Потомок Мак-Коя - Джек Лондон

— Вы думаете, следует лечь в дрейф?

— Да, лечь в дрейф до рассвета. Это задержит нас всего только на четыре часа.

Таким образом, шхуна «Пиренеи» со своим грузом, под щелкающими зубами шторма, легла в дрейф, сражаясь и рассекая налетающие волны. Это была скорлупа, наполненная пламенем; на ее поверхности цеплялась маленькая группа людей и выбивалась из сил, помогая ей бороться.

— Это совсем необычно — этот шторм, — говорил Мак-Кой капитану, стоя под ветром возле каюты. — В это время года не должно быть штормов. Но с погодой творится что-то неладное. Пассатов сейчас не должно быть, а между тем они дуют. — Он указал рукой во мрак, точно его глаза пронизывали тьму на сотни миль. — Это идет с запада. Там где-то происходит нечто страшное: ураган или что-то вроде этого. Наше счастье, что мы так далеко к востоку. Но это еще небольшой порыв и не последний. Я могу вам сказать с уверенностью.

К концу ночи сила ветра упала до нормального. Но при свете дня появилась новая опасность. Воздух мутнел. На море расстилался туман или, вернее, жемчужная мгла; сгущаясь, подобно туману, заволакивала зрение, пеленой укрывала море и переливалась, пронизанная солнцем, его лучезарным сиянием.

Палуба «Пиренеи» дымилась значительно сильнее, чем в предыдущий день. Бодрое настроение капитана, его помощников и команды исчезло. С подветренной стороны камбуза слышалось всхлипывание юнги. Это было его первое путешествие, и смертельный страх сжимал его сердце. Капитан бродил как потерянная душа, нервно покусывая усы, и мрачно хмурился, тщетно стараясь найти какой-нибудь выход.

— Что вы думаете? — спросил он, остановившись возле Мак-Коя, который приготовил себе завтрак из жареных бананов и кружки воды.

Мак-Кой покончил с последним бананом, опорожнил кружку и неторопливо оглянулся вокруг. В его глазах светилась улыбка сочувствия, когда он сказал:

— Что ж, капитан, шансы у нас равные — добиться своего или сгореть. Ваша палуба невечна, она не выдержит. В это утро она еще горячей. Нет ли у вас пары туфель для меня? Моим голым ногам становится невесело.

Шхуна зачерпнула две большие волны и завертелась на месте. Первый помощник выразил желание всю эту воду спустить в трюм, если бы только это мыслимо было сделать, не поднимая люков. Мак-Кой наклонился над нактоузом и установил направление курса «Пиренеи».

— Я бы держал ее больше к ветру, капитан, — сказал он. — Ее отнесло течением, когда она лежала в дрейфе.

— Я уже повернул на румб, — был ответ. — Разве этого не достаточно?

— Я бы взял на два румба, капитан. Этот ветер пришпорил западное течение, и оно гораздо быстрей, чем вы представляете.

Капитан Давенпорт примирился на полутора румбах и затем, в сопровождении Мак-Коя и первого помощника, отправился наверх высматривать землю. Паруса были подняты, и шхуна шла со скоростью десяти узлов. Море позади нее заметно утихало, изнемогая. Но жемчужный туман не рассеивался, и около десяти часов капитан Давенпорт стал беспокоиться. Вся команда была на своих местах, готовая, при первом предупреждении о земле впереди, бешено налечь на работу и изменить курс «Пиренеи». Эта земля впереди, ее риф, омываемый бурунами, может неожиданно вынырнуть в таком тумане, и тогда гибель неизбежна.

Прошел еще час. Три вахтенных наверху напряженно всматривались в жемчужную туманность.

— Что, если мы пропустим Мангареву? — внезапно спросил капитан Давенпорт.

Мак-Кой, не отводя взгляда, спокойно ответил:

— Что ж, поплывем дальше. Нам больше ничего не остается делать. Весь Паумоту перед нами. Мы можем плыть тысячу миль среди рифов и атоллов. Где-нибудь мы должны будем высадиться.

— Пусть так, будем плыть. — Капитан Давенпорт объявил о своем намерении спуститься на палубу. — Мы прошли мимо Мангаревы. Бог один знает, где лежит ближайшая земля. Я жалею, что не повернул ее еще на ту половину румба, — признался он через момент. — Это проклятое течение дьявольски забавляется над мореплавателем.

— Старые моряки называли Паумоту — Опасным Архипелагом, — сказал Мак-Кой, вернувшись на корму, — и отчасти благодаря этому самому течению.

— Я однажды беседовал с одним бравым моряком в Сиднее, — сказал мистер Кониг. — Он занимался торговлей в Паумоту и говорил мне, что за страховку платят восемнадцать процентов. Правда ли это?

Мак-Кой улыбнулся и подтвердил.

— Но они не страхуют, — объяснил он. — Судовладельцы ежегодно сбрасывают двадцать процентов со стоимости своих шхун.

— Боже мой, — простонал капитан Давенпорт. — И значит — через пять лет шхуна ничего не стоит! — Он грустно покачал головой и пробормотал: — Скверные воды, скверные воды!

Снова они вошли в каюту — для справки по большой карте; но ядовитые пары заставили их, задыхающихся, выскочить на палубу.

— Здесь вот остров Моренгаут, — указал капитан на карту, разложив ее на палубе над каютой. — Он не дальше ста миль в подветренную сторону.

— Сто десять. — Мак-Кой с сомнением покачал головой. — Сделать это возможно, но очень трудно. Я могу подвести ее к берегу, но рискую посадить на риф. Скверное место, очень скверное.

— Мы рискнем, — решил капитан Давенпорт, принимаясь намечать курс.

После полудня часть парусов была спущена из боязни пройти мимо земли ночью. Во вторую вахту команда снова обрела бодрость. Земля, казалось, была уже совсем близко, и утром их страдания должны были кончиться.

И наступило утро — ясное, с пламенеющим тропическим солнцем. Юго-восточный пассат превратился в восточный и погнал «Пиренеи» по волнам со скоростью восьми узлов. Капитан произвел вычисления по лагу, особенное внимание уделяя скорости течения, и объявил, что остров Моренгаут находится на расстоянии десяти миль. Шхуна проплыла десять миль и затем еще десять, а вахтенные с верхушек трех мачт не видели ничего, кроме свободного простора моря, залитого солнцем.

— Но земля там, я говорю вам, — кричал им с юта капитан Давенпорт.

Мак-Кой снисходительно улыбнулся, но капитан грозно сверкнул на него обезумевшими глазами, схватил свой секстант и погрузился в хронометрические вычисления.

— Я знал, что я прав, — почти кричал он, закончив вычисления. — Двадцать один градус пятьдесят пять минут южной, один градус тридцать шесть минут две секунды западной. Вы понимаете? Еще восемь миль под ветром. Какие итоги у вас, мистер Кониг?

Старший помощник взглянул на свои цифры и тихо объявил:

— Двадцать один, пятьдесят пять — правильно; но долгота у меня — один, тридцать шесть, сорок восемь. Это значительно приближает нас.