Високосный, 2008 год - Александр Омельянюк

То рельефно-призывный бугорок её чёрных брюк между явно длинными, стройными ногами то и дело заставлял озабоченного, про себя облизываясь, не сводить с него глаз.

То Платон смотрел в её красивейшие небесно-голубые глаза, смущённо отводя взгляд от её ответного, смелого и пытливо-призывного взгляда.

По всему было видно, что женщине приятны и восторженные взгляды ценителя, да и он сам, как потенциальный объект для интеллектуально-сексуальных утех. Но он видел кольцо на её правой руке, был верен Ксении, и не хотел лишних, хотя и очень желаемых, приключений на свою уже изрядно седую голову.

Через несколько дней они встретились случайно и там же. Незнакомка сразу узнала Платона и приветливо заулыбалась ему:

— «Те же и там же!» — набралась она смелости завести разговор.

— «К чему бы это?!» — давно заезженным трафаретом ответил он.

Ещё ей бы оставалось ответить: к дождю! И тогда бы Платон точно вспомнил бы другое время, другие года.

Но она была представительницей уже совсем другого поколения женщин. Платон догнал её после приёма у врача в гардеробе.

Незнакомка не торопилась, словно ждала возможности познакомиться с ним. И старый ловелас не дал промаху.

Слово за слово, он попросил у неё телефон.

А та, видимо тоже терзаясь между нельзя, но очень хочется, решила отложить решение приятного вопроса на потом, неожиданно, но вполне объяснимо, ответив Платону:

— «Лучше при следующей встрече!».

На что юморист не нашёл ничего лучшего, чем ответить:

— «Так к следующей нашей встрече у меня может и зубов не остаться!».

Заливистый смех блондинки выдал её литературную осведомлённость и глубокомысленность.

Они, молча, друг за другом вышли из поликлиники. Надо было что-то решать, что-то делать!

Другого раза, «Потома» конечно, скорее всего, никогда уже не будет.

И он повторил попытку. Но блондинка была непреклонна.

Видимо её счётно-аналитическое устройство, наконец, дало верный ответ на, возникшее было, отвлечение чувств от долга.

Платон вежливо попрощался, пожелав счастья в жизни, и прибавил хода. Спиной он чувствовал грустно-восторженный взгляд незнакомки, и думал: Да, хороша! Очень женственна! Бывают же такие у нас, в Москве, в России!

Позже Платон сочинил по этому поводу небольшое лирическое стихотворение:

Засветился как-то в зиму, —Этот случай не простойСразу же попал мне в тему, —Солнца лучик золотой.

Осветил меня всего он.Даже в сердце он проник.И весёлым, добрым фономОсветил сейчас мой лик.

Завладел он сердцем белым,Разогнал он в нём тоску.И своим усердьем смелымЛишь навеял мысль одну.

Он попал, проник мне в душу.Даже в сердце мне попал…Я, надеюсь, не разрушуТо, что годы создавал.

Я в любви давно ведь дока.Трудно соблазнить меня.Хоть с любого пробуй бока,Хоть насилуй ты себя.

Но приятно в жизни, всё жеСолнца лучик ощутить.И любовь увидеть тоже.С Солнцем ведь приятней жить!

А более чем через месяц, Платон, поднимаясь на второй этаж поликлиники по тому же вопросу, на лестнице лицом к лицу, к взгляду во взгляд, встретился с другой красавицей.

Она была примерно того же возраста, что и прошлая блондинка, но шатенка, немного напоминавшая ему Синди Кроуфорд, потому ещё красивей и шикарней первой.

Любуясь ею, Платон задержал взгляд в её серо-карих глазах.

Та тоже, в его, наверно, в тот момент зелёных. Даже когда она прошла слева мимо него и оказалась на другом лестничном пролёте, много ниже, и теперь уже справа от Платона, они всё ещё не сводили своих восторженных взглядов друг с друга.

Для этого ему пришлось сначала повернуть свою шею до отказа влево, а потом сразу, и тоже скорее до отказа, вправо, наблюдая за красавицей, оценивая её по одежде и внешности, как слишком шикарную для него — без пяти минут пенсионера. Э-эх! Был бы я помоложе! … и свободным! Тогда.… Но сила инерции и предрассудков развела и их врозь.

По весне Платон послал в Санкт-Петербург все свои стихи за 2007 год, но опять был дядькой не понят, подвергшись с его стороны критике за сексуальные и матерные откровения.

И интеллектуальная дежурная по работе — Галина Александровна, тоже прочитав свежее от Платона, обвинила его в излишнем натурализме. Однако при этом она добавила:

— «Не давай читать дуракам и завистникам!».

И это вскоре подтвердилось в вопросе Ивана Гавриловича, который хоть и не получил от Платона чтива о себе, но слышал о написанном о нём от других:

— «А почему ты написал про меня?» — допытывался Гудин.

— «Извини! Народ хочет знать!».

Тут же между коллегами завязался пространный разговор.

Пытаясь поскорее взять хоть какой-нибудь реванш, Гудин неожиданно заявил Платону по поводу его писанины:

— «Мало ли кто у нас какой национальности! Тебя же не следует расстрелять (а как бы хотел, будь сейчас 41-ый) за то, что ты белорус?!».

А тебя бы — следовало, за то, что ты фашист! — молча подумал Платон.

Однако пауза со стороны Платона несколько успокоила Гудина, который тут же поменял тему:

— «Ты слышал, Зубкова перевели руководителем Газпрома?!» — почему то возмущённо, больше риторически спросил Иван Гаврилович.

— «Конечно, ему вместо должности дали деньги!» — спокойно, но в шутку ответил Платон.

— «Ну, ты, оказывается, ничего не понимаешь! Таким людям власть нужна!» — вдруг снова вскипел Иван Гаврилович.

— «Ну, и какую ты ему должность предлагаешь? Второго руководителя правительства?» — удивился непониманию им юмора Платон.

— «Ты это от нищеты говоришь!» — опять попытался хоть оскорблением взять реванш Гудин.

— «Фу, дурачок!» — восстановил ясность Платон.

Через несколько дней у младшего сына Гудина, тоже Ивана, родилась дочка Екатерина.

После рождения внучки весь засиявший Иван Гаврилович сразу заметно изменился в лучшую сторону. Он подобрел, повеселел, стал оптимистичней.

И это, конечно, было на руку добряку и весельчаку Платону.

На Пасху Платон проезжал неподалёку от храма. Уже в своём автобусе он заметил множество верующих.

И у церкви уже толпилось много народу.

Сумрачно-сосредоточенные лица страждущих у храма говорили о том, что должно произойти нечто, напряжённо ими ожидаемое…

Но при выходе из церкви их лица были уже светло-счастливыми.

В рабочее воскресение, 4 мая, Платон с Ксенией съездили в Никольское на празднование 64-летия мужа Марины, отставного полковника Юрия Алексеевича Палева. Ксения должна была прибыть к назначенным четырнадцати часам, а Платон — по мере возможности, с работы.

Около пятнадцати дня звонок жены по мобильному застал Платона выходящим из метро «Курская». Ксения предостерегла мужа, что из-за отмены нескольких электричек подряд, она только сейчас прибыла на станцию «Никольское». И действительно, бардак на Курском вокзале в этот день имел место.

Однако для Платона он вылился в другое. Из-за отключения какой-то системы, ни в одной из касс невозможно было получить билет по «Карте москвича». Пришлось объясняться с контролёром у турникетов, благо в этот раз попалась женщина понятливая и добрая.

Уже входя в знакомую калитку, Платон услышал призыв жены из-за сплошного соседского забора:

— «Платон! Иди пока к нам! Мы у соседей! У Наташи!».

Бывалого дачника поразили необыкновенный порядок и ухоженность, с любовью и вкусом посаженных и выращенных хозяйкой растений. Было даже чему у неё поучиться.

Интересная для Платона экскурсия завершилась поздравлением Юрия.

Кроме виновника торжества уже под хмельком рядом сидел муж Натальи Борис, за ним чета пожилых соседей, во главе с бывшим зам. министра электронной промышленности СССР.

Платону всё время казалось, что он где-то видел этих пожилых супругов, во всяком случае, мужа. И ближе к окончанию застолья он не удержался и спросил об этом. Но поверхностное рассмотрение возможных точек соприкосновения не дало результата. Однако Зам. Министра долго и пытливо рассматривал Платона и его жену, чем вызвал после окончания застолья вопрос об этом Платона к Ксении. Та просто объяснила мужу: