Оборотень - Владимир Цмыг

Бабка не могла жить без земли. Руки её просто не находили себе места, если не копались в ней, рыхля, удобряя навозом. На окраине города, возле горбольницы, за три грядки она подрядилась охранять дачу одной семейной пары–челноков. Весну, лето, и половину осени бабка пропадала на природе, домой принося свежие овощи.

К Александру почти каждый день приходила медичка Лариса. Только ей одной, сидя в коляске, он открывал дверь. Бездна одиночества вынудила его найти попутчика в самом себе. Он настолько отдалился от людей, что уже не надеялся к ним вернуться, если б не эта тридцатилетняя девушка с лошадиным, веснушчатым лицом и добрыми, как у коровы, глазами.

Если не было бабки, она быстро подогревала суп. Поцелуи ее долги, сладки и томительны. Александр раньше и не подозревал, что в поцелуе может таиться столько нюансов и ощущений. Тридцатилетняя девственница в этом знала толк. Затянувшаяся девственность явно тяготила, но она никак не могла решиться на последний шаг.

А он знал, чего не знала девушка, хотя и была старше него.

После одиночества в материнской утробе, всех ожидает одиночество среди собратьев, а затем следует возврат к одиночеству уже в могиле. Близость никогда не превращается в слияние. Самый многолюдный город есть лишь переизбыток запустений. Люди снова и снова повторяют акт любви, но и тут близость не превращается в слияние. Самый интимный контакт, лишь контакт поверхностный. Наслаждением нельзя поделиться. его, как и боль, можно лишь испытать, или вызвать. И когда мужчина дарит наслаждение женщине, то услаждает лишь себя…

Лариса показывала фотку нового ухажера, Александр иронически кривил губы: с такой рожей лишь ассенизатором вкалывать! Медсестра начинала приводить массу доводов в пользу избранника. Но через пару недель приходила скучная и разочарованная: увы, он оказался не тем, за кого себя выдавал.

— Нет, — с достоинством говорила она, белые, как мука, пальцы запустив в его кудри, — у меня юбка не так быстро расстёгивается! Нет, чтоб пуговки на блузке… так он сразу под юбку полез.

Сама того не подозревая, она открыла самое эрогенное место на своем теле. С Александром у неё всё выходило естественно, она была свободна, ничего не боялась. Не надо было напрягаться, скрывать сокровенное, может быть, даже странное, отпугивающее других… Рассказывая о вылазке в лес, она говорила: «Села пописать, а рядом такой шикарный боровик показался!» Вдруг, ни с того, ни с сего, могла показать ему язык.

Своя, чужая, общая — вот женские разновидности… Но для Ларисы в данный момент не подходило ни одно из этих определений. Приятно дружить с женщиной, не обладая ею. Физическая близость разрушает эту прелесть, нечто среднее между мужской и женской дружбой.

За два года общения с Ларисой Александр многое открыл для себя в женской натуре, хотя, как ему казалось, он и так слишком много знал о женщине. Эта странная девушка открыла ему, что и с мертвой половиной тела можно испытывать нечто, схожее с сексуальным удовольствием.

Особенно Лариса любила его мыть в ванной, когда не было бабки или же она спала. Сначала она оставалась в лифчике и трусиках, потом и вовсе обходилась без них…

Глядя, как она трет мочалкой свою темную промежность, он думал, что мужчине никогда не понять, что сейчас чувствует женщина, как ей не понять, что чувствует мужчина, когда отряхивается, только что помочившись…

Зернистая россыпь розовых пупырышков была рассыпана по внушительному ореолу вокруг ее сосков. Видимо, любой из этих пупырышков пробуждал в ней более или менее острые ощущения. Александр кончиками пальцев с промежутками, примерно, в секунду надавливал на них, отмечая прямую реакцию на её соске и косвенно в общем поведении девушки. Как музыкант чувствует ушами, теперь она слышала и чувствовала грудями. У неё появлялся сомнамбулический вид, как у юных девиц, усердно занимающихся любовью.

Ему было не противно, когда она принималась сюсюкать, точно маленькая девочка, называя его разными уменьшительными именами. Он был, то «птенчиком», то «капелькой», то «малышом», то «моя личная жизнь». Он понимал, всё это оттого, что у неё не было личной жизни. А детские книжки, которые она покупала, это подспудная тоска по ребенку. Александр для нее олицетворял ребёнка, даже любовника, пусть платонического…

Она засовывала свой длинный розовый язык ему в рот, и это было приятно. Теорией она владела в совершенстве, не хватало лишь практики. Эта сторона любви её сильно интриговала, как все невинные, она стремилась к пороку, но у самой черты удерживало чересчур личностное, врожденное отношение к физиологи акта. Чтоб вступить с кем–либо в контакт, ей надо было непременно полюбить партнера, чтоб преодолеть первоначальное отвращение, связанное с самим процессом акта. За её, казалось, непроницаемым фасадом жестов, скороговорок, пауз, смешков он обнаружил последовательность, причинно–следственную связь.

— У тебя до травмы много было женщин? — потемневшие от воды светлые волосы заброшены назад, вся она распаренная, розовая, отчего исчезали морковные веснушки. — Как они вели себя при этом, что чувствовали? Ведь ты такой красивый, ни одна не устоит, а если увидели б эту вещицу… — Под водой ее рука скользила по низу его живота, при этом выражение ее лица становилось отрешенным, глаза затуманивались.

Что мог он ей сказать? Ведь от чужого наслаждения нет никакого проку. Оно лишь усиливает в том, кто его доставляет, сознание собственной власти и превосходства. Но даже похоть лишь до определенного времени может быть самым сильным импульсом, но есть помощнее чувства — это алчность и ненависть. Раньше в лицах своих потенциальных жертв он видел лишь уродство, рожденное похотью и алчностью, отчего не испытывал никаких угрызений совести. Тогда он чувствовал себя клинком, звенящим злым, холодным стремительным, сверкающим, острым.

Зачем Ларисе знать обо всех, их было так много? Как они все выглядят, он уже почти не помнил, кроме одной… Он никогда не возился с девочками своего возраста, от них никакого навара, кроме как сентиментальной чепухи, романтического бреда, слез, соплей, клятв. Александр даже гордился своим занятием, выполняя его на самом высоком уровне, кроме денег, находя в нём ещё и эстетическое удовольствие. Зрелые, состоятельные матроны, как мотыльки на огонь свечи, летели на блеск его прекрасных глаз. За деньги они хотели получить то, чего нельзя купить…

Вскоре Лариса, найдя родственную душу, вместе с мужем переехала в другой город. Она написала несколько писем, но Александр не ответил. Зачем? Ревность, одна из сторон зависимости, а он даже на расстоянии ни от кого не хотел зависеть. Если счастье всегда должно измеряться пережитыми несчастьями, то Лариса вполне заслужила свою выпавшую награду…

Теперь ни одна душа не звонила в его дверь, так как он никому не открывал. Соседи постепенно перестали тревожить, А друзей в этом городе у него не было.

Хотя он давно пришёл к мысли, что жизнь зависит не от друзей, а от врагов, к Ларисе он испытывал нечто схожее с любовью. Склонность к одиночеству была признаком его гордости, а гордость — проявлением силы, свидетельством его силы, пока что ждущая применения.

С девушкой он познакомился в больнице, куда попал по причине воспаления легких. Но это задолго до его ненависти. Тогда он хотел умереть. Голый по пояс он несколько часов в коляске просидел на балконе.

Теперь же все по–другому, ненависть такое дело, коему учатся годами, тогда она становится страшнее удара ножа в спину. Чтоб избавиться от этой ненависти, надо непременно её удовлетворить…

В школе он ненавидел свою внешность, но вскоре лучше своей матери научился из привлекательности извлекать выгоду…

В четырнадцать лет, когда афганец предложил ему поискать другого учителя, он взял все деньги, спрятанные в шкафу. Мать тогда жила с третьим мужем, пробавляющимся в торговле.

Несколько ночей он спал на пляже, лежак затащив в кабинку для переодевания. Тихо шипели и плескались волны, лунная дорожка протянулась до волнолома, отовсюду плыли тревожно–незнакомые запахи. Вот и сбылась мечта Сашки увидеть море.

Хрустя галькой, мимо кабинки проходили парочки, слышался страстный шёпот, вздохи, звуки поцелуев. Сам воздух, казалось, был насыщен желанием, зовом любви, кои усиливал аромат цветущей магнолии. Сашка никогда никого не любил, хотя в школе регулярно в сумке находил откровенные записочки девчонок. Молоденькие учительницы во время уроков на нем подолгу задерживали взгляды…

Ранним утром, до прихода орды «дикарей», в ближайшей чебуречной он пепси–колой запивал горячие, вкуснейшие чебуреки. После десяти, пляж, засыпанный галькой, превращался в дымящуюся жаровню. Пока были деньги, Сашка не строил планов на будущее, он наслаждался морем и фруктами, которые воровал в садах. Абрикосов было столько, что, падая, они гнили под деревьями. За эти самые абрикосы торговцы–кавказцы в его городе драли бешеные деньги.