Дьявольщина - Александр Рожков

Кулак попал точно в солнечное сплетение, выбив из легких весь воздух. Илья задыхался, но сил вздохнуть не было. Хлопушкин медленно, даже заботливо опустил Севастопольского на пол, присел рядом на корточки.

– Это за твое издевательство над моей ранимой душой, – в голосе слышалось удовлетворение и легкое ехидство.

Илья нашел в себе силы прохрипеть:

– Сволочь.

– Есть немного, – согласился парень, потом встал во весь рост, осмотрел холодным взглядом зал и неожиданно ударил ногой.

Боль поселилась в животе ледяной коркой, протянула свои когти по всему телу, заставляя его сжаться.

– Это тебя за»«сволочь»», – беззлобно произнес Хлопушкин и быстрым шагом скрылся среди танцующих, которые даже не заметили произошедшего. Никто и не думал смотреть в темный угол, где валяясь на полу, корчился от боли юноша в светлом костюме.

Илья не знал, сколько прошло времени. Кажется, он терял сознание, а, может, показалось. Песни сменяли друг друга, со сцены что-то говорил директор школы, учителя, а Севастопольский никак не мог подняться, хотя боль уже не была такой острой. Еще никогда в жизни ему так сильно не хотелось забыться, уйти в себя и стать тем самым героем, который мог бы дать отпор Хлопушкину.

Скосив глаза, юноша увидел пластиковую бутылку, ту самую из которой пил Васька: она была на две трети пуста. Протянув руку Севастопольский схватился за нее, как за спасательный круг, притянул к себе. В нос ударил запах спирта, Илья поднес горлышко к губам и сделал резкий глоток. Рот, горло, легкие, желудок – все обожгло огнем, заставило жадно заглатывать воздух, из глаз потекли слезы. Пламя внутри быстро сменилось теплом, которое согревающее разлилось по телу.

Юноша сделал еще один глоток: теперь было не так горько и жарко, скорее необычно… Необычно приятно. В голове появилась легкость. Илья допил бутылку, отбросил ее и медленно поднялся. Ему уже было все равно, что костюм испачкан, а заботливо уложенная прическа растрепалась, его больше занимал выходящий из зала Хлопушкин. Севастопольский двинулся за ним.

Он шел сквозь толпу, расталкивая ее и впервые все уступали ему дорогу: потому что, кому-то было все равно, а кто-то, потому что видел лицо юноши в испачканном костюме.

Хлопушкин немного шатающейся походкой вышел на улицу. Остановившись у двери, поднял уставшие глаза на восседающую на небе луну, ухмыльнулся чему-то и двинулся дальше. Для него выпускной бал был не более чем формальность, на которую он пошел только потому что так мать захотела.

Васька шел, опустив глаза в темный асфальт, поэтому сразу не заметил, как сбоку возникла фигура. Они одно время шли параллельно, пока фигура не толкнула его в плечо. Парень скосил глаза в сторону, произнес устало, но с металлом в голосе.

– Тебе показалось мало? Хочешь еще, хлюпик?

Севастопольский стоял перед ним, глядя из-под бровей. Стоял и молчал и это, почему-то начало злить хулигана.

– Уйди с дороги, пока не сломал что-нибудь важное, – пригрозил он и даже толкнул в грудь юношу, но тот даже не пошевелился, а Хлопушкину показалось, что он попытался сдвинуть скалу.

Это разозлило его еще сильнее.

– Лучше сгинь, хлюпик – я за себя не ручаюсь, – и неожиданно ударил Илью в челюсть. Такой удар мало кто мог выдержать, но Севастопольский и мускулом не повел. Вместо этого он выпрямился, чуть приоткрыл рот и Хлопушкина окружил голос.

Он шел не от юноши – отовсюду, словно бы он в нем растворился.

– Тавр зол.

– Кто? – не понял хулиган.

В следующую секунду он испуганно отступил на шаг. На его глазах хлюпик стал… меняться. Растрепанные волосы осыпались на землю, оголив череп, который шел страшными буграми. Уши вытянулись вверх и заострились. Лицо пошло вширь, нос расплющился, губы исчезли, обнажив крупные зубы и длинные клыки. Костюм затрещал по швам и, не выдержав давления, разошелся, обнажая плоть.

Однако и в темноте Хлопушкину удалось разглядеть, что кожа имеет синеватый оттенок. Он с ужасом глядел, как юноша превращается в нечто монстроподобное: ростом более двух метров, с длинными, почти до колен руками, увитыми выступающими жилами, как дерево лианами. На пальцах острые когти. Но Васька видел только глаза нового Ильи: с красной радужкой и непроницаемо черным зрачком.

– Кто… т-ты? – хулиган нашел в себе силы прошептать.

Монстр глухо зарычал.

– Тавр.

Хлопушкин отступил еще на шаг, выставив, словно защищаясь, руки.

– Илюха, брат, ты же…

Чудовище прервало его.

– Тавр не брат.

– Но ты же…

Договорить Хлопушкин не успел. Он и понять ничего не успел, как был брошен сильным ударом на землю. В грудь будто тараном попали: дыхание перехватило и, кажется, несколько ребер повреждено. Васька пытался подняться, но, подскочивший монстр, придавил его ногой, заставляя распластаться на скошенной траве.

Но тут же он был вздернут вверх, монстр держал его над головой.

– Тавр! – зарычало чудовище, некогда бывшее Севастопольским.

Хлопушкин только и успел, что пискнуть, как Тавр свел руки вместе, ломая хрупкий человеческий позвоночник. На землю упало уже мертвое, неестественно сложенное тело.

Илье было плохо, настолько, что на секунду возникла мысль, что лучше умереть, чем терпеть раздирающую изнутри боль. Тело, сознание – все, что он когда-либо знал, протестовало против произошедшего.

После убийства Севестопольский некоторое время стоял над трупом, рассматривая его черными глазами. С каждой секундой в нем росло желание вырвать у побежденного сердце и съесть его, прежде чем оно станет холодным. Он всеми силами старался побороть в себе это, но Тавр зарычал и, перевернув ногой тело, вонзил в него острые когти. Послышался звук раздираемой плоти, на пальцы брызнула кровь, и монстр победно зарычал.

Во рту стало солоно, кровь бежала по горлу, текла по подбородку, пока в еще бьющееся сердце вгрызались острые зубы. Илья понимал, что он делает, но не мог остановить самого себя. Он не контролировал монстра, который выбрался из него после всего нескольких глотков алкоголя. Севастопольский понимал, что именно водка стала тем катализатором, который запустила этот страшный процесс.

Голова быстро прояснялась, выгоняя остатки хмеля, а вместе с ним уходил и Тавр. Происходила обратная метаморфоза, в результате которой над мертвым телом скоро стоял испуганный юноша в рваном костюме, с окровавленными руками и ртом. Илью стошнило. Его трясло так сильно, что он упал на землю, но все же попытался отползти от Хлопушкина.

Наверное, он бы так и пролежал рядом с ним, пока их не нашли – Севастопольский был готов понести наказание за содеянное, но маленьким червячком внутри, кто-то настойчиво вгрызался в мозг страшной мыслью. Мыслью, о которой Илья помышлял только в своих фантазиях, но не думал, что она когда-нибудь осуществиться.