Проделки купидона - Евгений Бенилов

Мы прожили вдвоём с матерью чуть больше восьми лет, а когда я закончила школу и уехала в Москву учиться, она вышла замуж за старого отцовского друга дядю Мишу (они, я думаю, давно решили пожениться - просто ждали, пока я уеду). Я нисколько мать не ревновала и к дяде Мише всегда относилась хорошо, хотя их женитьба и явилась для меня полнейшей неожиданностью. Через год у них родились двойняшки, и им стало не до меня ... впрочем, большого интереса к тому, что там у них, в провинции происходило, я уже тоже не испытавала. Я с головой погрузилась в столичную жизнь: театр на Таганке, стихи Мандельштама и Цветаевой, проза Булгакова и Кафки, интеллектуальные песни под гитару - ну и, конечно, поклонники. Где-то в конце третьего курса из довольно обширного их числа выделился Сашка Веретенников - мы поженились незадолго до окончания института. Сашка был завидным женихом: москвич, из хорошой семьи, кончил физтех с красным дипломом - все мои подруги завидовали мне зелёной завистью. Я, в общем, была с ним счастлива - но ... как бы это объяснить ... без особого кипения страстей. Мы оба поступили в аспирантуру, оба в срок защитились и распределились: я - в НИИАН, а он, соблазнившись высокой зарплатой, - в некий закрытый НИИ. Детей мы отложили до переселения в новую квартиру, которую - согласно уверениям строителей мы должны были получить через полтора года.

Наш с Сашкой маленький мирок продолжал своё тихое существование до вторника, 14 июня 1988 года. В тот день я встретила Игоря.

Я увидала его в фойе НИИАНа, и - после первого взгляда - жизнь моя изменилась бесповортно и навсегда. Мои способности к логике мгновенно испарились, и никакие рациональные аргументы, которыми я себя уговаривала, разума не достигали. В дополнение к поразительно точному внешнему сходству с моим отцом, у Игоря была такая же улыбка - одновременно романтичная и мужественная. И мне сразу же показалось - я была в этом абсолютно уверена! - что он испытывает ко мне те же чувства, какие я испытывала к нему. Он подошёл ко мне и завёл разговор, мы договорились встретиться после семинара. Я помню свои ощущения: сердце колотится с такой силой, что мне страшно, что Игорь услышит его удары, а обручальное кольцо жжёт палец, будто раскалённое добела. Когда я вернулась в свою комнату (до семинара оставалось около получаса), то сняла кольцо и положила перед собой на стол: тонкий ободок жёлтого металла тускло блестел в полумраке комнаты (стояла страшенная жара, занавески на окнах были задёрнуты). Быстро, чтобы не передумать, я завернула кольцо в обрывок бумаги и швырнула в урну.

Даже сейчас, когда я знаю, чем всё это закончилось, я не жалею ни о выброшенном обручальном кольце, ни о том, что поддалась закружившему мне голову безумию. У меня осталась память о нескольких проведённых с Игорем часах, когда рвущая сердце нежность смешивалась с восторгом безусловной и беспрекословной принадлежности другому человеку. Даже сейчас, после семи прошедших лет я могу закрыть глаза и оживить ниспосланное мне тогда ощущение гордости - гордости от того, что меня полюбил самый умный и самый красивый мужчина в мире. Мои чувства были странной смесью платонической влюблённости и могучего чувственного притяжения ... я не ощущала ничего подобного ни до встречи с Игорем, ни после.

А потом всё сразу кончилось.

Я так и не смогла понять произошедшего - и даже не особенно пыталась: когда я начинаю во всём этом копаться, то испытываю такую боль, что хочется покончить с собой. Дело даже не в том, что Игорь оказался женат (если б я не была ослеплена собственными чувствами, то увидела бы это сразу, как зашла в квартиру: присутствие любящей женщины чувствовалось там в каждой мелочи). Ужаснее всего, пожалуй, были эти чудовищные банальности о любви и дружбе, которые он начал изрекать в ответ на мой вопрос о любовницах ... ну, и астрономическое их, любовниц число; мне стало ясно, что я для него - лишь одна из многих. Может быть, лучшая из всех, но всё равно одна из ... а он для меня был - единственным.

Следующие несколько месяцев слились в один непрекращающйся кошмар. Я понимала, что так, как жила раньше, жить больше не смогу. Я сказала мужу, что ухожу - и это было тяжелее всего. Сначала он подумал, что я шучу, затем, когда до него всё-таки дошло, стал изводить меня допросами - мы не спали ночами, выясняя отношения. Когда я призналась, что была ему неверна, Сашка ударил меня по лицу ... потом двое суток просил прощения. Мы жили с его родителями, и те, заподозрив неладное (только слепой бы не заподозрил!), постоянно приставали к нам расспросами - в ответ на которые я отмалчивалась, а Сашка хамил. Наконец, я подала на развод, и, поскольку муж согласен не был, назначили суд. На работу я ходить перестала, благо режим у нас в НИИАНе был свободным, и проводила все дни напролёт у австралийского посольства: решила подать на эмиграцию. Через месяц Сашка возражать перестал, и нас развели. Он стал жутко пить, а один раз привёл домой ужасную размалёванную девицу - так что мне пришлось переселиться к подруге. Знакомые доносили, что Игорь разыскивает меня в НИИАНе - уж не знаю, зачем ... но я никак на это не реагировала: решение было принято и обжалованию не подлежало.

Лето и начало осени прошли в безумных хлопотах: переклички в очередях у австралийского посольства, заполнение анкет, подготовка к экзамену по английскому. В начале ноября мне дали въездную визу в Австралию, и я стала бегать по инстанциям, добиваясь выездной визы из России. Наконец, все необходимые документы были получены - я купила билет на 28 января. Кроме подруги, у которой я жила, и матери, дату отлёта я не сообщала никому, но Сашка всё равно откуда-то узнал и притащился в Шереметьево прощаться; он был до иссиня пьян и едва держался на ногах. Когда объявили мой рейс, я обняла его и шепнула в ухо: "Прости меня." - отчего он отчаянно заплакал, закрыв лицо руками и всхлипывая, как маленький ребёнок.

С тех пор прошло семь лет. Я живу в Сиднее и работаю программисткой (науку я безжалостно бросила - она мне казалась одним из звеньев цепи, приковывавшей меня к уже не существовавшей, отмершей жизни). Программирование приносит мне удовлетворение, да и зарабатываю я хорошо жить в Сиднее мне нравится. Днём работаю, вечером бегаю трусцой в парке, потом ужинаю и ... чаще всего, опять работаю. Друзей у меня немного: в основном, такие же, как я, программисты; большей частью русскоязычные, меньшей частью - австралийцы. Было три романа, все неудачные - в том смысле, что мы расстались (а может, наоборот - в том же самом смысле удачные ... это как посмотреть). Два раза в гости приезжала мать, второй раз - вместе с дядей Мишей и близнецами. Иногда пишет Сашка: живописует, как ему хорошо живётся с молодой женой и как много денег он зарабатывает бизнесом. На его письма я отвечаю всегда (потому что я всегда отвечаю на письма) - но, по возможности, коротко.

Я думаю, что моё решение порвать с предыдущей жизнью оказалось правильным, и от своего потрясения семилетней давности я, насколько это было возможным, оправилась. Мне по-прежнему больно вспоминать о тех нескольких часах в июне 88-го, но уже не так остро ... да и приходят эти воспоминания намного реже - может быть, раз в 2-3 дня.

От старых времён у меня осталась лишь одна странная привычка: прикрываясь (если дело происходит днём) зеркально-отражающими солнечными очками, искать в лицах встречных мужчин романтически-мужественную улыбку моего отца.

3.

Обшарпанное помещение бара для младшего лётного состава тонуло в сизом дыму. Розовые тела купидонов и бело-розовая униформа валькирий, в смешении с белыми крыльями тех и других, делали толпу посетителей похожей на стаю фламинго. Бармен - пожилой основательный грифон - в поте лица своего наполнял стаканы нектаром и ликвидизированной амброзией, принимал деньги, выдавал сдачу и при этом ещё успевал перекидываться шутками с завсегдатаями. Бережно неся в руках стакан с двумястами граммами "Олимпийской", купидон 92.12.095.ru/Фиолетовый протиснулся к крайнему столику у окна. Из всей компании, которая собиралась здесь по пятницам, пока присутствовал лишь 103.11.095. ru/Оранжевый.

- Как дела? - поинтересовался у приятеля /Фиолетовый, усаживаясь на своём обычном месте.

- *****! - кисло отвечал тот.

Из стоявшего в углу музыкального ящика гремела вошедшая недавно в моду "Песнь гор" в обработке для лютнево-арфового ансамбля - компания валькирий за соседним столиком ритмично раскачивалась в такт бравурным аккордам.

- Что так пессимистично? - на румяной мордашке /Фиолетового играла всегдашняя бодрая улыбка (выражавшая, как и полагалось по Уставу, счастливую гармонию с окружающей его в данный момент средой).

- А-а ... - /Оранжевый непределённо махнул рукой, - Рассказывать неохота. - По усердию, с которым он выговаривал слова и плавности жестов, было ясно, что он сильно навеселе.

Сквозь испещрённое отпечатками рук оконное стекло виднелся узкий изогнутый серп месяца, далеко внизу плыла бесконечная равнина тёмно-синих облаков. В центре стола, рядом с заполненной окурками пепельницей возвышалось на три четверти пустое вместилище креплёного нектара; кругом валялись пустые упаковки из-под сушёных соцветий вербы - любимой закуски /Оранжевого. На облезлой стене прямо над столом красовалась табличка с надписью "Петь, летать, плевать на пол и танцевать в воздухе строго воспрещается".