После первой смерти - Лоуренс Блок

Я не взялся за эту работу, вероятно, к большому его облегчению. После того я с ним больше не виделся. Он жил где-то в Гарлеме. У меня в квартире на Девятой улице он оставил номер своего телефона. Этот номер, наверное, и сейчас можно было там найти.

Да. Квартира. Ведь дом, если руководствоваться более распространенным определением, также и то место, где вешаешь свою шляпу, а свою уже на протяжении примерно десяти недель я вешал по адресу Восточный район, Девятая улица, между авеню В и С, в той части Нью-Йорка, которая обычно называется Нижний Ист-Сайд, а людьми романтического склада именуется Ист-Виллидж — Восточной Деревней.

Я решил ехать туда. Не то чтобы там меня ждали неотложные дела, но это был мой единственный шанс. С минуты на минуту кто-нибудь из служащих отеля «Максфилд» постучится в дверь моей комнаты, чтобы напомнить, что пора освободить номер. Поняв, что жилец уже съехал, он возьмет ключ и откроет комнату. А может быть, это сделает уборщица. Так или иначе тело девушки будет обнаружено, и через полчаса или около того прибудет полиция. Идентификация моих отпечатков потребует еще несколько часов (мою личность смогут установить еще быстрее, если в карманах брошенной одежды найдут что-то из личных вещей или если я поселился в гостинице под своим настоящим именем). Пройдет совсем немного времени, и, быть может, уже сегодня днем или, возможно, только завтра утром полиция будет стучать в дверь моей квартиры.

Возвращаться в квартиру было рискованно. А мне туда непременно нужно было попасть. Там была одежда — в ней я смотрелся много лучше, чем в вещах, одолженных у Эдварда Болеслава. Денег там не было — вся наличность находилась в моем бумажнике, а он пропал, — зато была чековая книжка. Впрочем, это вряд ли мне поможет. В воскресенье чек нигде не обналичишь, а завтра утром, когда откроется банк, полиция уже будет знать обо мне и идти в банк будет опасно. Но из-за одежды стоило рискнуть. Безразмерная рубашка и висевшие на мне мешком штаны бросались в глаза окружающим. Кроме того, маленькие ботинки Эда сильно жали ноги.

Я стал прикидывать, что сейчас для меня важнее: время или деньги. Это было все равно что сравнивать яблоки с бананами. Наконец я взял такси до своего дома. Вместе с чаевыми это стоило мне двух долларов из моих $4.56. Такое решение показалось мне меньшим злом. Тащиться на метро к восточной оконечности Девятой улицы просто не было смысла. До какой бы станции я ни поехал, все равно большую часть пути нужно было проделать пешком. Такое путешествие было не для моих ног, да еще в этих ботинках, а кроме того, время было дорого. Я поймал такси и, сев на заднее сиденье, принялся наблюдать за счетчиком. Мучаясь от головной боли, я курил и изо всех сил старался не думать, не строить планов и ни о чем не вспоминать.

Ключа у меня, разумеется, не оказалось. Пришлось разбудить коменданта. Вместе с ним мы преодолели три безрадостных лестничных пролета — он ворча, а я оправдываясь. Потом он открыл мне дверь и попросил впредь брать с собой ключ. Я посчитал излишним говорить ему, что ключа, который всегда нужно брать с собой, у меня нет и что я никогда не вернусь в эту квартиру. Он ушел, а я снял одежду Эдварда Болеслава, принял душ (Здесь все еще чувствуется запах крови! Все благовония Аравии...) и переоделся в свою. Это была вполне приличная одежда: серый костюм из блестящей синтетики, белая рубашка, черные ботинки, неприметный галстук в полоску. После того как я принял душ (но до того, как оделся, — сложно все время расставлять события в хронологическом порядке), я побрился и причесался. Теперь я чувствовал себя на удивление непринужденно. Во время бритья моя рука не дрожала. Я даже не порезался, так как и в спокойном состоянии, не обремененный чувством вины или похмельем, всегда демонстрирую такого рода чудеса ловкости. Я был совершенно спокоен, пока не взглянул на себя в зеркало. Передо мной предстал аккуратно одетый и аккуратно причесанный человек. Хоть и не красавец, но уж, во всяком случае, не полный урод. Я криво улыбнулся своему отражению, попытался подмигнуть, и вдруг внезапно земля ушла у меня из-под ног.

Кажется, я разрыдался. Не знаю. Был момент, когда мой ум помрачился, потом я сидел на своей узенькой кровати, обхватив голову руками и тупо уставившись в пол.

Странные вещи вспоминаются при странных обстоятельствах. Я вспомнил свою последнюю встречу с Мортоном Дж. Пиллионом, надзирателем в тюрьме, где я провел четыре года. Это был щуплый человечек, похожий на птицу, с седыми волосами и розовым лицом. С первого момента нашего знакомства меня не оставляло чувство, что он совершенно не подходит для этой роли. Тюремный надзиратель должен быть скорее похож на Броде-рика Крофорда[1], а Пиллион смахивал на Уолли Кокса[2] в старости.

— Знаешь, Алекс, — сказал он, — мне будет тебя не хватать. Нет, ты не обязан отвечать мне любезностью. Небось не терпится выйти отсюда?

— Не знаю, — ответил я.

— Ты даже не обязан сидеть здесь со мной и разговаривать, — продолжал он. — Тебя полагается сразу же освободить. Таковы инструкции. Ты ведь не просто заключенный, который отмотал срок и на прощание, хочет или нет, должен побалакать со стариком. Ошибки в ходе следствия, признание, полученное незаконным путем, и прочее. Свободный человек. Не терпится отделаться от меня, а, Алекс?

— Нет.

— Что ты сейчас чувствуешь?

— Не знаю.

— Ясно. — Он протянул мне сигарету и спички. — В таких случаях обычно болтают много всякой ерунды о долге перед обществом, который заключенный заплатил сполна. Мне эти слова не очень нравятся, но они верно выражают мысль. А ведь ты не заплатил свой долг, верно, Алекс? Ты совершил убийство, а теперь мы тебя отпускаем. — Он вздохнул, качнул головой. — Знаешь уже, чем займешься?

— Поищу работу. Не знаю, правда, какую.

— Да, конечно, ты же преподаватель...

— Боюсь, что с этим кончено.

— Может быть. Но время и правда залечивает раны. Даже такие. Что еще ты умеешь делать?

— Могу работать в библиотеке.

— Ну, здесь ты с этим отлично справился. Я бы с радостью дал тебе рекомендацию. Хотя у тебя могут возникнуть проблемы при устройстве на работу. Как у тебя с деньгами?

— Я поднакопил кое-что. На сберегательном счету.

— Много?

— На первое время хватит. Я не богат. Рано или поздно придется искать работу. Я и понятия не имею, чем смогу заняться.

— Постарайся чем-нибудь достойным — по себе. Фамилии не меняй, не рассчитывай, что о твоем прошлом не узнают. Понимаешь, к чему я клоню? Люди всегда узнают правду, рано или поздно, и лучше жить, не думая все время о том, что тебя вот-вот разоблачат.

Наш разговор продолжался долго. Мы говорили о том, какую работу я могу получить, в каком городе мне поселиться, — я собирался вернуться в Нью-Йорк, потому что именно этот город я лучше всего знаю и еще потому что в нем проще всего затеряться, оставаясь практически безымянным.

В конце концов он сказал:

— Слушай, ты ведь этого так никогда и не вспомнил?

— Ты об убийстве? Нет. Никогда.

— Не знаю, хорошо ли это.

— Что ты хочешь сказать?

— Дело в том, Алекс, что я и сам не знаю... Не знаю, лучше ли для человека не помнить о совершённом преступлении. Прости, то, что я сейчас скажу, — непозволительная вольность. И все же... Важно, чтобы ты повторно не совершил то же преступление.

Я промолчал.

— В каждом человеке сидит дьявол, — сказал Пиллион. — В некоторых людях дьявол этот сидит прямо под кожей, и алкоголь или другая какая сила может выпустить его на волю. Это случилось с тобой, и последствия были ужасны. Тебе ни на секунду нельзя забывать, что подобное вполне может снова произойти.

— Я этого не допущу.

— Надеюсь. — Он играл предметами на своем столе — ручкой, трубкой, пепельницей. — Две вещи должны тебя настораживать. Во-первых, то, что ты не помнишь самого убийства. Во-вторых, то, что тебя отпускают и говорят, что ты с точки зрения закона, в сущности, невиновен. Если одно наложится на другое, ты можешь совершить ошибку. Можешь решить, что на самом деле этого никогда не было. Дерево падает, когда никто этого не слышит. Понимаешь, о чем я? Нет преступления — нет вины, не нужно бояться, что это произойдет снова. Понимаешь?

— По-моему, ты ударился в философию.

— Может, и так. Не знаю. Ведь как говорят? «Тот, кто не хочет учиться на прошлых ошибках, обречен их повторить». Боюсь, я не совсем точно передал эти слова, но смысл ты понял. Ты же сам историк.

— Да.

Он опустил глаза.

— А ведь ты — счастливый человек. Очень счастливый. Тебе дается второй шанс, и не потому, что ты что-то для этого сделал, а просто потому, что так сложились обстоятельства. Надеюсь, твой дьявол больше не вырвется наружу. А лучше — сходи к психиатру и вовсе изгони его. Я надеюсь, ты будешь держаться подальше от бутылки. Некоторые люди умеют пить, а некоторые нет...