Олаф, сын Улафа - Михаил Савеличев

Обычно умная жена качала головой и принималась убеждать конунга в опасности такого предприятия. Да и требовало оно много времени и столь больших вложений, что только их деньгами тут было не обойтись, нужно было звать других ярлов и не какого-нибудь голодранца Льота, чье богатство составляли одни вулканы да кипяток, пропахший тухлыми яйцами, а таких конунгов, как Фридгейл Дикий, Торстейн, или, скажем, Гюра, Аринбьяна. Они тяжелы на подъем, как все конунги, но если их убедить, то можно собрать достаточно воинов, чтобы пограбить южные страны вволю.

К тому же, Константинополь уже не тот, что был раньше. Когда Улаф ходил на прусов, приезжал оттуда Эйнар Звон Весов, заезжал к конунгу, подарил маленькому Улафу щит и рассказывал о своей службе у тамошних христиан. Много чудесного он болтал, например, что метлы в том городе сами метут улицы, что ходят по ночам медные болваны с разведенным в животах огнем и горящими глазами, охраняя порядок и дыша пламенем на лихих людей, что летают по небу повозки, запряженные крылатыми драконами, а по морю плавают корабли размером с десять самых огромных драккаров и не нужно им парусов, так как движет их сила божественная.

"Любопытно, - говорил Улаф, - когда мне там довелось бывать, то ничего подобного я не видел, а помню хорошо, что по улицам там и днем ходить опасно - или прирежут, или помои на голову выльют. А у Эйнара как был язык без костей и видения наяву, так они у него, видать, и остались".

"Все так, - соглашалась Сигурд, - я и сама ему не доверяю, но утверждает он, что теперь на юге новый бог появился. Тощий и изможденный, не в пример Тору, но могучий и грозный. Теперь Константинополь под его рукой находится, поклоняется ему, возводит специальные дома с его фигурами и изображениями. Иисусом зовут бога и поэтому в знак подчинения ему христиане носят крест на груди. Эйнар восхищался его могуществом и говорил, что подумывает самому перейти в веру христианскую. За это обещано ему право стать наместником в Норвегии, но он пока колеблется".

"И что же его останавливает?" - улыбался Улаф, представляя Звон Весов наместником Норвегии. Да... Разве что он умудрится притащить сюда сотню болванов огненных, да летающих драконов...

"Нет, не боится он, - качала головой Сигурд, - и не о том наместничестве толкует, не о власти земной, а о власти духовной говорил. Мол, будет он здесь христианство проповедовать, жизнь богобоязненную, скромную, райские сады и ангелов, но нужно ему для этого сан принять, в церкви жить и от женщин отказаться".

"Ну все, - смеялся Волк, - не видать нам теперь христианства! Чтобы Эйнар от женщин отказался, ха-ха-ха, скорее Молотобоец юбку оденет, чем этот кобель перестанет за любой сучкой бегать. Там, в ихнем Константинополе, наверное, уже половина всех младенцев со светлыми волосиками и голубыми глазками резвится благодаря Эйнарову семени!"

Они с Сигурд весело смеялись, а потом с удовольствием возились под медвежьей шкурой, толкая недовольно ворчащую Сольвейг. Страшненькая была Сигурд, чуть краше трольчихи, но горел в ней огонек, так влекущий Улафа. Рассказы о чудесах юга постепенно проникали в сердце конунга. Он уже всерьез обсуждал с женой те препятствия, которые стоят на их пути. Прижимистость Сигурд позволила конунгу скопить много денег, но поход действительно не стоило предпринимать в одиночку. Когда метель стихла, Улаф велел отправить гонцов к другим конунгам и ярлам с предложением совместного набега.

Но и Сольвейг даром времени не теряла. Собрала она верного человека из рабов, что служил еще ее отцу, владел секретами ядов и был хитер, как сам Локи. Ждать конца зимы Сольвейг не собиралась. Отсыпала щедрой рукой рабу золота и велела любым путем добраться до Исландии и выведать все о сыне Эгиля Лысого, и если там этот выродок, то отправить его и все его потомство к Тору в Валгаллу. Раб поклонился, взял двух коней и исчез. Сольвейг была не сильна в землеведении и ее не заботило - как в сезон штормов и бурь, когда самый опытный моряк сидит дома с собакой и даже драккар не смолит, переберется ее посланец в страну вулканов и тухлых озер.

Тайной поступок Сольвейг для Улафа не стал, но ни слова упрека не сказал он ей. Любил ее, да и имущество свое она переводила, Тор ей судья. Зато хитрый раб наверняка в какой-нибудь таверне пьянствует с девками и придумывает рассказ позанимательней для своей хозяйке. Только вот ничего у тебя не получится, сын блуда, пообещал про себя Волк, и если глуп будешь настолько, что вернешься, правду под огнем говорить придется.

Перед самой весной умерла старая Гуннхольда. Почти всю зиму она не выходила из дома, варила какие-то отвары, но колдовство не смогло затворить ворота, через которые утекала ее жизнь. Квельдвульф навещал старую женщину, приставил к ней девочку пошустрее и щедро отпускал овощи для целебных похлебок. Гуннхольда была до самой кончины в обиде на Улафа, но когда открылись врата в мрачные подземелья, куда Тор, не спрашивая ни о чем, отправляет всех колдунов и колдуний, она плеснула из чашки на пришедшего за ней чудовище и велела позвать конунга. Улаф пришел и, с опаской косясь на жутковатую тень, свисающую над ложем колдуньи, наклонился к ней.

- Пришла пора расставаться, - сказала Гуннхольда неожиданно ясным голосом, в котором не было ни капельки болезни, а только ледяной ветер загробного мира. - Славно я пожила на этом свете, много знала, общалась с богами, уговаривала не вредить их людям, имела много мужчин, но не пустила ни одну невинную душу в этот мир страданий и лжи, - колдунья засмеялась. - Жаль только глупые людишки не всегда слушали моих советов. Так, Волк?

- Так, Гуннхольда, - сказал Улаф.

- Ну что же, ничего уже не исправить и от прошлогоднего снега толку мало. Но хочется мне еще раз помочь тебе, Квельдвульф. Твой пра-пра-прадед оказал мне ценную услугу и взял с меня обещание позаботиться о его потомках. Вот это и будет последним платежом, Улаф. Скоро я уйду и встречусь с теми, кто много знает. Спрашивай меня и я отвечу тебе.

- Как мне найти Улафа, сына Эгиля Лысого, что таит вражду ко мне и вынашивает месть? Как мне обмануть предопределенное богами и спасти жизнь своему сыну? Как мне..., - конунг не успел задать третий вопрос - Гуннхольда была мертва, а тень над нею рассеялась. Колдунья слишком переоценила свои силы и ее замерший рот не произнес ни единого слова. Конунг в ярости разворошил очаг и домик старухи запылал.

Домишко быстро сгорел, не подпалив даже соседние строения, и ветер разметал пепел. Вечное проклятие лежит на тех, кто ходит за край мира и подслушивает богов - нет им покоя в земле и кости их клюют птицы.

Во владении Улафа многие горевали о смерти колдуньи, некому было теперь помочь ни травами, ни советами, но конунг запретил и имя ее упоминать на его земле и велел гнать в шею тех проходимцев, кто возжелает посетить пепелище в надежде отыскать остатки снадобий и волшебных книг. Тем временем с задуманным походом все складывалось удачно.