Невеста Карателя, или Краденная Весна (СИ) - Марина Бреннер

И, обрадовавшись тому, что нет в теле её ни капли чудесного сиропа — защитника, потихоньку принялось терзать, будить спящий разум, нагоняя панику.

— Нелли, — быстро и заискивающе прошептала девушка — Пока едем, расскажи, что за Каратель? Он… кто?

Охранница, обернувшись на эти слова, поджала губы:

— Опомнилась? Отлично! Боишься? Тоже отлично — он это любит. Ну, слушай. Пару слов скажу. Маг он, боевой. И вроде, в зверя какого — то обращается. Только это не точно. Правда или нет, не знаю. Может так, болтают. Сильный, каких почти нет. Весь этот город — его. Ему Дангорт сам Правитель подарил за особые заслуги. Слышала про бойню с Леманарским Государством? А про Синский Бунт? Ну да, что ты могла слышать в своем козьем стойле…

Но, получив от девушки ожесточенные, подтверждающие кивки, продолжила, чуть склонившись к ней:

— Раз слышала, поймешь. Он головы синским магам голыми руками рвал, ясно тебе? Ясно? Леманарского Князя сам казнил — вывел на площадь и брюхо распорол, на глазах у всех. А потом заставил того, еще живого, свои же кишки жрать. Двух сыновей Князя принудил на отца смотреть, пока тот подыхал. Один вырвался бежать было… не получилось. Догнали его, и псам скормили! Или свиньям? Не помню, как точно рассказывали, да и не суть важно. Тебе одно надо уяснить — язык свой и нрав привяжи. Вот тогда, может быть…

Амелла закашлялась.

— Я ему зачем? — спросила она, глядя рассказчице прямо в глаза — Здесь нет ему девок?

Та готовно кивнула, и зашипела дальше:

— А вот нет! Каких приводили ему, толку мало. Ночь, две, а то неделю промучает, и под зад пинком. Но эти, кого он сам выгнал, не пустые уходили. Добротно так монет он им насыпАл. Монет, одежду. Побрякушки золотые. Одной из них лавку купил, в городе. Молоком эта баба теперь торгует. Некоторые у него дохли, и непонятно почему. Вот вроде здоровая девка. Живет с ним. А потом — бац, и гроб. Неясно, что там было. Может, он сам их… того. Но вот прошлая, как раз перед тобой была, год где — то назад руки на себя наложила. Менериной звали… Такая же как ты была, худая и косы белые. Правда, тихая. Покорная, не чета тебе. Всё молчала больше. Улыбалась. Всем улыбалась: слугам, ему… Наверное, и козлам горным улыбалась бы, и псам бродячим…

— Что она с собой сделала? — выдохнула Амелла, чувствуя, как ледяная вода, заполнившая живот, стекает ниже — Как?

— Не знаю, — покрутила головой Нелли — Мне здешняя прислуга сказала, что сама она… Не как прежние, а сама себя почикала. Да и… карацит с ней, с этой трехнутой! Сдохла и сдохла, дерьма ей в рот. Ты, главное, не будь такой. Слушай, что скажу…

Подвинувшись ближе, охранница, почти придавив своим объемистым телом к стенке экипажа девицу Радонир, горячо зашептала той в самое ухо:

— Не дури главное. Покорись. В выигрыше будешь! Я тебя как увидела, обалдела. Ты почти копия эта дура Менерина. Каратель по ней почти год страдает! Так своим обличьем размягчишь ему сердце — то, перестанет лютовать…

— Тебе что за резон? — прищурилась Амелла. Теперь лед, наполнивший ее по самую макушку, медленно начал превращаться в сталь — Что тебе с братьями до его лютовства? Не над вами же он лютует?

Повозку коротко тряхнуло.

Девушка, посмотрев вбок, в окно, заметила еще одни ворота. Такие же тяжелые и покрытые изморозью, хотя какая изморозь ранней осенью? Так, показалось! Возможно, это опять моросит дождь.

— Я ж объясняла. Братья должны ему, — было прервавшись, Нелли начала опять шипеть — Много должны. Все сроки вышли, а отдавать чем? Хотели вашим имуществом, да у вас лавке что есть, его не устроит. Барахло одно, мусор! Гроггов* немного есть у нас. Плюс — ты. Или… моя дочь.

Женщина перевела дыхание.

Вот так. Не охранница. Не бандюга. Не каторжанка. Просто Женщина. Просто Мать.

— Что пучишь глаза? — голос Нелли осел — Дейне девятнадцать лет. Вот такая же тощая и беленькая. Он таких больше прочих любит. Сказал — вези её, прощу долг…

Девушка пошевелила пальцами рук.

Так и есть. Лед и сталь. Звенящее, тугое железо, покрытое утренней моросью. Сердце — ледяной еж, мысли — клинки…

— Что этот ваш… Карацитов Сын всё больше простушек себе берет? — лязгнула голосом — Он же нейер! Знатный, раз Правитель ему города дарит! Ну и взял бы себе кого повыше! На кой ляд ему твоя Дейна? Она принцесса, что ли?

Бабища покрутила у виска пальцем:

— Думай башкой. Кто же из нейеров ему дочерей будет отдавать? Дангортская знать гроггами от него откупается! Смердакам, ремесленным или торгашам нечем. Отдают семьи девок, у кого есть они. Из других княжеств брать — смута начнется, Правителю это тоже не надо. Вот и таскают Карателю местных простушек. Да им и на руку, девкам этим! Что ей жить в нужде, да в пыли? Так хоть маленькая, но возможность выгрести. Та же, молочница, выгребла? Вооот, и другие тоже хотят!

Немного, да и сбивчиво рассказала Нелли, но даже этих скудных рассказов хватило девушке для того, чтобы заставить себя успокоиться, и начать укладывать мысли в голове, как товары в лавочной кладовой.

Просто уборка, как они делали это с Николасом, когда… СТОП.

Не сейчас. Потом. Всё потом. Теперь же…

…Теперь же было то, что было — экипаж, мелко потряхивая боками, медленно въехав в открытые ворота.

Подкатив к широкому, низкому крыльцу с каменными ступенями, он резко замер, будто натолкнувшись на преграду.

— Всё, выходи, — велела Нелли пленнице — И помни, о чем тебе говорилось.

Амелла Радонир запахнулась плотнее в плащ, слишком тяжёлый и широкий для неё. Следуя за грузно спустившейся со ступенек повозки охранницей, последовала за ней, давя хрустящую от льда траву и мелкий гравий дорожки, ведущей в дом.

Дом был огромен и темен, а ступени и впрямь обледеневшие.

Хотя, может, это был и не лед, а просто слезы.

Кто знает…

________________________________

*Грогги — золотые монеты

Глава 4

Внутри дом Карателя оказался ещё мрачнее, чем снаружи.

Разве что странная, не по времени поразившая угодья Правителя города изморозь не хрустела под ногами.

А так — та же самая холодность. Каменные полы, аккуратные и вышорканные до скрипа, тяжелая, массивная мебель, напоминающая те самые дома, смотрящие со снисхождением и спесью на журчащие внизу ручейки повозок и людей.

Странные то ли картины, то ли портреты добавляли "нелюдимости" этому