Девушка, которой нет - Владислав Булахтин

Вот и сейчас там свалены несколько пачек долларов, евро, кредитные карточки, золотые украшения, поблескивающие брильянтами.

«Сто кусков – минимум», – подсчитал «Саня – бездушный пожиратель капусты».

– Я сначала доллары на евро и золото меняла. Побрякушки разные покупала. Вклады в банк делала. Чуть квартиру на Смоленке не купила. Дурой была. Потом поняла – нет смысла.

– Ты ведь не больна? – полуутвердительно, полувопросительно поинтересовался Саня.

Фея фыркнула – участилось биение о борт пристани. Саня стал лишним грузом, который хотят сбросить или поднять выше над грешной землей и одновременно оставить на себе.

– Я не ожидала, что смогу так ярко чувствовать, – зашептала Фея. Движения ее потеряли плавность. Саня оказался словно в эпицентре землетрясения, которое, увеличивая трещину в земной коре, стремилось затянуть вглубь все, что оставалось на поверхности. При этом слова Феи будто жили отдельно. – Мне говорили – та, кем я стала, уже не сможет любить. Предупреждали, любовь – самый короткий путь к исчезновению. Стремительный… Не знаю, как ты нашел меня. Знаю – я эгоистка. Но обещай, что найдешь меня снова. Достанешь из-под земли. Обещай…

– Обещаю, – легко согласился Саня, который и сам вот-вот должен был провалиться в колыхающуюся под ним пучину.

Фея обхватила его руками и так сильно прижала к себе, что Саня подумал – какая-нибудь кость должна-таки треснуть.

«Впрочем, я заслуживаю перелома всех конечностей», – решил он и наклонился, чтобы целовать Фею. Не останавливаясь, не разговаривая и уже ни о чем не думая.

«Если ты еще раз вспомнишь о деньгах, – уплывая, пообещал Кораблев жуткой твари, засевшей внутри него, – оторву твои радостно звенящие колокольчики».

Аквариум: «Ты нужна мне»

Вечером он договорился о поставке медицинского оборудования из Швейцарии. То, что стоило двести кило «зелени», ему пообещали пригнать за сто. Его деликатные благотворительные намерения хорошо поняли сердобольные знакомые, которые на треть состояли из оборотней в погонах, на треть – из их жен и детей, а еще на треть – из легализовавшихся в пестром бомонде криминальных авторитетов.

«Хватит на два роддома», – решил Саня, подсчитывая предстоящий куш. Та золотовалютнобриллиантовая вакханалия, что творилась в жилище у новой жертвы, только усиливала любовь. Несколько раз Саня пытался задуматься: «Откуда финансы?» – но мозг капитулировал перед очевидной нелогичностью существования внушительных средств в убогой комнатушке возлюбленной («Из лесу, вестимо…»).

Ну и пусть!

Фея была иррациональна в каждом слове, каждом поступке. Но купюры, золото, тайна, любовь – оказались настоящими. Это намертво приковывало Саню.

Они стали неразлучны – на пятнадцать суток, в которых перепутались дни и ночи. У Кораблева перехватывало горло («паника, вечная паника из-за любви… любит-не любит, плюнет-поцелует…»), когда Фея объявляла о том, что не может посвятить себя Сане. Он все равно приходил, топтался у дома, бросал в ее почтовый ящик письма.

Однако не выпросил у провидения случайной встречи – траектории их судеб ни разу не пересеклись помимо тех мест, которые Фея сама назначала.

– Почему ты не заводишь мобильный?

Девушка, как обычно, отвечала загадками:

– Я навсегда вне зоны доступа. Только письма. Только глаза в глаза…

Кроме писем она не использовала никаких средств связи. И однажды не пришла.

Он не бросился к ней домой, постарался несколько дней пересидеть, не искать встречи (профессиональный опыт + + рекомендация всех пособий по соблазнению).

На седьмые сутки не выдержал.

Сунулся к хозяйке – тете Клаве, у которой Фея снимала комнату.

Тетя Клава обрадовалась ему как родному. Он стоял на пороге квартиры и уже хотел двинуться по коридору к заветной двери, но тетя Клава остановила его:

– Ты куда, Сань?

– К Фее, конечно. – Голос Сани дрогнул, очень уж он ждал встречи: сто шестьдесят восемь часов – почти вечность.

После ответа тети Клавы колени Сани, лишившись упругости, готовились обрушить тело к драному коврику у входной двери. Взбесившиеся потоки крови наполнились волокнами ваты, набивая ею ноги, голову, затрудняя дыхание. Руки покрылись холодным несмываемым потом.

– Какой Фее? – Вот что сказала тетя Клава.

– Фее, – пробормотал Саня.

«Я все понял… так и должно было быть…» – метались мысли, хотя что он понял и как должно быть, Саня не смог бы объяснить.

– Сань, ты заболел? Или сказок перечитал? Ты проходи, конечно, коли пришел…

В кухне Саня плюхнулся на табуретку, покачивающуюся и хорошо ему знакомую.

– Да не знаю я никакой Феи! Вот заладил!.. – в который раз возмущенно парировала тетя Клава расспросы Кораблева.

– Откуда же вы меня знаете? – решился Саня на последнюю попытку.

– Здрасьте! – удивилась тетя Клава. – Ты у меня комнату почти месяц снимал.

Кораблев ушел ни с чем.

Спустя полчаса он разыскал лучшую подругу Феи Ленку, обитавшую в соседнем доме. Она сделала круглые глаза, несколько раз испуганно спросила:

– Ты что – прикалываешься?.. С ума сошел, придурок?

Наконец, правдами и неправдами он добился ответа.

Ленка рассказала, что Фею вместе с родителями взорвали:

– Помнишь, темные силы дома в Москве крушили? Фея на Каширке жила. Даже родная бабушка тело не смогла опознать. Методом исключения – по зубам, по всякой другой требухе – вывели, что это она.

На Ленкины глаза привычно навернулись слезы.

Кораблеву показалось – роковой взрыв прозвучал только что. Теперь нужно бежать к пепелищу – в надежде спасти, отыскать, укрепить память о своей любви, о поверженных в прах жизнях.

Саня попрощался и сразу включил запись на диктофоне, которую он сделал во время первой встречи.

Забавой шизофреника казались его фразы в потрескивающих паузах пустоты и молчания. Саня разговаривал сам с собой – ответов девушки он так и не услышал. Его слова точно соответствовали исчезнувшим репликам Феи, прозвучавшим в тот день на Пушкинской площади.

Кораблев помнил каждую из них.

Неделю он пил. Потом съездил в Таиланд.

Вернулся с еще более разросшейся раной в груди. Бросив чемоданы в коридоре, протопал в свою холостяцкую спальню (Фея ни разу не согласилась поехать к нему), нашел ручку, бумажку и написал:

Я ищу тебя. Люблю. Смешно представить, что такая сволочь как я не может жить без другого человека. Я найду тебя!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!!

Вложил в конверт и, не переодеваясь, поехал к дому, где он месяц назад почти каждую ночь проводил на потертой кушетке в объятиях Феи.

Вышагивая между первым и вторым этажами, он мучительно соображал, как действовать дальше. Отчаявшись, плюнул и решил еще раз напиться. Напоследок, словно прощаясь навсегда, прижал руку к почтовому ящику и по инерции заглянул в прорезь.

Письма не было.

Никто не входил и не выходил из подъезда.

Accept: «Breaking Up Again»

– Ты борзеешь, Ромео. Я знаю, у тебя титановые яйца, но это не значит, что ты можешь кидать людей. Твои гинекологические гарнитуры оплачены только на треть.

– Мне плевать, Кирюш. Ты все равно сможешь сделать на них деньги. Слышал про рост рождаемости?

– Какие деньги в наше тяжелое время? Этот швейцарский неликвид уже никому не нужен.

– Кирюш, не гони. Я уверен, ты протащил оборудование через все границы и кордоны, никому не помазав лапки. И стоило оно тебе далеко не сто кусков…

– Это тебя совершенно не касается. Отправь свои прокурорские телеги папе и маме.

– Ты же знаешь, тля, что ни папы, ни мамы у меня давно нет.

Саня включил громкую связь и, пока на другом конце провода гневно дышали, переваривая оскорбление, раздумывая, включать или нет дикого отморозка, спокойно налил сливки в свой черный-пречерный, сладкий-пресладкий чай.

– Думаешь, времена суровые и кровавые ушли безвозвратно? Ошибаешься. За беспредел тебя и сейчас легко на ножи поставят.

– Мне накакать, Кирюш. Я с радостью готов давить любого гада. Даже тебя. Если раньше мне было параллельно, то теперь у меня убеждения и активная гражданская позиция. Общественная палата, независимость СМИ, Россия Единая и очень Справедливая… Все свободны. Сволочи по определению должны деньги честным людям.

– Это ты – честный? – ерепенился Кирюха.

– Это я, – ответил Саня, уселся напротив стеклянной стены, открывающей вид на Москву с птичьего полета, и отхлебнул восхитительно вкусный чай. Ничто, кроме Феи, чая и солнца, опускающегося в отравленные недра столицы, его не беспокоило.

На последние деньги он снял пентхаус в «Воробьевых горах» и теперь наслаждался огромной, почти безжизненной высотой своего последнего места обитания.

– Ты зачем Косого обидел? – не унимался Кирилл. – Он же не наезжал, а по делу тебе сообщил о нестыковочке в наших с тобой расчетах.