Чёрная маркиза - Олеся Луконина

— Почитай мне, — зачем-то попросил Моран. Ему вдруг тоже стало интересно. И понравилось, как звучат эти два слова — небесная механика!

— Луна обращается вокруг Земли по эллипсу, то приближаясь к ней, то удаляясь от неё, — с энтузиазмом начал Марк, раскрыв книгу на заложенном пальцем месте. — Однако это движение под действием земного тяготения только в первом приближении происходит по законам Кеплера. Солнце своим притяжением действует на это движение Луны как возмущающее тело, притом с очень большой силой. Поэтому движение Луны чрезвычайно сложно.

Чрезвычайно сложно!

Моран заморгал, изо всех сил пытаясь представить себе, о чём идёт речь. Кроме того, он вдруг с ужасом осознал, что вся выпитая им сейчас и накануне жидкость усиленно просится наружу. Он беспомощно закусил губу.

Марк тем временем продолжал увлечённо читать:

— Её движение не только постоянно отклоняется от законов Кеплера, но и сама лунная орбита, как и её положение в пространстве, непрерывно меняется. Все эти осложнения движения Луны хорошо заметны, потому что Луна — ближайшее к нам небесное тело.

Канонир удручённо кашлянул и поёрзал на постели. Необходимо было срочно сообщить мальчишке, напрочь забывшему об окружающем его земном мире, о своих плотских надобностях. Но как?! Моран считал, что скорее лопнет, чем произнесёт эдакое вслух.

— Nombril de Belzebuth! Пупок Вельзевула! Марк, ты чем тут моришь нашего больного? — прозвучал рядом с ними смеющийся голос, и Моран, вскинув глаза, узнал весельчака Дидье. В руках у того был поднос с исходящей паром и вкусными запахами глиняной миской. — Прикончить его решил?

— Он меня сам попросил, — обиделся Марк, подымаясь.

— Правда, попросил, — со вздохом подтвердил Моран, глядя, как Дидье обстоятельно устраивает поднос на столике рядом с постелью, а Марк, прижимая к груди свою драгоценную книгу так бережно, словно это была Библия, выскакивает на палубу. — Я… сколько я уже тут лежу?

— Третьи сутки, — исчерпывающе пояснил Дидье, внимательно его оглядывая. — Маркиза говорит, у тебя… — Он задумчиво почесал в затылке. — А, вспомнил! Родильная горячка!

— Чего-о?

— Ох, то есть нервная, нервная горячка! — захохотал старпом, подмигнув ему. — У меня-то никогда не будет ни той, ни другой, palsambleu!

Моран закатил глаза, не зная, сердиться ему или смеяться.

— Ты что, обиделся? — оборвав смех, озабоченно спросил Дидье. — Брось, друг, я же пошутил. Или, может, ты отлить хочешь?

Моран, совершенно лишившись дара речи от столь безмятежного вопроса, только молча кивнул и опасливо потянул вниз укутывавшее его одеяло. Слава Всевышнему, он был хотя бы не нагишом, а в чьей-то ночной рубахе.

— Мыться будешь? — продолжал бомбардировать его дикими вопросами Дидье. — Ну что ты таращишься на меня, как пресвятая Тереза на ангела? Иди сюда.

Без церемоний подхватив Морана под руки, он ловко втолкнул его в какой-то закуток в углу каюты, сам оставшись снаружи, и горделиво вопросил:

— Ну как? Ты, друг, и в Версале такого не увидишь!

В глубине закутка обнаружился предмет, в назначении которого сомневаться не приходилось — стульчак. А вот для чего нужна была странная округлая штуковина с дырками, торчащая из потолка у входа? И решётка в полу?

— Ручку видишь? Поверни! — скомандовал Дидье и радостно захохотал, услышав вопль и ругательство пациента, облитого с головы до ног. Из недр штуковины лилась и лилась очень тёплая вода. Придя в себя, Моран наконец с наслаждением содрал пропотевшую рубаху и тоже засмеялся:

— Это же пресная вода! Вы спятили!

— Марк с Лукасом как-то опресняют морскую, — живо пояснил Дидье. — А греется она от солнца. Так что можешь плескаться хоть до вечера, друг. Только суп остынет, palsambleu!

Через некоторое время Моран, в свежей рубашке и отмывшийся до скрипа, с волчьим аппетитом поглощал дивное варево из огромной миски и только энергично мычал, поддакивая непрерывно тараторившему Дидье. Впрочем, тот в связных ответах практически не нуждался.

— Я в этих ихних штуках ничего не смыслю, да мне это и ни к чему, nombril de Belzebuth! Главное, что они смыслят! Видал, теперь уже и до небесной механики добрались! Ты думаешь, как мы вчетвером с таким судном управляемся? Так вот, это всё Марк и Лукас со своими механизмами. Сам увидишь, когда подымешься на ноги.

— Вам действительно требуется канонир? — перебил его Моран, оторвавшись от еды.

Дидье энергично кивнул:

— Ещё как! Механизмы — механизмами, но за ними живой человек должен следить! А в бою — тем более. Хотя мы не часто в бою бываем. Не нарываемся. Бережёного Господь бережёт. Когда маркиз Ламберт погиб, и почти весь экипаж с ним…

Моран схватил его за руку:

— Маркиз?

— Ну да, — с глубоким вздохом подтвердил Дидье. — Он ведь был женат на Тиш. Так ей и достался этот корабль.

— Я думал, что Маркиза — её прозвище… — пробормотал Моран.

— Нет, — чуть дрогнувшим голосом возразил старпом. — Она титулованная дама, наша Тиш. Хотя её мать и была рабыней семьи Джоша Ламберта, там, на островах. И Тиш родилась рабыней. Джош влюбился в неё, дал ей свободу и женился на ней, тогда его отец проклял их обоих и выгнал из усадьбы, scrogneugneu!

У Морана голова пошла кругом от этого простого рассказа.

— Ну вот, — спокойно продолжал Дидье, не замечая его смятения, — и Джош купил этот бриг, назвал его «Чёрная Маркиза» в честь Тиш и стал капитаном. А когда почти все у нас погибли в бою с испанцами, и Джош погиб, Тиш хотела продать «Маркизу», но не смогла. Это же всё, что у неё от Джоша осталось. Ну и я, — он грустно усмехнулся, — от старой-то команды. А потом появились Марк с Лукасом, и всё тут стало по-новому. Так-то, друг.

— Почему ты всё время называешь меня другом? — нахмурившись, спросил Моран, а Дидье легко улыбнулся и взъерошил ему волосы:

— Не враг же? Значит, друг.

— Люди все — враги, — убеждённо проговорил Моран и покосился на Дидье, уверенный, что тот обидится, но тот лишь рассмеялся:

— Да брось ты! Зачем тогда жить, если это так?

Моран протестующе мотнул головой, снова собираясь возразить, но не смог. Он страшно устал, глаза у него сами закрывались. Дидье забрал у него из рук пустую миску, подсунул подушку и заботливо натянул одеяло повыше:

— Отдыхай давай. Враги у него все, вот ещё выдумал, ventrebleu! Здесь тебя никто не обидит.

Это была сущая правда. Проведя последние пять лет своей девятнадцатилетней жизни в непрерывной войне со всеми и вся, Моран Кавалли никак не мог поверить, что где-то может существовать мир, подобный тому, что царил на «Чёрной Маркизе».