Смех дьявола - Режин Дефорж

Матиас опомнился первым.

— Тебе нужно уехать.

Леа не реагировала. Молодой человек вытащил из кармана носовой платок, которым вытер глаза своей подруги, потом свои. Он встряхнул ее, сначала ласково, потом почти грубо.

— Послушай меня. Ты должна покинуть Монтийяк. На вас донесли, на Камиллу и на тебя.

Леа слушала с отсутствующим видом.

— Боже мой! Ты слышишь? Люди Дозе и из полиции скоро будут здесь, они арестуют тебя.

Наконец-то! Она, казалось, начала понимать. Горе и I отчаяние постепенно уступали место выражению недоверчивого ужаса.

— И об этом меня предупреждаешь ты!..

Это восклицание заставило его опустить голову.

— Я слышал, как Денан отдавал распоряжения Фьо, Гильбо и Лакутюру.

— Я думала, что ты работаешь на них.

К ней вдруг сразу вернулись силы.

— Иногда. Но что бы ты ни думала, я не хочу, чтобы они схватили тебя.

— Ты хорошо знаешь их приемы!

Матиас встал и посмотрел на труп Сидони.

— Думаю, что знаю.

Леа проследила за его взглядом и тоже поднялась с колен, глаза ее опять были полны слез.

— Почему ее?

— Я слышал, как Фьо говорил, что в одном письме Сидони обвинялась в укрывательстве твоего кузена Люсьена и в осведомленности о местопребывании братьев Лефевров. Но я и представить себе не мог, что они явятся допрашивать ее. Я думал только о тебе, о том, чтобы предупредить тебя. Мне только непонятно, почему они сразу после этого не отправились в «замок».

— Откуда тебе это известно?

— Я срезал путь через виноградники, идя сюда. Я увидел бы или услышал их машину. Если только, их не заловила сосновая рощица.

— Я ничего не заметила. Я пришла сюда по дороге из Верделе.

— Скорее пошли отсюда.

— Но нельзя так оставлять Сидони.

— Мы больше ничего не можем для нее сделать. Ночью я предупрежу кюре. Поторопись.

Леа в последний раз поцеловала похолодевшую щеку и оставила охранять тело собаку, не перестававшую выть. Снаружи небо по-прежнему казалось угрожающим.

Спускаясь с крыльца, Матиас остановил ее.

— Подожди здесь. Я взгляну, нет ли кого-нибудь.

— Нет, я иду с тобой.

Матиас пожал плечами и помог ей взобраться на откос. Все казалось спокойным. Стало так темно, что фасад дома был едва различим.

Через застекленную дверь на двор просачивался свет. Камилла, должно быть, ждала Леа у порога, потому что дверь сразу же резко распахнулась, как только они подошли к дому.

— Ты. Наконец-то!

Леа входя задела ее.

— Сидони мертва.

— Что?..

— Его приятели приходили «допрашивать» ее.

Сжимая руки на груди, Камилла с недоверием смотрела на Матиаса.

— Не смотрите на меня так, мадам Камилла. Неизвестно точно, что произошло.

— Вы только послушайте его!.. Неизвестно точно, что произошло!.. Ты нас принимаешь за идиоток? Очень хорошо известно, что произошло. Ты хочешь, чтобы я тебе это сказала точно? — закричала Леа.

— Нет необходимости, и это ничего не изменит. Есть вещи поважнее. Вам нужно уходить.

— А кто нас заверит, что это не ловушка и что ты не хочешь нас отвести прямо к твоим дружкам из гестапо?

Матиас замахнулся на Леа.

— Отлично, ударь меня, начинай свою работу… Ты ведь любишь бить.

— Мадам Камилла, заставьте ее замолчать. Пока мы здесь теряем время…

— Откуда нам знать, можем ли мы доверять вам?

— Вы этого знать не можете. Но вы, так сильно любящая своего мужа, поверите мне, если я поклянусь, что люблю Леа и, несмотря ни на что, я готов умереть, лишь бы с ней ничего не случилось.

Камилла положила руку на плечо молодого человека.

— Я вам верю. Но почему вы стараетесь спасти меня?

— Если бы вас арестовали, Леа мне этого не простила бы. Вошла Руфь, неся набитый рюкзак, который протянула Леа.

— Держи! Я положила туда теплую одежду, электрический фонарик и две банки варенья. А теперь уходите.

— Уходите… Уходите, — напевал маленький Шарль, натягивая на уши свою шапочку.

— Идите же, поторопитесь, — говорила Руфь, подталкивая их наружу.

— Но ты пойдешь с нами!

— Нет, кто-то должен их встретить.

— Я не хочу!.. После того, что они сделали с Сидони.

— Сидони?

— Они ее пытали, она умерла!

— Боже мой! — воскликнула гувернантка, перекрестившись.

— Решайте быстро, мадемуазель Руфь. Вы идете или нет?

— Нет, я остаюсь, я не могу оставить дом месье Пьера. Не беспокойтесь. Я умею говорить с ними.

— Вдвоем нам будет легче убедить их, что вы уехали в Париж, — сказала, входя, Бернадетта Бушардо.

— Твоя тетушка права. Их присутствие сделает ваш отъезд более естественным.

— Но они рискуют быть убитыми!

— Не более, чем если вы останетесь здесь.

— Это правда, — сказала Руфь. — Уходите, сейчас ночь. Матиас, ты мне отвечаешь за них.

— Я когда-нибудь вас обманывал?

— Что ты намерен делать?

— Отвести их к Альберу, чтобы он их спрятал.

— Почему к Альберу? — почти крикнула Леа.

— Потому что он участвует в Сопротивлении и знает, что с вами делать.

— Откуда ты знаешь?

— Перестань считать меня глупцом. Мне давно известно, что он прячет английских летчиков, знает места заброски парашютистов, что он участвовал в организации побега братьев Лефевров.

— И ты не донес на него?!

— Не в моих правилах выдавать людей.

— Тогда ты не должен быть в чести у своих патронов.

— Хватит! — резко оборвала ее Камилла. — Вы сведете счеты потом. Сейчас важно успеть уйти до их прихода. Вы уверены, Руфь, и вы, Бернадетта, что не хотите отправиться с нами?

— Совершенно уверена, моя маленькая Камилла. Я хочу быть здесь, вдруг я понадоблюсь Люсьену или моему брату. К тому же я слишком стара, чтобы скитаться по дорогам и спать под открытым небом. Вы должны оставить нам Шарля, мы позаботимся о нем.

— Я очень вам благодарна, но будет лучше, если я забегу его с собой.

— Я пойду к родителям, чтобы они не увидели, как вы уезжаете. Через пятнадцать минут встречаемся в Монтонуаре, где я оставил машину.

Матиас вышел через кухню.

Две молодые женщины и ребенок, наскоро перекусив, вышли в ночь, напоследок обнявшись с Руфью и Бернадеттой Бушардо.

Около двадцати минут они ждали Матиаса, укрывшись за черной машиной.

— Он не придет. Говорю тебе, он не придет!

— Нет, придет. Тихо! Слушай!.. Кто-то идет по дороге.

Камилла, пригнувшись около автомобиля, прижимала к себе своего малыша.

Было так темно, что силуэт человека был едва различим.

— Леа, это я.

— Долго же ты!

— Я едва смог утихомирить родителей, они не хотели меня отпускать. Пришлось сбежать. Садитесь быстрее.

Шарль прижимал к себе старого плюшевого медвежонка Леа. Он со смехом забрался в машину. Только он находил происходящее забавным.

Никогда улочки маленького Сен-Макера не казались им такими узкими и темными. Голубоватого света маскировочных фар не хватало для ориентировки. Наконец они добрались до дома мясника. Матиас выключил мотор. Ни огонька, ни звука… Угнетающее молчание черной ночи, которая, казалось, никогда не кончится… Все затаили дыхание, насторожившись, даже Шарль, уткнувшийся лицом в шею своей матери. Щелчок заставил Леа вздрогнуть. Матиас приготовил свой пистолет.

— Лучше тебе пойти посмотреть, — прошептал он.

Леа ловко выбралась из машины и постучала в дверь; после пятого удара отозвался глухой голос:

— Что такое?

— Это я, Леа.

— Кто?

— Леа Дельмас.

За открывшейся дверью стояла жена мясника в ночной рубашке, с электрическим фонариком в руке.

— Заходите скорее, милая. Вы меня напугали, я подумала, не случилось ли что-нибудь с Альбером.

— Его нет дома?..

— Нет, он в Сен-Жан де Бленьяке… Но с кем вы приехали?

— С гестапо… Я с Камиллой д'Аржила и ее сыном. Нас привез сюда Матиас Файяр.

— Матиас Файяр?.. Здесь?.. Мы пропали!

Втолкнув в прихожую Камиллу и Шарля, Матиас запер дверь.

— Не бойтесь ничего, Мирей. Если бы я хотел выдать вас, то сделал бы это давно. Я только хочу попросить у Альбера и его товарищей спрятать их. Потом я найду другое решение.

— Я не верю. Всем известно, что ты работаешь с ними.

— Мне наплевать, что вы знаете. Речь не обо мне, а о них. Если надо убедить Альбера и других, пусть возьмут моих родителей в заложники.

— Каков подонок! — с презрением процедила Мирей.

Матиас пожал плечами.

— Мне все равно, что вы думаете обо мне. Важно, чтобы гестапо не арестовало их. Если Альберу нужно связаться со мной, пусть оставит записку в «Золотом Льве» в Лангоне. Я явлюсь, куда он скажет. А теперь мне нужно уезжать.

Когда он приблизился к Леа, она отвернулась. Только в Камилле шевельнулась жалость при виде его мучений.

— Спасибо, Матиас.