Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы - Бернард Корнуэлл
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Герцог поехал дальше, миновал Ла-Э-Сент и увидел перекресток дорог на самом гребне, а за ним – небольшую деревню. Если бы герцог спросил, как называется это место, то ему могли ответить: «Мон-Сен-Жан», и это немного забавно, потому что гора Святого Иоанна выглядела скромным бугорком посреди полей ячменя, пшеницы и ржи. К северу от деревни дорога терялась в обширном Суаньском лесу, а на расстоянии трех километров по дороге отыскалось еще одно непримечательное место, хотя и с добротной церковью и с рядом харчевен для усталых и жаждущих путников. В 1814 году в этом городке не жило и двух тысяч человек, да за годы войны город потерял не менее 20 парней. Все они сражались за Францию, поскольку город находился во франкоязычной части Бельгии.
Нам неизвестно, останавливался ли герцог в 1814 году в том городке. Мы не знаем, обратил ли Веллингтон внимание на гору Святого Иоанна или на близлежащий городок с его церквушкой и россыпью трактиров. Запомнил ли он это место?
Придет время, и он уже не сможет его забыть.
Этот городок называется Ватерлоо.
Ватерлоо
1. «Славные вести! Нап снова высадился во Франции, ура!»
«Мой остров не слишком велик», – заявил Наполеон, оказавшись правителем Эльбы, крошечного острова между Корсикой и Италией. Прежде он был императором Франции, 44 миллиона человек находились под его властью, но теперь, в 1814 году, располагал только площадью в 222 квадратных километра да подданными в количестве 11 000 человек. Однако правителем он оказался хорошим и, едва прибыв, принялся издавать один за другим законы, чтобы преобразовать добывающую промышленность и сельское хозяйство острова. Ничто не ускользало от взора правителя. «Сообщите интенданту, – писал он, – о моем недовольстве скверным состоянием улиц».
Но его планы простирались далеко за пределы уборки улиц. Он хотел выстроить новую больницу, новые школы, новые дороги, однако на все это вечно не хватало денег. Французское государство вновь стало монархическим, оно согласилось выплачивать Наполеону субсидию в два миллиона франков в год. Вскоре стало понятно, что этих денег не дадут никогда, а без денег не строились ни больницы, ни дороги, ни школы. Раздосадованный Наполеон надулся и целыми днями играл в карты с прислугой, а британские и французские корабли все это время стерегли побережье острова, не позволяя правителю покинуть его лилипутское королевство.
Император хандрил. Он скучал по жене и сыну. Он скучал и по Жозефине, когда весть о ее смерти достигла острова Эльба, он был безутешен. Бедная Жозефина с ее черными зубами, томными манерами и гибким телом! Эту женщину боготворил каждый, кто с ней встречался, она была неверна Наполеону, но всякий раз он прощал ее. Он любил ее, хотя ради продолжения династии был вынужден с ней развестись. «Не проходило и дня, чтобы я не любил тебя, – писал он ей после смерти, как будто бы она была жива. – Не проходило ночи, чтобы я не обнимал тебя… Ни одну женщину еще не любили так преданно!»
Он хандрил и злился. Злился на Людовика XVIII, не платившего денег, негодовал на Талейрана, когда-то бывшего его министром иностранных дел, который теперь служил французской монархии на Венском конгрессе. Талейран – хитрый, умный, двуличный – предупреждал других европейских депутатов, что на средиземноморском островке, так близко к берегам Франции, император всегда будет представлять опасность. Ему хотелось, чтобы императора отослали куда-нибудь подальше, скажем, на Азорские острова, а еще лучше – на какой-нибудь остров в Вест-Индии, где свирепствует желтая лихорадка. Или вовсе на клочок суши в дальнем океане вроде острова Святой Елены.
Талейран был прав, а вот британский уполномоченный, отправленный на остров Эльба приглядывать за императором, ошибся. Сэр Нил Кэмпбелл счел, что Наполеон смирился со своей участью, и даже написал об этом лорду Каслри, британскому министру иностранных дел. «Я начинаю думать, – писал Кэмпбелл, – что он уже вполне признал свое поражение».
Про Наполеона можно было сказать что угодно, но только не то, что он признал поражение. Он следил за новостями из Франции и отмечал недовольство реставрацией монархии. Повсеместно росла безработица, хлеб дорожал, и народ, с облегчением и радостью принявший отречение императора, теперь вспоминал его правление с сожалением. А раз так, Наполеон начал строить планы. Ему был оставлен крошечный флот – ничего такого, что могло бы угрожать стерегущим его британским и французским кораблям, – и в середине февраля 1815 года Наполеон приказал, чтобы бриг Inconstant, самый крупный из его кораблей, зашел в порт. «Отремонтируйте его медное дно, – распорядился он. – Устраните протечки и… раскрасьте его под английский бриг. Я хочу, чтобы 24-го или 25-го числа этого месяца он был готов и вышел в залив». Он приказал снарядить и два других больших корабля. Наполеону дозволялось держать на острове Эльба 1000 солдат, включая 400 ветеранов старой Императорской гвардии, и батальон польских улан. С этими-то войсками он и попытается войти во Францию.
А сэр Нил Кэмпбелл ничего не подозревал. Сэр Нил был человеком порядочным, в 1815 году ему исполнилось 35 лет, его успешная военная карьера едва не оборвалась годом раньше, когда его назначили военным атташе в русскую армию, вторгнувшуюся во Францию. Он пережил сражения в Испании, но при Фер-Шампенуазе какой-то слишком бравый казак принял его за французского офицера и по ошибке сильно ранил.
Раненый выжил и был
