В аду снег не идет. Остросюжетный психологический роман - Владимир Леонов

Праздник продолжался долго.

– Послушай, – обратился к Барону его брат Василий, отвлекая того, тем самым, от тяжелых мыслей. – Гости уже почти все разъехались. Остались только наши. Давай проедем на могилу брата, ему будет приятно. Заодно проведаем всех. Ты же знаешь, это наш обычай – при рождении сына приходить к своим праотцам.

– Что? Да, да. Конечно. Скажи, всех гостей развезли по домам? Все ли нормально? Никого не обидели недостатком внимания? Обеспечили жильем, билетами, подарками, деньгами; ты проследил за этим, Василий?

– Не волнуйся. Все хорошо. Все довольны, никого не забыли. Сейчас распоряжусь, чтобы все подготовили, уложили в машины, и – поедем.

«Золотой телец»: Корень зла

«На земле весь род людской

Чтит один кумир священный;

Он царит над всей Вселенной.

Тот кумир – телец златой!»

А в это время…

Глубокая ночь. Мороз такой силы, что от дымки его не видно звезд. Он плывет в высоте, в бездонной глубине неба, наполняя его какой – то безраздельной печалью. Желтолицая красавица Луна едва пробивается через завесу черного неба и туманной изморози. Если прислушаться, можно уловить тонкие вибрации сухого боро, зимнего воздуха. Мороз давил на плечи, как тяжелая шуба ямщика. Давно не было таких холодов в Сибири.

В кромешной темноте, тяжело дыша и проваливаясь под тяжестью собственных тел в глубоком снегу, молча, иногда чертыхаясь и кого – то вспоминая при этом, шли трое мужчин.

Обходя наметенные сугробами снега неожиданные препятствия, их фигуры, словно привидения, исчезали, затем вновь, так же неожиданно, появлялись среди покосившихся могильных крестов, памятников и железных оград ночного кладбища.

– Черт, жутко как, – шепотом произнес молодой, неся в руках большой пакет, в котором, тихо постукивая, находились бутылки с водкой и минеральной водой. Там же были и пластиковые стаканы с нехитрой закуской.

Двое других, идущие впереди молодого, ничего не ответив, продолжали шагать по дороге. Им было не до него – сейчас предстоит работа. Причем не легкая, далеко не приятная и требующая определенных нервов. Либо полного их отсутствия.

Один из них, высокий, крепкого телосложения, нес три лома, две лопаты, автомобильный домкрат и еще что – то, похожее на металлический трос. Он шел легко, уверенно, не ощущая тяжести, хотя вес этого груза – более ста килограмм. И не удивительно. Кисти рук его были ниже колен, такой подкову согнет руками. Еще штрих: он практически не имел шеи, хотя эта часть тела необходима для каждого нормального человека… Имени его никто не знал. Звали просто – Бык. Сзади, за ремнем его брюк, ощущался предмет, похожий на пистолет, с которым он никогда не расставался. Даже спать ложился вместе с ним. Снимал ли он когда – нибудь брюки, кроме случаев сходить по нужде – этого никто никогда не видел.

Чуть левее от него шел третий. Выше среднего роста, широкоплечий мужчина. Он ничего не нес. Мельком разглядывал таблички на крестах, и по одному, только ему известному признаку, чутью либо нюху определял, куда, по какой дорожке кладбища надо идти. Если увидеть этого мужчину в лицо хоть один раз, – не забудешь. Слишком заметен его облик. Кривой, чуть влево, словно в усмешке, слегка приоткрытый рот. В ту же сторону, влево, почему – то искривлен нос. Может, в детстве или в юности его искривили принудительно. Это сразу бросалось в глаза любому, кто хоть однажды его видел. А его вечную улыбку можно была назвать улыбкой дауна. О таких много анекдотов. Но, не дай Бог, если кто – нибудь однажды, хоть словом одним, позволит себе вольность неблагоразумно пошутить в отношении его улыбки. Но на кличку Кривой он отзывался, как на собственное имя (которое, надо заметить, также никому известно не было).

– Пришли, – сказал Кривой.

Ночь была настолько темной, что даже белый снег казался темным.

– Не понял, где эта самая, ну, могила там, кресты, – едва отдышавшись, чуть слышно спросил молодой.

– Ты чо, Прыщ? – в ответ на неуместный вопрос усмехнулся Кривой. – Какие у цыган кресты, какие могилы? У них нет крестов. Памятники и склепы, что твоя комната. Видишь, какой памятник перед тобой? Прямо смотри, чего под ноги уставился? Шедевр. Нам никто такой не поставит, – как бы с сожалением, тем не менее, с легкой иронией произнес Кривой. – Смотри, сколько венков. Значит так, запоминай, как, в каком порядке они уложены. Их надо аккуратно убрать, чтобы не мешали, и, в той же последовательности, после работы, все положить так, как было прежде. Ясно? – обратился Кривой к самому молодому из их троицы, застывшему либо от мороза, либо от удивления и стоявшему с пакетом в руках. – Давай, действуй. А мы пока стол накроем, грех, в таком случае, по стаканчику не врезать. Самое время.

Только сейчас Прыщ, подняв голову, увидел, что это не просто могила, каких тысячи кругом. Перед ним, на некотором возвышении, из белого мрамора – фигура ангела. Его крылья, берущие начало из – за спины, как бы укрывали того, кто стоял перед ним. Укрывали и этого маленького, ничтожного человечка. Именно так вдруг почувствовал себя Прыщ, глядя на необъятный размах крыльев Божьего посланца.

Из такого же мрамора, но в обрамлении черного, как траурная лента, – огромная могильная плита. Несмотря на недавно прошедший снегопад, под ногами ощущался чисто выметенный бетон. Справа, из черного мрамора, инкрустированные полосками желтого металла, вырезанными руками хорошего мастера, смонтированы стол, скамьи. По всему периметру – ограда, по углам ограды, похожие на черные тюльпаны – вазоны, наполненные цветами. «Ни хрена себе, что за чертовщина, неужели настоящие?» – глядя на примороженные, но не утратившие свою вчерашнюю свежесть и красоту живые цветы, вслух, разрезая заиндевевшую тишину, воскликнул Прыщ.

Не успел все рассмотреть и удивиться, как его окликнул Кривой, который уже разложил на столе принесенную снадобь и разлил в пластиковые стаканы водку.

– Ну, давай, мужики. Помянем усопшего. Привет, кучерявый, привет, дорогой! Не скучно одному? Заждался, поди? А мы в гости, посмотрим, как ты тут поживаешь?

«Господи, прости меня», – перекрестившись, тихо, почти про себя, с опаской оглянувшись, словно оправдываясь перед кем – то, прошептал Прыщ, которому не очень пришлась по душе неуместная и плоская шутка Кривого. Он, профессиональный квартирный вор, впервые принимал участие в таком деле, и уже сожалел, что согласился на предложение Кривого – очистить могилу какого – то недавно похороненного цыгана. Узнают пацаны, руки не подадут. Но Кривой так красиво все разрисовал, рассказывая о прошлых своих с подельниками, подобного рода делах, что Прыщ согласился. Со слов Кривого, год назад здесь же они потревожили хозяйку одного из склепов, – жену какого – то цыганского барона. Взяли много, очень много золотых украшений, даже зубы золотые выбивать не надо было. Они просто лежали ровным рядком в открытом зеве черепа, еще не успевшего за год сгниться трупа. Прыща передернуло от одной только мысли, внезапно пришедшей к нему именно в это время.

Кривой что – то говорил еще о каком – то кулоне, которому цены нет и который защищает от всех напастей. Но где этот кулон и сколько за него было выручено, Кривой так и не сказал. Не из тех он, чтобы лишнее болтать. Хоть и не в законе, но жил по понятиям. Конечно, среди братвы Кривой не мог пользоваться уважением, такому и руку западло подать. Так полагал Прыщ, который встретился и познакомился с Кривым буквально пару дней назад.

Допив бутылку, Кривой поднялся; глядя в ночное небо, перекрестился и, что – то пробормотав про себя, стал убирать венки, уложенные аккуратно у ног белого, как снег, ангела. Венки были и вдоль всей ограды.

Прыщ, на которого накатилась вдруг непонятная дрожь во всем теле, трясущимися руками стал помогать Кривому, перекидывая и отбрасывая венки далеко в сторону. Но тут же, от сильного удара Быка, отлетел в сторону. Не любивший много говорить, Бык прошипел в самое ухо Прыща, что если потом он не соберет и, не дай Бог, не уложит венки в том же порядке, как были они расставлены и уложены, он… Прыщ не разобрал дальше, что он потом с ним сделает, но догадался, это точно.

Не привыкший к подобному обращению Прыщ готов был в ту же минуту откусить Быку нос, воткнуть ему нож в бок, сделать то, что он обязан сделать, как вор. «Как он посмел, этот мужик? Ударить его, вора? Ну, погоди, сука, ты пожалеешь об этом, да я тебе», – только и подумал Прыщ, но эта минутная ярость, вспыхнув, тут же затухла. Не из тех воров был Прыщ. Он привык шестерить, лебезить и ярости его хватало ненадолго. Не успел Прыщ додумать, что он сделает с этим Быком, как тот одним взглядом заставил его, вмиг притихшего, продолжить прерванную им работу.