Деревья, те давно уже смирились: сменили летнюю зелень листвы на роскошный сиренево-серебристый осенний наряд… Припоздавшие цветы торопятся жить, им и впрямь недолго осталось — дней десять, и все, придет в славный город Накеормай холод. Зима уже не за горами.

Подбираю опавшие листья. Широкие, с прожилками, с резным краем. Недолгая прощальная красота. Можно засушить, залить прочным прозрачным пластиком и даже обратить потом в артефакт. В артефакт третьей изначальной силы — Сумрака. Сумрак не сражается и войн не ведет, ему мечи и прочие орудия смертоубийства ни к чему. Я никогда еще не создавала артефактов Сумрака. Но если эта сила мне подвластна, отчего бы и не попытаться?

От вчерашнего бессилия мало что осталось… разве только память об удивительном не то сне, не то наваждении, в котором я рисовала странные картины. Да ведь я же вообще не умею рисовать! Тем более так умело, так красиво. Бред. Но память теребила душу, не давала покоя. Слишком яркое переживание. Слишком… живое.

Будто это все происходило уже со мной когда-то, наяву. Но я не умею рисовать! Никогда не умела. Так что все-таки это сон. Бред. Нечего переживать…

Набережная закончилась, пришлось спуститься по белокаменной лесенке на пляж. Я пошла дальше, по самой кромке воды. Озеро Кео… Одно из удивительных чудес мира. Никак к его красоте привыкнуть не могу, всегда любуюсь.

Озеро образовалось в кратере усмиренного в стародавние времена вулкана. Кратер же этот настолько велик, что вмещает в себя не только озеро, но и сам город, по берегам озера раскинувшийся, и изрядные лесные угодья вокруг города, и даже несколько малых предельчиков в дне пути от столицы… Исполинские стены кратера неровные, выщербленные временем и следами былых сражений. Восточная и западная стороны — отвесные неприступные скалы. В южной — гигантская брешь, озеро прижимается к ней вплотную и там бурлит гигантский водопад, исток стремительной речки Борайны, что бежит на одиннадцать дней пути, до самого Дьеборайского залива. А через северную стену пробит туннель, единственная дорога, соединяющая Небесный Край со всем остальным цивилизованным миром. В Небесном Краю живет народ моей матери, там много малых храмов, посвященных Свету…

Да. Стоит только вспомнить, как я рвалась уехать оттуда. Мой отец не горец, он был аль-воином на храмовой службе… как я от счастья прыгала, когда он пообещал меня в столицу отвезти… чтобы я, дочь единственная, жила в его доме, науки разные в гимназии столичной постигала. Он верил, что я в учебе больших успехов достичь сумею, особенно если учителя найти хорошего. Да. Нет больше на свете ни папы, ни мамы, и наставника моего тоже из города выгнали… а уж учитель у меня теперь такой, что лучше бы его и вовсе не было.

Под ногами давно уже не песок, а гладкие крупные валуны. Здесь осторожность нужна немалая, не то заработаешь вывих и будешь потом жизни радоваться. Место глухое, сюда мало кто из городских заглядывает. Ползком же отсюда выбираться — удовольствие то еще, можете мне поверить.

За камнями встает неровная скала мрачного серо-стального цвета, в рыжих подтеках ржавчины и седых пятнах тысячелетнего мха. Под скалой — широкий каменный колодец, куда с ревом хлещет вода из озера. Далеко-далеко и очень глубоко отсюда, в одной из нижних долин, поток вновь вырывается из камня на свободу и дальше уже катится бурной звенящей речкой до самой Борайны. Но исток его находится здесь.