Современная мадонна - Шэрон Кендрик

— Я был бы лицемером, если бы сейчас вдруг заявил, что всегда одобрял ваш брак, только потому, что Чад умер.

Когда он уронил это холодное, последнее слово, Энджел вздрогнула и глубоко вдохнула.

— Зачем ты так бессердечно говоришь об этом? — спросила она, вдруг усомнившись, что в нем есть хоть капля сочувствия.

Его губы сжались.

— Как ты хочешь, чтобы я говорил? Назвать эту ужасную безвременную смерть концом, последней точкой короткой жизни Чада? Он не «ушел» и не «уснул», ты знаешь. Он мертв, Энджел, и мы оба должны понять зто.

— Ты намеренно так жесток? — тихо спросила она.

— Да, — кивнул Роури, глядя, как бешено пульсирует жилка на ее шее. — Но иногда жестокость заставляет посмотреть фактам в лицо.

Факты.

Энджел опустилась на край стула, не в состоянии думать о чем-либо, и спросила, хотя ей вовсе не хотелось услышать ответ:

— Так что же все-таки произошло?

Казалось, Роури колебался, его синие глаза сузились, как будто он напряженно размышлял. Но, когда он заговорил, в голосе его звучало ледяное спокойствие.

— Его машина врезалась в другую, и… — Роури остановился, заметив мертвенную бледность ее лица. Он сразу обратил внимание на бледность Энджел, как только вошел в комнату. Но сейчас девушка совсем помертвела. — Ты еще не готова для этого, — резко сказал он. — Тебе нужно выпить.

— Нет.

— Нужно.

Не в силах возразить ему, Энджел смотрела, как он взял два стакана и наполнил их бренди.

— Вот. Выпей. — Он протянул один стакан ей так же повелительно, как поступал со своим младшим братцем, когда требовалось остановить его безумные выходки.

Энджел сделала глоток, и ее словно обожгло. Крепкий напиток немедленно заставил расслабиться напряженные мышцы. Она откинулась на спинку стула и закрыла глаза. А когда вновь открыла их, то увидела, что Роури сидит напротив, внимательно вглядываясь в ее лицо. Несмотря на свое полуобморочное состояние, Энджел мысленно отметила, что его стакан бренди остался нетронутым.

— Как ты? — спросил Роури.

— Уже хорошо, — пробормотала она.

— Ты неважно выглядишь. Такая бледная, словно вот-вот потеряешь сознание. Правда, может быть, так кажется из-за твоего черного платья, — с неодобрением добавил он.

— Ты, очевидно, полагаешь, что я не должна носить траур, да? — с обидой спросила Энджел, почувствовав упрек в его голосе.

Роури чуть повел плечами, выразив этим едва уловимым движением все свое осуждение.

— Конечно, мое мнение по этому поводу абсолютно ничего не значит, — произнес он спокойно. — Ты должна носить то, что считаешь нужным. И вообще вести себя так, как ты находишь подобающим.

Но было ясно, что ее траурный наряд он считал неподобающим! Энджел дрожащей рукой поставила стакан на столик. Да что он о себе возомнил? Явился в Ирландию, хотя она вовсе не хотела видеть его! Да еще с таким видом, будто имеет право судить ее! Словно она девица легкого поведения. В конце концов, все знают, что Роури Мандельсон в свои тридцать четыре года имел больше женщин, чем любой другой мужчина.

— Именно так я и буду себя вести, — с вызовом ответила она, слегка встряхнув головой. — Можешь не беспокоиться об этом, только объясни, почему, на твой взгляд, я не имею права носить траур по мужу?

Его глаза сузились и, как два ярких сапфира, засверкали под эбеново-черными бровями.

— Чад только назывался твоим мужем. Он исчез из твоей жизни более полутора лет назад. Свадебные обеты, которые ты так горячо произносила, не стоят теперь даже той бумаги, на которой они написаны.

Энджел резко вздернула подбородок.

— Как ты и предсказывал.

— Да. Как я и предсказывал, — спокойно подтвердил Роури.

Энджел закусила губу.

— Представляю, какое удовольствие ты испытываешь от сознания своей правоты. Твои мрачные предсказания действительно сбылись. Мы не смогли жить вместе…

Его брови сошлись у переносицы, и он издал странный звук, отдаленно напоминающий смех, но смех невеселый.

— Удовольствие? Неужели ты думаешь, мой эгоизм настолько велик, что я мог радоваться, видя, как рушится ваш брак, даже если я когда-то предполагал такую возможность?

— Ты предупреждал меня, — ответила она голосом, лишенным всякого выражения.

Раздраженно тряхнув головой, Роури повернулся на каблуках, отошел к окну и на мгновение застыл. У него захватило дыхание — так прекрасны были горы в утренней дымке.

Энджел слегка тряхнула головой, в ужасе осознав, что зачарованно разглядывает брата своего бывшего мужа.

Поймав ее взгляд, Роури сжал губы.

— Только злодей, — мягко заговорил он, — радовался бы, что распался брак моего единственного брата. Неужели ты считаешь меня злым человеком? Только не отвечай сразу, не подумав! — Он печально взглянул на нее и добавил: — Хотя я и понимал, что ваша совместная жизнь обречена на неудачу, я вовсе не хотел краха вашего брака.

— Даже когда я выгнала его?

Он поднял на нее темно-синие глаза.

— Я не знал. Ты сделала это?

Энджел кивнула. Черный локон блестящей спиралью упал на бледную щеку.

— Да о чем мы говорим? Чад мертв! Он никогда не вернется! — Голос Энджел начал срываться. Впервые в жизни она осознала, что и она смертна.

Энджел выросла в отдаленной, малодоступной части Ирландии, в узком кругу местной общины, где смерти боялись меньше, чем во многих других местах. Много раз она, отдавая последний долг, приходила в дома, где семьи были в трауре, где тело умершего лежало в гостиной, а люди стояли вокруг. И смерть никогда не пугала ее. А сейчас ей стало страшно.

Слезы медленно покатились по ее бледному лицу.

— У меня сейчас такое чувство, будто он никогда и не существовал, — всхлипывала она тихо. — Словно его никогда и не было на свете!

Роури нахмурился, удивленный столь откровенным выражением страдания. Он видел Энджел плачущей только однажды, когда Чад исчез без следа и она пришла к нему, его брату, за помощью. Для Роури так и осталось загадкой, почему Энджел обратилась именно к нему. Тогда ее слезы совсем не тронули его. Отчасти потому, что он решительно предостерегал ее еще до свадьбы.

Но на этот раз вид страдающей молодой женщины казался ему необъяснимо трогательным.

— Все-таки Чад жил, — мягко возразил Роури. Он подошел поближе, сел на краешек стула напротив нее, взял ее бледную, холодную ладонь в руки и рассеянно погладил легкими движениями больших пальцев.

Это продолжалось всего несколько секунд, но прикосновение его рук успокоило Энджел. Она всхлипнула, взяла носовой платок, который он молча протянул ей, и высморкалась, как ребенок.