1937. Правосудие Сталина. Обжалованию не подлежит! - Гровер Ферр

Астров повторил те же самые обвинения на очной ставке с Бухариным два дня спустя. Чуть ниже — там, где речь пойдет о свидетельствах, оправдывающих Бухарина, — нам предстоит вернуться к Астрову и его показаниям, чтобы рассмотреть написанное им много позже «отречение».

Генрих Ягода

Восемь протоколов допросов Генриха Ягоды на предварительном следствии, а также другие важные документы, касающиеся его самого и его коллег, загадочным образом в 1997 году были изданы в Казани тиражом всего 200 экземпляров.[13] На допросах Ягода описывает свои связи с группировкой «правых» во главе с Рыковым, Томским, Бухариным.

Среди прочего Ягода рассказывает, как летом 1936 года по поручению Бухарина к нему явился Радек, с которым он личных связей не поддерживал. Радек поведал о контактах с эмиссарами Германии, что подтверждается как показаниями Радека, так и Бухарина (см. ниже). Описывая план переворота, запланированного на 1934 год, Ягода отмечает нерешительность и колебания Бухарина. Многие другие подробности из показаний Ягоды совпадают с тем, что следствию сообщали Бухарин, Радек и другие.

Очные ставки

В ходе судебных слушаний на первом московском процессе в августе 1936 года (а, стало быть, и в ходе предварительного следствия) Зиновьев, Каменев и по меньшей мере еще один подсудимый И. И. Рейнгольд назвали Бухарина среди тех «правых», с кем они поддерживали конспиративные связи как соучастники антисталинского заговора. Бухарин узнал об этих показаниях, находясь в отпуске далеко от Москвы, и потребовал очной ставки с Зиновьевым и Каменевым. Но последние были уже казнены, когда Бухарину удалось наконец вернуться в столицу. Впоследствии Ягода дал показания, что он просил Зиновьева и Каменева не волноваться, но одновременно приказал ускорить их казнь, чтобы те не смогли раскрыть его собственную причастность к заговору.[14]

21 августа 1936 года Прокурор СССР Вышинский объявил о начале следственных действий в отношении «правых» — Бухарина, Рыкова, Томского. На состоявшемся в тот же день партсобрании Томский покаялся в своих «преступных связях» с осужденными по процессу 16, а следующим утром на даче в Болшеве покончил жизнь самоубийством.

8 сентября в присутствии Кагановича, Ежова и Вышинского состоялась очная ставка между Бухариным и Рыковым, с одной стороны, и Сокольниковым — с другой. Как явствует из опубликованного короткого фрагмента стенограммы, Сокольников узнал о роли Бухарина и Рыкова в троцкистско-зиновьевском блоке не от них самих, а от расстрелянного к тому времени Каменева. 10 сентября «Правда» сообщила о прекращении следственных действий по делу Бухарина и Рыкова за отсутствием оснований для привлечения их к судебной ответственности. В опубликованном не так давно письме к Сталину Каганович отмечает, что склонен верить аргументам, оправдывающим Бухарина и Рыкова.

Однако допросы Радека и Пятакова, проведенные в преддверии второго московского процесса (январь 1937-го), заставили вернуться к выдвинутым против Бухарина обвинениям. С декабрьского (1936) по февральско-мартовский (1937) Пленум ЦК состоялось еще несколько очных ставок с участием Бухарина и его обвинителей. В настоящее время опубликованы стенограммы его очных ставок с участием Астрова, Куликова, Пятакова, Радека и Сосновского. Хотя подробный анализ последних выходит за рамки поставленной задачи, мы не можем пройти мимо некоторых характерных особенностей, присущих этим стенограммам.

Присутствовавшие

Не принуждались ли обвинители Бухарина на очных ставках к ложным показаниям против него и самих себя? Истина состоит в том, что никаких доказательств, свидетельствующих о чем-то похожем, просто нет. Очные ставки с Куликовым и Сосновским, состоявшиеся 7 декабря 1936 года, проводились в присутствии членов Политбюро — Сталина, Кагановича, Ворошилова, Молотова, Андреева, Орджоникидзе, Жданова и Микояна. Сталин и другие присутствовавшие вели себя очень активно, задавали много вопросов и больше всего Бухарину. Их поведение полностью отвечало желанию выяснить, что именно произошло в действительности. И если бухаринские обвинители подвергались насилию, почему бы им тогда не признаться в том Сталину?

По словам Сталина, указанные обстоятельства тоже произвели на него сильное впечатление: «Очная ставка отличается тем, что обвиняемые, когда приходят на очную ставку, то у них у всех появляется чувство: вот пришли члены Политбюро, и я могу здесь рассказать все в свое оправдание. Вот та психологическая атмосфера, которая создается в головах арестованных при очной ставке».[15]

«На очной ставке в помещении Оргбюро, где вы (Бухарин и Рыков. — Т.Ф., В.Б.) присутствовали, были мы — члены Политбюро, Астров был там и другие из арестованных: там Пятаков был, Радек, Сосновский, Куликов и т. д. Причем когда к каждому из арестованных я или кто-нибудь обращался: «По-честному скажите, добровольно вы даете показания или на вас надавили?», Радек даже расплакался по поводу этого вопроса — «Как надавили? Добровольно, совершенно добровольно».[16]

Соответствие свидетельств

В Москве, Ленинграде, Саратове, Иванове, Свердловске и некоторых других городах Советского Союза различными следователями были допрошены десятки лиц, которые в разное время и в разных местах дали очень схожие показания. Примерно в том же только позднее сознался и Бухарин. Последний, по словам допрошенных, стоял во главе «блока «правых» и троцкистов» и сотрудничал с зиновьевцами. Бухарин участвовал также в разработке плана государственного переворота, требовал убить Сталина. Заговорщиков объединяла общая политическая программа — «рютинская платформа». Входившие в блок троцкисты поддерживали прямые контакты с Троцким. Радек утверждал, что Бухарину было известно и о переговорах Троцкого с эмиссарами Германии, и о его договоренностях пойти им на уступки в обмен на поддержку заговорщиков после совершения госпереворота. Те же самые факты содержатся как в бухаринских показаниях от 2 июня 1937 года на предварительном следствии, так и на открытом процессе 1938 года.

Астров, его показания и их опровержения

Свидетельские показания Валентина Астрова, в прошлом — одного из бухаринских учеников, заслуживают особого внимания. В дальнейшем Астрову пришлось несколько раз описывать свою роль в деле Бухарина. Часть из написанного Астровым теперь предана огласке. В годы хрущевской «оттепели», а затем при Горбачеве и Ельцине Астров отрекся от антибухаринских обвинений, но сделал это тонко и крайне любопытно. Последнее из его сообщений датировано 1993 годом, когда самому Астрову исполнилось почти 95 лет.

В настоящее время известны: показания Астрова от 11 января 1937 года,[17] расшифровка его очной ставки с Бухариным от 13 января 1937 года, тексты двух его писем-статей, опубликованных в 1989 и 1993 годах, и отдельные фрагменты из более ранних и тоже связанных с делом Бухарина документов. Поскольку в центре нашего внимания вопрос о бухаринской вине или невиновности, далее мы рассмотрим только отречения Астрова от своих обвинений, ссылаясь, где необходимо, на другие источники.

В самом пространном из своих писем (1993) Астров утверждает, что «наряду с объективными свидетельствами вынужден был прибегнуть к фальсификации». Но, как явствует из более ранней статьи Астрова (1989), никакие «силовые» методы против него не использовались. А единственная и подтвержденная им самим «фальсификация» заключалась в следующем: «Полностью требований «рассказать о террористической деятельности «правых» я все-таки не выполнил, но «признал», что «мы, правые» (не исключая самого себя), и «наши лидеры» якобы признали в принципе допустимыми террористические методы в борьбе против партийного руководства в будущем при обострении политической ситуации в стране. Никаких ужасных злодейств вроде шпионажа, причастности Бухарина к убийству Кирова, к посягательствам на жизнь Ленина в 1918 году, к планам расчленения Советского Союза и тому подобным преступлениям, обвинения в которых фигурировали потом на процессе «правотроцкистского блока», я не измышлял» (выделено нами. — Г.Ф., В.Б.).[18]

Гораздо подробнее о методах ведения следствия Астров рассказал в другой своей статье: «Меня не били, не пытали, даже на «ты» меня никто не называл… но от меня настойчиво изо дня в день, из ночи в ночь требовали «рассказать о террористической деятельности «правых», упорно не желая слушать, что ничего я об этом не знаю!..

Настойчивых требований следователей рассказать им о «террористической деятельности «правых»» я полностью не выполнил, но все же показал, что мы, «правые», не исключая лидеров, потерпев поражение внутри партии, признали якобы в принципе допустимыми террористические методы в борьбе против партийного руководства в будущем…