Деревня Гниль - Дед Старый Скрипун
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Первыми умерли сразу двое. Санька Кривой и его жена Клава. Задохнулись угарным газом. Так участковый сказал после вскрытия. Одно только странно было: «От чего это они так поседели, ведь до этого нормальными были?» Списали все на действие газа. Схоронили и забыли.
Следующим стал Лешка Дзыкин. Его нашли повесившимся в сарае. Тоже вроде ничего особенно странного. Он давно сох по Надьке библиотекарше, от неразделенной любви, вот и не выдержал, наложил на себя руки, только вот одно странно: «От чего это молодой, двадцати-пятилетний мужик поседел?», да и Надька с тех пор исчезла. Как в воду канула. Наверно винила себя в смерти парня, вот и сбежала. Одного схоронили, другую в розыск подали. Можно вроде и позабыть, но осадочек остался, и взорвался общим недовольством, когда родителей пропавшей девушки нашли на кладбище мертвыми, сразу двоих, обнявшихся и полностью седых. Как опять же вскрытие показало: «Умерли от обширных инфарктов практически одновременно».
Вот тут-то меня и послал настоятель монастыря, что в районном центре, как более опытного в таких делах, разбираться, что тут происходит, да освятить деревню от происков нечистого. Приехал я, и сразу сюда, в часовенку значит. Свечку зажег, начал молится. Но тут ветер дунул и все мраком затянуло. Огонь святой погас, а в дверь бабка с внучкой входят. Бледные, руки трясутся.
— Давай договариваться по-хорошему, священник. — Говорит мне стара ведьма. — Ты уезжаешь, и уже, в течении года, становишься настоятелем монастыря. На золоте кушать будешь. Паствой обзаведешься немереной, все желания твои тайные исполнятся.
— Нам можно доверять. Мы не обманем. — Поддакнула молодая. — Соглашайся. Всего-то и надо, уехать и не возвращаться.
Притворился я, что готов принять их предложение, вот только гарантий потребовал, мол: «А кто же вы такие, и что за сила за вами стоит?». А сам молюсь в душе, прошу господа пособить. Готовлюсь изгнать эту пакость назад в преисподнюю.
Не успел. Догадались ведьмы. Заклятием в меня швырнули.
Тело умерло мгновенно, а вот душу Господь уберег. Только вот схлестнулись теперь во мне две силы великие, свет да тьма, и бренное тело, уже мертвое, живет отныне в муках, и будет так существовать, пока не призовет сюда Архангелов божьих и те не изничтожат эту напасть.
Там, на небесах, знают о случившимся, но дорогу сюда не видят. Укрыта она покрывалом черным, духом преисподним наполненная, мороком залита дьявольским. Но слава Господу, ты свечку зажег. Увидят теперь свет. Остается только ждать, когда воинство божье явится. Нужно до утра продержаться. До первых петухов. Поэтому слушай меня внимательно и запоминай…
Назад, я возвращался на подгибающихся ногах. Легко сказать: «Главное в себе страх побороть.», а ты попробуй, когда душа на каждом шаге замирает, и пытается остановить бешено колотящееся сердце. Ну вот совсем я не герой. Но делать тут нечего, удрать не получится. Не отпустит нечисть, заморочит в пути, заведет в болото, или еще куда похуже, погубит. Трясусь, но иду.
Дверь предательски скрипнула, полоснув по нервам лезвием ужаса. Они сидели вдвоем за столом и мирно пили чай, в прикуску с сахаром. Идеалистическая картина мирного семейного вечера при свечах, если только не знать, кто сидит. Я знал, и потому покрылся липким потом.
— Проходи, касатик. Присаживайся. Поужинаешь и баиньки ляжешь. Я уже вон на сундучке постелила. — Наманекюренный кривой палец бабки ткнул в сторону предполагаемого ночлега. А молодая ведьма хохотнула в кулак, стрельнув глазами.
— Нет. — Дрогнул я хриплым голосом. — Душно тут, я на сеновал. — И не дожидаясь разрешения, подхватив с сундука одеяло, выскочил вон, услышав за спиной разочарованный выдох. Первую часть плана выполнил. Вроде все прошло гладко. «Главное теперь не уснуть. Хотя с натянутыми струной нервами это нереально». — Думал я наивный, не зная на что способна нечисть, для достижения своих целей.
Сарай пахнул прохладной свежестью душистого сена. Расстелив одеяло, я сел, по-турецки скрестив ноги, и принялся ждать, борясь с мелкой дрожью и успокаивая себя аутотренинговой скороговоркой: «Все будет хорошо. Я выдержу. Я смогу. Я смелый. Я сильный». — Это мало помогало, но я не останавливался, повторяя снова и снова на манер молитвы: «Я смогу» …
Темнело до отвращения медленно. Так всегда бывает, когда чего-то ждешь, особенно если это «что-то», будет неприятным, а уж тем более ужасным. Около дверей сарая запел нежный женский баюкающий голос, заунывно выводя колыбельную.
— Ночь, плывет над всей землёй,
Ты глаза свои закрой…
Мои веки предательски дрогнули и начали наливаться свинцовой тяжестью. Я дал себе пощечину, отгоняя морок, с прослезившихся от боли глаз, но помогло не на долго, и я вновь начал засыпать. Тогда вскочил, и сам запел, пританцовывая и выводя громким, по возможности бодрым голосом:
— Калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода-малинка, малинка моя!
Эх, калинка, калинка, калинка моя!
В саду ягода-малинка, малинка моя!
Голос за дверями смолк, но спустя мгновение вновь зазвучал задорным смехом:
— А ты не так прост, путник. Но всеравно станешь моим. Ты ведь хочешь ведьму. А? Только не ври ни мне ни себе. Я ведь все чувствую, и уже иду к тебе.
Беззвучно приоткрылась узкая щель в дверном проеме, осветив сеновал лучом лунного света, на миг моргнула темной тенью гибкого девичьего тела и погасла полумраком.
— Я тут. — Донесся до меня с придыханием нежный голос. Белесое, слегка светящееся голым телом сквозь воздушный саван пятно стройной фигуры, привидением заскользило по кругу, в эротическом танце. Только вот на меня это подействовало по-другому. Я вжал голову в плечи и, сотрясаясь от страха заскулил. Она танцевала и манила рукой:
— Идем милый. Идем в дом. Тут колючее сено, а там удобный сундук. Тут холодно, а там тепло. Старуха уже спит, и нам никто не помешает.
Я упрямо замотал головой. Попытался ответить, но только прохрипел пересохшим горлом. Отказ видимо показался ей неубедительным, и жесткие пальцы схватили меня сзади за плечи.
— Расслабься, милый. Ты напряжен. — Я медленно погружался в транс под действием бархатного голоса, и нежных массирующих рук, и в какой момент, она оказалась сидящей у меня на шее, сдавив коленями щеки, и схватившись за волосы, на манер вожжей. Наваждение мгновенно испарилось раздавленное навалившимся ужасом.
— Давай жеребец. Вези. Хорошая коняшка. — Задорный смех
