Помни войну (СИ) - Романов Герман Иванович

Действительно, чуть ли не на форштевне «Ивате» произошла короткая вспышка, и стоявшие на мостике русские моряки ее заметили. А на короткой дистанции 152 мм снаряды могли пробить не только трехдюймовую защиту носовой оконечности, но и более толстую бортовую броню «самурая».

— «Ивате» замедляет ход!

Доклад сигнальщика Добротворского несказанно обрадовал — продолжать бегство он не желал, хорошо понимая, что угольные ямы не бездонны, и они изрядно опустошены, почти на треть, хорошо, что приняли с изрядным запасом. Хотя он ругал за это вице-адмирала Рожественского на все лады, не стесняясь в выражениях — но такой у него был едкий характер вечного хулителя флотских порядков, которые считал косными и вредными.

— Ого, это что за иллюминация⁈ Неужто «Аврора» не убежала, а пришла добивать торпедированного «подранка»⁈

Далеко позади небо располосовали лучи прожекторов, которые судорожно и хаотично двигались. Догадка могла оказаться верной, так как Леонид Федорович увидел, что «Ивате» прекратил погоню, начав поворот на обратный курс, явно получив радиограмму с призывом о помощи.

— Поворачиваем на обратный курс! Только снизить скорость, чтобы искры из труб не вылетали!

Отдав приказ, Добротворский задумался — возвращаться и снова принимать бой ему очень не хотелось. Но другого варианта просто не оставалось — за то, что он бросил «Аврору», выполнявшую до конца приказ командующего, отрешением от должности тут не обойдется.

За такие вещи могут под суд отдать, в лучшем случае уволят без мундира и пенсии. А то, что в офицерской среде он моментально станет «нерукопожатым», тут к бабке не ходи. Могут простить многое боевому офицеру — брак на проститутке, революционное вольнодумство, даже если «на бровях» придет в собрание, и прилюдно обложит там адмирала в три «загиба». Поймут и простят, даже сами найдут оправдание — «любовь зла» и ее чарам все возрасты покорны, а власть все горазды ругать и есть за что. А уж адмирала-самодура «обложить» матами, так о том многие мечтают. И даже если за последнюю выходку разжалуют, то никто не отвернется, наоборот, демонстративно руку пожимать будут.

Но трусость непростительна, особенно если товарища в бою бросил. И если бы он спятил, и сейчас отдал бы приказ продолжать бегство, то могло случиться всякое. Офицеры и матросы его попросту бы не поняли, и исполнять приказание не стали, арестовали бы сами, и на то имели полное право, исполняя решение командующего эскадрой…

Схема бронирования и расположения артиллерии бронепалубных крейсеров «Олег» и «Богатырь»

Глава 4

— Перед нами «Ниссин», «Якумо» ползет впереди, — в голосе командира «Авроры» капитана 1 ранга прозвучало разочарование — Евгений Романович рассчитывал, что выйдет на поврежденный вражеский крейсер, и утопит его окончательно. А тут выясняется, что миноносцы повредили лишь один броненосный крейсер, а торпеды принял на себя малый крейсер, причем старой постройки, раз имел всего одну трубу. Хотя, если подумать, и то «хлеб» — ведь не зря командующий 2-й Тихоокеанской эскадрой контр-адмирал Фелькерзам указывал, что приоритет в поражении целей следует отдавать малым бронепалубным крейсерам неприятеля, а не большим броненосным. Их утопить намного легче — хватит артиллерии в шесть дюймов, или попадания одной-единственной торпеды, что для корабля водоизмещением три-четыре тысячи тонн будет фатально.

И оказался прав Дмитрий Густавович — поврежденный в бою «Якумо» категорически отказывался тонуть, хотя получил в борт торпеду и с десяток шестидюймовых снарядов. Удивительная крепость конструкции, недаром германские верфи славятся качеством работ!

«Якумо» упрямо полз по направлению к берегу, надеясь приткнуться в любом рыбацком порту или бухте, а не утонуть бесцельно в море. Крейсер даже не стрелял в ответ, а это говорило о том, что команда боится за подведенный пластырь, ведь любое сотрясение корпуса в таком положении чревато самыми нехорошими последствиями.

Роль прикрытия тяжело раненного «собрата» принял на себя «Ниссин», которому в вечернем бою с русскими броненосцами тоже изрядно досталось — корабль заметно осел в воду, в носовой башне орудий не имелось, торчали только два огрызка, словно по стволам ударили громадной секирой'. А стволы из кормовой башни были направлены на противоположный борт, растопырившись — конструкцию заклинило, и без заводского ремонта такое повреждение не исправишь.

«Аврора» вздрагивала всем корпусом, отправляя во вражеский крейсер залп за залпом, в каждом по пять стофунтовых бронебойных «гостинцев». Бывший итало-аргентинец оказался в жуткой для него ситуации — обе башни, способные утопить русский крейсер парой удачных залпов, полностью выведены из строя. Пять 152 мм пушек, расположенных на нижней палубе бездействовали из-за того, что осевший корабль был в опасности — море подступило чуть ли не вплотную к наглухо задраенным казематам. Стрелять в такой ситуации было безумством чистой воды — один поворот, легкий крен и беспокойные волны хлынут в широкие горловины амбразур. И придет погибель, от моря более верная, чем от русских снарядов.

— Ох…

В спину ударило, и от падения Евгения Романовича спасли леера, уцепился руками. Вражеский снаряд разорвался на боевом марсе, который моментально искорежило — шесть дюймов артиллерии, безусловно, опасны, а за первым попаданием могут последовать и другие. «Ниссин» ввел в дело два 152 мм орудия, расположенных на верхней палубе, и несколько противоминных трехдюймовок.

В ответ гремели слитные залпы главным калибром, беспрерывно стреляли одиннадцать 75 мм пушек с верхней и батарейной палуб — таких орудий русский крейсер нес 24, ровно две дюжины. Хотя сейчас Евгений Романович предпочел бы вместо них, практически бесполезных, так как все снаряды без взрывчатки (обычные стальные болванки), четыре шестидюймовые пушки Кане, по паре на каждый борт дополнительно. Как на новых крейсерах, которые при равном водоизмещении были гораздо быстрее, и при этом лучше вооружены. Причем, даже почти вдвое меньший крейсер-яхта «Светлана» имел в бортовом залпе четыре таких пушки против пяти «авроровских», и скорость на целый узел больше — 20 против 19 по «паспорту». Вот такими крайне нескладными получились три «отечественных богини», а так русские моряки называли «Аврору», интернированную в Сайгоне «Диану» и затопленную в Порт-Артуре «Палладу».

И сравнение с тем же «Богатырем» или «Аскольдом» «богини» проигрывали по всем показателям. Также как «Ослябя» в сравнении с «Цесаревичем», что стал родоначальником новых броненосцев типа «Бородино». И это при том, что по своему водоизмещению «отечественные изделия» нисколько не уступали, даже чуть превосходили, и были дороже по стоимости. Вот такой парадокс случился на русских верфях!

И с дальностью плавания, на которую так рассчитывали кораблестроители, вышло скверно. Нет, угля как раз «богини» и «пересветы» могли принять много, только их котлы оказались прожорливы до безобразия, недаром «Ослябю» именовали «углепожирателем». Так что, имея дальность плавания всего на одну тысячу миль больше, чем «Олег», другими достоинствами своего напарника «богиня утренней зари» не обладала.

И тут все понятно, и насквозь циничный ответ можно найти на такие «парадоксы». Недаром сказал один классик — воруют-с!

— Вас в спину ударило осколком, Евгений Романович — если не кираса, то убило бы сейчас на мостике!

Старший офицер крейсера капитан 2 ранга Небольсин оказался за спиной, проведя ладонью по заметной вмятине в кирасе. Качнул головою, негромко произнес:

— Повезло вам изрядно, что адмирал приказал эти доспехи изготовить. А мы поначалу возмущались, особенно мичманцы, что нас тут в «кирасиров морских» превращают. Благодаря им убитых и раненых немного, и трех десятков не наберется!

— Полезная задумка, зря их заблаговременно не изготовили — ведь семь месяцев от Либавы до Цусимы плыли. А что касается нелепого вида, особенно для господ офицеров, то в бою не на балу!