Как я знал М.Л.Магницкого - Иван Лажечников

Не прошло месяца с этого письма, как я получил от попечителя официальную бумагу от 13 июня 1823 г., за № 846, следующего содержания:

«Государь император, по докладу господина министра духовных дел и народного просвещения, высочайше повелеть соизволил назначить Казанскому университету, вместо штатной его суммы, оброчные статьи, в ведении казенных палат находящиеся, в губерниях Казанского округа, по моему избранию. Прилагая при сем список предварительно избранным мною статьям по Пензенской губернии, я прошу вас, милостивый государь мой, собрать о них подробнейшие и, сколько возможно, положительные сведений на самом месте отдачи их в оброк, или от людей, совершенно знающих истинный доход каждой из сих статей.

Сведения сии должны состоять в следующем:

1) Какой выгоды может ожидать университет Казанский от оброчных статей Пензенской губернии, когда получит их в свое ведение, независимо от платы, ныне содержателями их вносимой, которую можно узнать под рукою в казенной палате.

2) Сколько получает содержатель оных действительного дохода?

3) Тот ли содержит статью, кто заключил на сие контракт, или передана она другому, чрез сколько именно рук и по какой цене переходила?

4) О мельницах вы в особенности удостоверитесь, верна ли опись казенной палаты, то есть столько ли поставок находится при мельнице, как показано в описи, и в каком она положении, то есть новая или ветхая.

5) Рыбные ловли должны быть описаны с такою же точностью, как в рассуждении выгоды их, так и относительно дохода, ныне содержателями оных собираемого: ибо ежели бы оказалось в некоторых уездах, что крестьяне не имеют на душу узаконенной пропорции земли, то вместо оной могут быть взяты все без исключения мельницы и рыбные ловли. Для сведений, кои нужно будет получить в уездах, вы можете отправиться на основании 78 Устава учебных заведений.

Впрочем, вы ограничитесь осмотром только означенных в списке статей; но ежели узнаете от себя другие, лучшие, то для блага университета доставьте мне о них подобные же описания.

Ежели посредством вашим значительно, — я разумею вдвое или более противу настоящей цены, — может подняться оная, то усердие ваше я доведу до сведения господина министра духовных дел и народного просвещения и буду просить его сиятельство о представлении его императорскому величеству.

Попечитель Казанского учебного округа

Михаил Магницкий.»

Можно судить по этой бумаге, как важно было поручение, мне сделанное, с какими затруднениями оно было сопряжено и какого доброжелательства должен был я ожидать от лиц, заведовавших оброчными статьями. Однако ж смущаться и раздумывать было некогда: во главе послания стояло имя, перед которым расступаются все затруднения, и я принялся ретиво исполнять это поручение, которого мысль, вероятно, принадлежала горячей, эксцентрической голове Магницкого. Так сужу, потому что эта мера не касалась ни одного учебного округа, кроме Казанского.

Пустившись, как новый Язон, отыскивать для университета золотое руно, и запасшись под рукой, вооруженною магическим жезлом, делающим в мире чудеса, некоторыми основными сведениями, я признал за лучшее отправиться на самые места оброчных статей. Беседуя с крестьянами, как простой путешественник, я узнал, что мне нужно было знать, лучше и вернее, нежели мог бы это сделать от чиновников, заинтересованных в этом деле. Следствием моих разысканий было донесение попечителю, что если исполнение предполагаемого поручать людям, которые будут более хлопотать о пользе казны, нежели своего кармана, то оброчные статьи могут дать без сравнения высшую цену (не помню, какая была мною означена), чем они дают ныне. Но все мои труды и даже расходы по моему путешествию, не вознагражденные ничем, пропали даром. Поступил ли тогда новый министр финансов, не любивший играть в проекты, и нашел дело, затеянное Магницким, неудобоисполнимым, — мне неизвестно; знаю только, что предположение и осталось предположением. Чтобы не начинать его напрасно, стоило только сообразить, как удобно было бы членам министерства народного просвещения заниматься учебною частью и заведовать оброчными статьями. Что ж делать? Кошке игрушки, а мышке слезки.

Сибирский генерал-губернатор M.M.Сперанский, в приезд свой в Петербург, посетил sa bonne ville de Penza{4}, где он за несколько лет был губернатором и заведовал губернией, как могучий кормчий, водивший прежде государственный ковчег по морям и посаженный на лодку, плывущую по водам тихой речки. Ему, кстати, нужно было распорядиться богатыми землями, незадолго до того пожалованными ему в Чембарском уезде. Это был новый залог возвращения ему милостей государя. Можно судить, с каким усердием все чины в губернии, от большого до малого, старались угодить ему в этом деле. Его любили в Пензе за добро, сделанное им многим во время управления губернией, понимали также, что он снова государственная сила, которую уже трудно вновь поколебать, и потому чувства любви и личного интереса привлекли к нему толпы посетителей-поклонников. Целый день осаждали его просьбами, словесными и письменными. Не отказал он никому в своем ходатайстве и покровительстве, ни один проситель не отошел от него не обласканный и не обнадеженный. Отъезд его сопровождался всеобщими благословениями. Зато, по выезде его из Пензы, в камине его квартиры жгли целые ворохи прошений и докладных записок. Вероятно, самые уважительные из них взял он с собой. На обеде у помещика Мартынова он подошел ко мне. Я в это время сидел и при первых словах, ко мне обращенных, привстал, но он дотронулся до моего плеча, понуждая меня опять сесть, чего я, однако ж, не исполнил. Говорю об этом для того только, чтобы показать, как безделицы характеризуют иногда человека. Он сделал мне несколько вопросов о состоянии гимназии, сказал мне несколько одобрительных слов. Ни слова о Магницком. В жизни этого государственного человека была целая поэма, и потому можно судить, с каким чувством смотрел я на его умное лицо, с поникшими глазами, слушал его приветливую речь. Какие лучи царских милостей, едва ли не дружбы, озаряли некогда его обнаженную голову, какая ужасная гроза разразилась над нею!

Определенный директором казанской гимназии, которая тогда именовалась императорской, в память того, что ее основал император Павел Петрович, едва ли не в посещение свое Казани (тогда же подарена была ей богатая библиотека князя Потемкина-Таврического, перешедшая потом в университет), я отправился в начале следующего лета к месту своего назначения. Во время пути меня окурял, как будто против миазмов, ожидавших меня в Казани, медовый аромат гречневых полей, расстилавшихся на несколько десятков верст. По нескольким станциям я мчался как вихрь на лихих татарских конях, управляемых бешеным татарином-ямщиком. Казалось, я не чувствовал расстояний.