Вор с черным языком - Кристофер Бьюлман
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тогда плати, – сказала лысая.
Я выгреб из кошеля несколько монет для начальной ставки.
Шлеп-шлеп!
Она сдала карты.
Я выиграл два первых турнирных круга и сбросил карты на третьем, чтобы меня не приняли за жулика, но в четвертом боевом круге на кону стоял слишком жирный куш, и его никак нельзя было упустить. Бледнокожая блондинка со шрамом в форме рыболовного крючка круто подняла ставку, полагая, что с последним «королем» в колоде она непобедима. Но я зашел с «предателя», подстрелил «лучником» «королеву», которая могла перехватить «предателя», забрал «короля» и выиграл. Опять. Очень много выиграл.
– Хрена ты тут устроил, слизняк? – спросила лысая, пропустив слово «какого», совсем как холтийский уличный громила.
Не очень приятно, когда тебя называют слизняком, но я ведь только что разорил ее.
– Просто повезло, – ничуть не солгав, ответил я.
Подробней о везении расскажу как-нибудь потом.
Она долго раздумывала, пришить меня или надавать по морде, но в конце концов решила просто вышвырнуть.
– Пшел на хрен из-за стола, – сказала она, что, собственно, мне и было нужно.
Я смахнул выигрыш в подол рубахи, потом ссыпал монеты в кошель на ремне и с улыбкой удалился, провожаемый рядом предположений о моем отце, ни одно из которых, надеюсь, не было справедливым.
Они бы с радостью прихлопнули меня, но игра так захватила их, что было ясно: эти трое просидят за столом как приклеенные до тех пор, пока две из них не останутся без гроша, а потом того и гляди еще и передерутся между собой. Стоит ли удивляться, что жрецы многих богов так рьяно выступают против игры: она погубила больше народа, чем Алфавит-убийца. Чуть было не сказал: «больше, чем гоблины», но это слишком грубое преувеличение даже для меня.
Я двинулся к стойке, и там, сразу за крупным парнем с впечатляющим сложением, стояла, облокотившись на грубо обструганную столешницу, не кто иная, как та спантийка, что встретилась мне на дороге. Мы обменялись неловкими кивками. Единственное свободное место у стойки было рядом с ней, но его внезапно занял какой-то мальчик для утех с нарочито ярко подведенными глазами. Эти глаза с явным одобрением разглядывали птичью воительницу. Она была по-своему красива – черноволосая, с глазами цвета моря, но я никак не мог решить, вредит ли ей такой сонный вид, или же, наоборот, отяжелевшие веки придают особое очарование. Мужчины любят хорошеньких женщин, но не таких безразличных ко всему на свете. Нам нравятся счастливые, или грустные, или сердитые девушки со смазливыми мордашками. Вы же знаете, как это бывает. Так вот, спантийка была милашкой. Но если бы ей надо было улыбнуться, чтобы потушить пожар, то половина города точно бы сгорела. Казалось, она в упор не замечала пылкого продажного петушка рядом с собой, сосредоточившись на вине и глядя вдаль. Чем-то озабоченная девушка с хорошей фигурой. Парни от таких без ума.
Я отыскал себе другое место.
Гальтская арфистка, не лишенная таланта, пела «Косматое море». Эта песня полюбилась всем после того, как погибло столько мужчин, что слова «сильная половина человечества» стали звучать как-то неловко. В последние двадцать лет предпочитали говорить «часть».
Голос у арфистки был неплохой, поэтому никто не бросал в нее пустые бутылки.
У моря Косматого утром погожим
Стояла я на берегу.
А там кто-то плыл, скорее похожий
На рыцаря, чем на слугу.
И мне бы уйти, но меня он, как видно,
К себе, словно сетью, тянул.
А я была так молода и невинна,
Что храбро шагнула в волну.
Греховным девичьим мечтаньям в угоду
Плыла я за ним по пятам,
Потом с головою нырнула под воду,
И что ж я увидела там?
А там у него – кто подумать бы мог —
Один только хвост и совсем нету ног.
Спросила я: «Братец, ты не из людей?»
«Я не из людей, но совсем не злодей.
Хоть сверху на вашего брата похож,
Но я отпущу тебя снова на сушу.
Ты в море Косматом себе не найдешь
Ни женской услады, ни милого мужа».
Так глупую юную дочь человечью
Учил уму-разуму мудрый тритон:
«Ступай же обратно легко и беспечно.
Там много парней, и с ногами притом».
Когда же поток поучений иссяк,
Я вышла на берег с сознаньем ошибки,
Ведь можно найти целый косяк
Взамен так обидно сорвавшейся рыбки.
В награду арфистке набросали горстку монет в шапку и совсем уж вяло похлопали, хотя и я старался как мог. Потом она забрала арфу и отправилась в следующую таверну, надеясь найти там более благодарных слушателей.
Я заметил в углу продавщицу заклинаний из Гильдии магов – женщину с густо напудренным лицом. Она сжала три пальца левой руки в знак верности Гильдии и зажгла свечу из пчелиного воска, обмотанную прядью волос, в знак того, что готова начать торговлю. Не прошло и минуты, как к ней подошла девушка в одежде из грубой шерсти, сунула в руку монетку и зашептала в ухо ведьмы свои пожелания.
Я едва успел пригубить заказанный эль, как ко мне с дальней стороны стойки уже направился неприятного вида малец в вощеных кожаных штанах, не сводя глаз с татуировки на моей правой щеке. На ней была изображена раскрытая ладонь с несколькими рунами. Разглядеть ее могли только в свете огня, когда она становилась светло-бурой, не слишком бросаясь в глаза, как выцветшая хна. А могли и вовсе не заметить. К несчастью, этот парень заметил.
– Это ведь Ладонь должника, дэ-а?
Он так и сказал: «дэ-а», на северохолтийский манер. Похоже, все здесь были родом из Северного Холта, а значит, до границы провинции не так уж и далеко.
Признать татуировку я был обязан, а вот любезничать при этом – нет.
– Дэ-а, – протянул я ровно настолько, чтобы малый не смог определить, насмехаюсь я над ним или сам такая же деревенщина, как и он.
– Хозяйка, ты это видела?
– Видела, – не оборачиваясь, ответила она, стоя на табурете и пытаясь достать с верхней полки спантийское вино.
– Кто-нибудь уже требовал награду Гильдии? – спросил деревенщина.
– Не-а, – сказала хозяйка таверны, еще одна северянка. –
