Мистики и маги Тибета. - Автор неизвестен

Давасандюп родился в Калимпонге и происходил от бутанцев и сиккимцев – жителей гор и лесов. Он был принят стипендиатом в высшую школу для юношей тибетского происхождения в Даржилинге, затем поступил переводчиком на службу британской администрации Индии в Бакс-Дуаре – местности, расположенной на южной границе Бутана. Там он встретил ламу, ставшего его духовным наставником. Я знаю этого ламу по рассказам Давасандюпа, питавшего к своему учителю глубокое уважение. По-видимому, последний ничем не отличался от многих лам, с кем мне приходилось иметь дело: немножко ученый, немножко суеверный, но, прежде всего, добрый, милосердный. Учитель Давасандюпа имел перед своими собратьями одно преимущество: собственный его "гуру" (духовный наставник) был настоящим святым. Историю смерти этого святого стоит рассказать.

Гуру учителя моего толмача вел жизнь отшельника и предавался мистическому созерцанию в уединенной местности в Бутане. Один из его учеников жил у него и ему прислуживал. Однажды какой-то благотворитель навестил пустынника и оставил небольшую сумму денег для покупки припасов на зиму. Из алчности ученик убил своего старого учителя и убежал с деньгами. Убийца не сомневался в смерти старика, но лама вскоре очнулся. Нанесенные саблей раны были ужасны, и он жестоко страдал. Чтобы избавиться от мук, лама погрузился в состояние глубокой медитации.

Тибетские мистики умеют достигать степени сосредоточенности мысли, снимающей всякую физическую чувствительность. Меньшая интенсивность концентрации мысли эту чувствительность значительно притупляет.

Через несколько дней после преступления другой ученик отшельника пришел его проведать. Лама лежал в состоянии глубокой медитации, закутанный в одеяло, недвижимый. Смрад, издаваемый уже загнившими ранами и пропитанным кровью одеялом, привлек внимание юноши. Он начал расспрашивать учителя. Тогда старик рассказал ему о своем несчастье и, так как молодой человек хотел сейчас же бежать в ближайший монастырь за врачом, запретил ему звать кого бы то ни было.

– Если узнают о моем состоянии, – сказал он, – то начнут искать виновного. А он еще не мог уйти далеко. Его найдут и, вероятно, приговорят к смерти. Я не могу этого допустить. Скрывая, что со мною случилось, я даю ему больше времени для спасения. Может быть, когда-нибудь он исправится, и, во всяком случае, не я буду причиной его смерти. Теперь не говорите больше со мной, идите, оставьте меня одного. Когда я пребываю в состоянии созерцания, я не страдаю, но как только ко мне возвращается сознание моего тела, боль становится нестерпимой.

На Востоке ученик всегда подчиняется подобным приказаниям беспрекословно. Он понимает, чем они диктуются. Юноша распростерся у ног своего гуру и удалился. Через несколько дней отшельник умер в одиночестве в своей пещере.

Хотя Давасандюп очень восхищался поведением того святого ламы, подобные вершины нравственного совершенства казались ему слишком далекими, чтобы стоило к ним стремиться. Он в этом смиренно признавался. Его влекло непреодолимо, как я уже говорила, общение с существами оккультного мира с целью добиться сверхъестественного могущества. Видеть чудеса, делать чудеса самому – вот о чем он мечтал. Он обладал всеми устремлениями мага при отсутствии знаний и моральной силы, необходимых для их осуществления. Страсть слишком обычная среди его соотечественников, – пьянство, было проклятием его жизни. Оно развивало в нем врожденную вспыльчивость, чуть не довело до убийства.

Пока я жила в Гангтоке, я оказывала на него некоторое влияние, мне удалось заставить его дать обещание соблюдать полное воздержание от хмельных напитков, предписываемое всем буддистам. Но, чтобы удержаться на пути трезвенника, нужно было иметь побольше настойчивости, чем у моего милейшего толмача. Он не мог противостоять окружающим его собратьям, полагавшим, что напиваться и оставлять свой разум на дне чаши надлежит всем верным последователям Падмасамбхавы.* (*Один из тибетских апостолов VIII века, Падмасамбхава был магом и принадлежал к секте выродившегося буддизма, именуемого тантрическим. Но нет никаких оснований, подтверждающих его пристрастие к спиртным напиткам. Ему приписывают этот порок для оправдания собственной распущенности. – Прим. авт.)

Я могла бы рассказать о моем славном толмаче еще очень многое, даже кое-какие забавные истории в стиле новелл Боккаччо. Кроме ролей школьного учителя, оккультиста и ученого он имел в своем репертуаре еще много других. Но – да будет светлой память о нем, я не имею намерения ее чернить, – Давасандюп, получивший свои знания ценой упорных усилий, каким я его знала, был интересным и симпатичным человеком. Я всегда считала большой удачей встречу с ним и охотно признаю, что многим ему обязана. Мне остается добавить немного: Давасандюп является автором первого и до сих пор единственного англо-тибетского словаря. Он закончил свой жизненный путь преподавателем тибетского языка в Калькуттском университете.

Велика была моя радость, когда принц-тюльку сообщил мне, что в гомпа Энше недалеко от Гангтока будет жить настоящий тибетец, доктор философии знаменитого монашеского университета в Трашилхумпо,* (*В Жигатзе – столице провинции Тсанг. – Прим. авт.) а другой лама – уроженец Сиккима, но получивший образование в Тибете – возвращается в родные края.

Вскоре я смогла познакомиться с ними, оба оказались выдающимися учеными.

Первый из них – Кушог* (*Господин, но с оттенком большего почтения, скорее эквивалент английского "сэр", означающий более высокое общественное положение, чем обращение "мистер". – Прим. авт.) Шоз-дзед. Шоз-дзед – принадлежал к династии древних королей Тибета. По политическим соображениям его долго держали в заключении, и он приписывал свое слабое здоровье отравленной пище, которой, как он думал, его кормили в темнице.

Князь Сиккима, относившийся к ученым с глубоким уважением, принял беглеца очень радушно. Желая обеспечить его средствами к существованию и, в то же время, дать молодым монахам возможность извлечь пользу из его знаний, он назначил ученого настоятелем монастыря в Энше, обязав обучить грамматике человек двадцать послушников.

Кушог Шоз-дзед был "Гелуг-па", то есть членом реформированной секты, основанной приблизительно в 1400 году Тсонг-Кхапа и запросто именуемой сектой "Желтых Колпаков". Иностранные авторы, считающие доктрины и религиозные обряда "Желтых колпаков" диаметрально противоположными доктринам и обрядам "Красных колпаков", могли бы убедиться в своем заблуждении при виде настоятеля, Гелуг-па, заседающего во главе монахов красной секты и распевающего вместе с ними тексты богослужений.

Не знаю, усердно ли предавался лама из Энше медитациям, и можно ли отнести его к категории мистиков, но ученый он был поразительный. Его память походила на волшебную библиотеку: каждая книга всегда готова была раскрыться на нужной странице. Он с легкостью цитировал десятки текстов. Последняя способность не исключение в Тибете, но Кушог Шоз-дзед поражал совершенным пониманием самых тонких нюансов всех приводимых им цитат.

Из скромности или же из инстинктивной гордости своим происхождением, более древним и более высоким, чем его покровитель, лама из Энше посещал виллу принца редко и только тогда, когда было необходимо поговорить с ним о делах вверенного ему монастыря. Изредка он заходил ко мне, но чаще я сама поднималась в гомпа, расположенный на одной из отрогов господствующей над Гангтоком горы. Побеседовав со мной несколько раз, недоверчивый, как все уроженцы Востока, лама, желая проверить объем моих сведений о буддизме и степень моего проникновения в буддистские истины, придумал забавную хитрость. Однажды, во время моего визита, он извлек из ящика стола лист с длинным списком вопросов и с самой изысканной любезностью предложил мне ответить на них немедленно. Темы были выбраны запутанные, разумеется, с намерением смутить меня. Я с честью вышла из испытания. Мой экзаменатор остался, по-видимому, доволен. Тут он признался, что до сих не верил в мою принадлежность к буддизму, и, не умея разобраться в мотивах, побудивших меня расспрашивать лам, опасался, не руководят ли мною недобрые намерения. Теперь он совершенно успокоился и в дальнейшем оказывал мне большое доверие.

Второй лама вскоре прибыл в Гангток, на родину, из монастыря Толунг Тсерпуг, расположенного в районе Лхасы. Там он учился в молодости и туда же вернулся в качестве секретаря главы секты "Карма-па" – одной из самых значительных сект "Красных колпаков". Его звали Бермиак Кушог – господин Бермиак, так как он был сыном властителя этой местности, одним из редких представителей сиккимской знати, принадлежащей к роду аборигенов "Лепша". Подобно Кушогу Шоз-дзед он удостоился высшей степени посвящения в сан гелонга и соблюдал безбрачие. Как священнослужителю, имеющему титул махараджи, ему отвели покои во дворце. Почти ежедневно он отправлялся через дворцовые сады в виллу, занимаемую наследным принцем, и там, в обставленной в английском стиле гостиной, мы подолгу беседовали с ним на темы, совершенно чуждые западному мировосприятию.