Три провокатора - Лев Шейнин

В тот же день директор департамента полиции секретно поручил дежурному по штабу корпуса жандармов:

"...принять арестанта, который будет вам доставлен сегодня вечером поручиком Кандыба, и поместить его в арестантскую камеру No 4, приняв меры к тому, чтобы помещение его не было обнаружено содержащимися в No 1 арестантами и чтобы лица эти не могли иметь между собою никакого сношения".

В деле Окладского, обнаруженном в архиве охранки, имеется справка, что "...в видах охранения Окладского от посягательств его бывших единомышленников, а также для предоставления ему возможности оказывать и впредь услуги правительству было признано необходимым скрыть его настоящее имя, вследствие чего в письмах к главноначальствующему гражданской частью на Кавказе и начальнику Тифлисского губернского жандармского управления он был назван "лишенным всех прав состояния по обвинению в государственном преступлении мещанином Иваном Ивановым".

И Окладский превратился в Иванова. Через несколько дней он был отправлен в Тифлис. 31 января 1883 года начальник Тифлисского жандармского управления Пекарский донес Плеве шифрованной телеграммой, что "арестант Иван Иванов доставлен в Тифлис благополучно".

Но уже через несколько дней Иванов превратился в Александрова, о чем полковник Пекарский прислал следующее донесение:

"Вследствие отношения от 24-го числа сего декабря месяца за No 724, имею честь донести, что арестант Иван Иванов, вследствие изъявленного им желания, по соглашению с и. д. главноначальствующего краем водворен на жительство в гор. Тифлисе. Иванову выдан вид (как утерявшему паспорт) на имя мещанина Екатеринославской губернии Ивана Ивановича Александрова; фамилия Александров присвоена ему потому, что он в конце 70-х годов под этой фамилией и подобному паспорту жил... само собою разумеется, что полицмейстер, выдавая вид, совершенно не знал, для кого таковой предназначается, ему только и. д. главноначальствующего краем приказал написать свидетельство и для выдачи по принадлежности передать мне".

И наконец, 25 апреля 1883 года все тот же старательный полковник Пекарский донес директору департамента полиции, что "известный вашему высокопревосходительству Иванов на днях заявил желание служить агентом при вверенном мне жандармском управлении, причем поставил условием, чтобы ему ежемесячно выдавалось жалованье в размере 50 рублей". На этом донесении Плеве наложил такую резолюцию: "Уведомить, что предложение следует принять".

Так Окладский стал уже платным провокатором и был им до самой Февральской революции.

Он прожил в Тифлисе несколько лет под фамилией Александрова и выдал немало революционеров, с которыми знакомился, потом их провоцировал, а затем предавал. Сменивший Пекарского новый начальник Тифлисского жандармского управления Янковский души не чаял в своем агенте и был искренне огорчен, когда в октябре 1888 года получил такое предписание от нового директора департамента полиции Дурново:

"Встречая надобность в личном объяснении с известным вашему превосходительству Иваном Ивановым, имею честь просить вас, милостивый государь, пригласить его к себе и, снабдив деньгами на дорогу, предложить ему немедленно выехать в Петербург. По прибытии в Петербург Иванов не должен никому сообщить о цели своего приезда и между 6-7 часами вечера явиться ко мне на квартиру, по Владимирской площади, и представить в удостоверение своей личности письмо от вас. Для приезда и жительства Иванов должен быть снабжен документом, по которому он проживает в Тифлисе и по коему он мог бы беспрепятственно жить в Петербурге, но отнюдь не проходным свидетельством. Сохраняя поездку Иванова в строгой тайне, я покорнейше прошу, ваше превосходительство, о дне его выезда из Тифлиса и о дне, в который он явится ко мне, уведомить меня шифрованной телеграммой".

Получив указание, Окладский срочно выехал в Петербург к новому шефу департамента полиции. Конечно, точно в назначенный час он робко позвонил в подъезде квартиры Дурново. Конечно, он был допущен и встречен самым любезным образом.

Они сидели вдвоем в роскошном кабинете будущего министра внутренних дел империи - коренастый, невысокий Окладский, которому тогда не было и тридцати лет, и сухощавый, элегантный, сильно надушенный Дурново, заменивший Плеве и успешно делающий карьеру. На круглом журнальном столике стыл чай, налитый в тонкие, синие с золотом, чашки императорского фарфора. Хорошенькая, отменно вышколенная горничная в кружевном фартучке и наколке принесла по звонку хозяина варенье и неслышно удалялась из кабинета, даже не взглянув на гостя, - от нее давно была отобрана секретная подписка, и она отлично знала, у кого служит и с чем эта служба связана. Она уже привыкла к самым неожиданным гостям в этом кабинете. Надменных, модно одетых дам с затейливыми прическами здесь сменяли люди в смазных сапогах и кепках, студентов сменяли пожилые дамы, похожие на старых учительниц, дам - журналисты с развязными манерами и золотыми пенсне, журналистов - какие-то бритые актеры в котелках, с наглыми физиономиями и неестественными, как бы выдуманными, голосами актеров - самые обычные дворники в белых фартуках с медными бляхами на груди, дворников люди неопределенного возраста, в гороховых пальто, с цепкими, всегда беспокойными, вороватыми глазами.

- Итак, голубчик, я, право, рад с вами познакомиться, - ласково тянул Дурново, не сводя глаз с Окладского, скромно сидевшего перед ним. - Я имею самые, гм... самые лестные референции о ваших действиях, гм... о вашей похвальной деятельности в Тифлисе... И это так понятно!.. На смену горячей молодости и ее заблуждениям пришла мудрая зрелость, осознана ценность жизни и ее радостей, а вы еще так молоды, голубчик, и у вас так много впереди... А за царем служба не пропадает, хороший вы мой, надеюсь, вам это понятно?..

- Я в этом не сомневался, ваше высокопревосходительство, - ответил Окладский. - Служу всей душой, хоть и жизнью своей рискую... Сами знаете, на канате над пропастью хожу...

- Ну зачем же такой пессимизм, к чему? - воскликнул Дурново. - Ведь Ивана Окладского давным-давно нет, о нем все забыли, уверяю вас. Есть никому, решительно никому не известный Александров... Какая же пропасть, голуба моя?..

- Позвольте сказать, ваше высокопревосходительство, - произнес, кашлянув в кулак, Окладский. - Александров - это тоже не сахар после всех лет в Тифлисе... Крестников-то и там набралось немало... А ведь у ихнего брата революционера, сами знаете, какая между собою связь... Что там Тифлис! С каторги умудряются сообщить насчет всякого, кто у них из доверия вышел... А уж если прознают - смерти не миновать... Пощады не жди...

- Так это если прознают, как вы выражаетесь, - возразил Дурново. - Но ведь и мы с вами не дети, симпатичный вы мой, не детки... И, беря во внимание ваши соображения касательно дел тифлисских, не имею возражений, чтобы покончить и с Александровым... Бог с ним, с голубчиком, пусть умрет, как умер Иванов, а до Иванова - Окладский... Помянем их добрым словом, и дело с концом... Чем, например, плоха фамилия Петровский? А?..

- Оно бы лучше, - согласился Окладский.

- Вот и отлично, - улыбнулся Дурново. - Ну, а теперь, дорогой мой, перейдем к делу. Мне очень нужен человек, человек надежный, умный, ловкий, из рабочих. И потребен мне такой человек для дельца весьма деликатного, такого дельца, где сноровка нужна, чутье, такт, знание революционной среды, нравов, так сказать, всех этих завихрений, всей этой философии... Одним словом, мне нужны вы. В Тифлисе вам больше делать нечего, да и правы вы, что и опасно там продолжать... Ну, а здесь, в столице, человек - иголка в сене... Так вот, образовался тут этакий кружок Истоминой. Весьма опасная, я вам скажу, особа... Ставка - террор. Дело вам, если не ошибаюсь, знакомое?

- Был грех, - коротко ответил Окладский.

- Вот, вот. С этой Истоминой связана целая группа лиц. Тут, как водится, и студенты, и всякие там врачи, и профессиональные возмутители, и ниспровергатели... По моим данным, мадам Истомина весьма тянется к рабочему классу, к пролетариям, так сказать... Вот я и хочу пойти навстречу этой даме и рекомендовать ей пролетария... в вашем лице. А?..

- Что ж, если нужно... - задумчиво произнес Окладский. - Только, ваше высокопревосходительство, мне тогда и впрямь пролетарием надо стать... Одним словом, поступить на завод. Механик я неплохой... А так, без этого, нельзя...

- Разумно!.. Я именно так и полагал поступить... Очень рад, что у нас мысли сходятся... Мы устроим вас на работу... И получать будете недурно.

- На заводе или у вас? - прямо спросил Окладский и поднял глаза на Дурново, так что тот даже на мгновение смутился и, подумав про себя: "Однако!", поспешил ответить:

- Ну, разумеется, у нас. А уж то, что вы на заводе заработаете, это, согласитесь, возглавляемого мною департамента не касается... С сегодняшнего дня, господин... да, Петровский, вот именно, Петровский, ваш штатный оклад сто пятьдесят рублей каждомесячно. Надеюсь, вы улавливаете, что это - черт возьми - сумма?! Это ровно втрое против того, что вы имели, голубчик, в Тифлисе... Итак, в добрый час!..