Калиш (Погробовец) - Юзеф Крашевский

Пшемко посмотрел на своего воеводу, перемигнулись.

— Дорогой дядя, — сказал он, — если б это было не грешно и не так скверно, я бы сказал, что радуюсь этой болезни. Лихорадка пройдет, а теперь она может исходатайствовать у вас разрешение отправиться мне на Санток вместо вас.

Князь Болеслав вскинул руки вверх.

— Не разрешу, — воскликнул, — не разрешу! С этими разбойниками не твое дело возиться; в первый поход я сам тебя поведу.

Пшемко, огорченный, повернулся к воеводе.

— Говорите же вы, поддержите меня! Воевода шагнул вперед.

— Милостивый князь, — сказал он, — нашему молодому князю пора бы попробовать помериться силами с врагом, и нам трудно его удерживать: так и рвется в бой.

— Да еще рано ему, рано, — хладнокровно возразил князь Болеслав. — Когда придет время, позвольте судить мне. Он у нас один.

И подошел обнять Пшемка.

— Дядя, милый! Пусти меня! Пусти! Вернемся в сохранности! Пшедпелк будет моим кумом в этом крещении кровью. Это муж опытный…

— Не спорю, — воскликнул князь, — но и я кум не хуже! Воевода опустил голову и отошел назад.

— Да ведь я и сам хотел повести тебя, если б не эта противная лихорадка! — говорил старик. — Эх! Поймала ж она меня! Вовремя, нечего сказать! Пока что — саксонцы и бранденбуржцы окапываются, вбивают столбы, строят замки, усиливаются. Дать им тут укрепиться, так потом еле выкуришь. Пользуются передышкой, а тут весна, а тут пастбища, тут и отдохнувшая дружина!

— Так махните лишь рукой! Разрешите, ради Бога! Мы с воеводой завтра же двинемся!

В этот момент вошел Ян Янко, калишский каштелян, доверенное лицо князя и его товарищ и друг; тоже немолодой, но крепкий сухой мужчина с загорелым лицом в морщинах, с уже поредевшими волосами, широкой грудью и короткими ногами, выгнутыми от верховой езды.

Одет был попросту, по-домашнему, как и князь, и поэтому, вероятно, косо посматривал на расфранченных придворных молодого князя.

— Вот вовремя явился, — повернулся к нему Болеслав. — Ты, старый друг, помоги! Смотри, вот этот молокосос рвется из рук. Слыхал? Хочется ему под Санток!

Янко сосредоточенно взглянул на Пшемка и на воеводу, но вместо того чтобы поддержать хозяина, повел плечами.

— Ну что ж, — проворчал, — ваша милость с лихорадкой остались бы дома, а мы с молодым князем и с воеводой отправились бы попугать саксонцев. Почему бы и нет?

— Так и ты, негодный изменник, против меня? — засмеялся озадаченный князь.

Каштелян поклонился.

— Простите, ваша милость, старый слуга полагает, что это вышло бы недурно.

— Без меня устроить все! — добавил князь.

— С вашей милостью было бы нам лучше, — ответил откровенно друг, — это верно! Но если вы, князь, поедете больным, а нам придется вас охранять в походе, то германцы нас побьют!

Князь Болеслав осмотрелся кругом, а воевода Познанский прибавил:

— Нашему барину, дай Бог ему здоровье, пора ведь попробовать боя. А мы-то вдвоем с каштеляном зачем? Убережем его пуще глаза, каждый из нас за него отдал бы оба глаза!

— Дядя, — вмешался и Пшемко, подходя к нему и весело улыбаясь, — ведь ты был мне всегда отцом, будь же и теперь ласков! У меня все внутри горит, так тянет ринуться в бой!

— В этот первый раз я и хотел быть с тобой, — печально промолвил дядя, — а ты уходишь от меня! Ведь мне следует подать тебе твой рыцарский пояс, когда я тебя воспитывал и заботился о тебе. Ты же, неблагодарный, торопишься и от меня отказываешься.

Пшемко даже стал перед ним на колени и сложил руки.

Старик, озабоченный, придвинулся и молча прижал его к себе. Не отвечал пока ничего. Дело юного князя, казалось, было выиграно, но решительное слово еще не прозвучало.

Воевода и каштелян стояли молча, посматривая на князя, в раздумье как бы смахнувшего слезу.

— Но ведь ты у меня один! — медленно и нежно сказал он. — Боюсь за тебя. Рядом со мной было бы тебе безопаснее!

— Мы ведь тоже не упустим его из виду! — вскричал сердечно Янко. — Вашей милости нужен отдых. Болезнь, когда предстоит поход, когда надо спать в поле под росой, а обогреться негде, да еще вспотеть, устать… нет ничего хуже! С лихорадкой воевать нельзя, а воевать надо. Пусть молодой барин попробует!

— Пускай попробует, — замолвил словечко и воевода Познанский.

Остальные, стоя поодаль, тоже стали говорить, упрашивая князя. Болеслав колебался, встал и еще раз обнял юношу.

— Да, — говорил, — ведь я на твоей голове основываю все свои расчеты на будущее! Манит меня на ней нечто больше, чем княжеская шапка. Кто знает? Быть может, возродится корона?

Пшемко покраснел, его глаза засверкали; но Болеслав вдруг умолк, опустил глаза долу и стал печальным.

— Божья воля! Божья воля! — тихо прошептал он. — Пусть будет так, как он хочет и как вы настаиваете, но только берегите его! Берегите!

Пшемко стал на колени и тотчас же вскочил, подняв руку вверх и повернувшись к своей дружине.

— Воевода! Каштелян! — крикнул громко, радостным и победоносным голосом. — На Санток! На Санток!.. Хотя бы и сегодня!

II

Несколько дней спустя князь Болеслав сидел опять один со своей лихорадкой и стариком-ксендзом Мальхером в калишском замке, в это время шире, чем обыкновенно весной, окруженном весенними водами Просны.

Пшемко с воеводой и каштеляном в качестве опекунов отправился в поход на Санток. Дяде было о чем заботиться. Этот юноша был его мечтой, надеждой, будущим. Болеслав мысленно строил на нем будущее возрождение страны. Хотелось ему, чтоб юноша стал умным, набожным, мужественным и воздержанным человеком, чтоб он сумел снискать у людей любовь и уважение.

Князь был очень озабочен его воспитанием — в смысле той эпохи, — окружая Пшемка лучшими и способнейшими мужами. Ксендз-канцлер Тылон был его учителем, воевода Пшедпелк руководил его рыцарскими упражнениями и учил обязанностям князя. Оба мужа все время были около него и воспитывали в духе надежд дяди. Часто и сам Болеслав призывал его к себе и занимался с ним, но, чувствуя свою мягкость, долго его не удерживал. Слишком он его любил и поэтому на многое глядел сквозь пальцы.

В таких условиях Погробовец вырос стройным юношей, во всех отношениях безупречным, разве только, что в нем уже поигрывала кровь Пястов, кровь, которую у иных представителей рода еле успокаивали самые набожные женщины той эпохи.

Манили его красивые личики и манили настолько, что, хотя воспитатели не были слишком строгими, а Тылон смотрел сквозь пальцы, всех их, однако, беспокоила это раннее возмужание.

Духовенство собиралось его женить несмотря на шестнадцатилетний возраст. Воевода тоже был согласен с ними.

Но женитьба влекла за собой личную независимость, а князь Болеслав, не завидуя власти племянника и охотно соглашаясь отдать ему опекаемое, все-таки боялся, чтобы юный князь в пылу увлечения не испортил с таким трудом налаженных дел.

Теперь, раз Пшемка отпустили в поход, приходилось мириться с неизбежным, то есть женить его и дать ему власть.

Опекун больше думал об этом, чем о лихорадке.

— Батюшка Мальхер, — говорил он старику, — ты такой хороший советник, скажи же мне, что делать с нашим Пшемком? Вот он отправился в поход, да сохранит его Господь! Воевода и каштелян поручились головами, что от него не отступят ни на шаг. Юность всегда порывиста. Бог даст, вернется, — надо будет отпустить его на волю.

Ксендз Мальхер начал тихим голосом:

— Так и следует. Ваша милость, именно сейчас, при жизни, отпустите ему удила, а вы увидите, как он этим воспользуется. Это лучшее средство. Слишком зарвется — тогда его остановите. Если бы впоследствии ему предоставили сразу власть, без предварительного опыта, мог бы он слишком расшалиться.

— Что верно, то верно, — сказал Болеслав. — Я бы охотно помогал ему и следил за ним. Воевода сообщает, что он очень уже заглядывается на женщин, так что надо его женить.

Ксендз одобрил сказанное.

— Молод он, верно, — прибавил, — ну да согласно совету святого Павла лучше жениться, чем изводиться.

— Опять-таки выбрать жену — не простое дело, — вздыхал старый князь. — Есть сотни германских девушек, и их дали бы нам с удовольствием, но когда я гляжу на Силезию и на другие наши земли, которые заполонили немцы вслед за германскими принцессами, то отказываюсь от немки. Русской тоже не хочу, слишком гордые они и самовластные… Дальше искать трудно.

Вздыхал тяжело бедный опекун.

— Лишь бы только была набожная женщина, — добавил ксендз.

— Таких, как моя, мало на свете, — ответил Болеслав, — а святых, как Ядвига, Саломея и Кинга, Пшемку не надо, так как он должен иметь наследников. Простому смертному легко жениться, лишь бы девушка пришлась по душе, а вот властителю больших поместий надо со всем считаться.