Год тумана - Мишель Ричмонд

Следователь приподнимает бровь, рассеянно улыбается, и мне слышится какая-то нелепая мелодия — что-то вроде песенки, которую учат в детском саду: «С «я» начинается яблоко, с «я» начинается ясень…»

— Мы закончили, — сообщает Норм. — Можете идти. — И добавляет, уже мягче: — Это всего лишь необходимая процедура. Через нее все проходят.

— Понимаю.

На улице, перед полицейским участком, стоят журналистка и оператор Седьмого канала. Джейк смотрит прямо в камеру и говорит в протянутый микрофон:

— Если Эмма у вас — пожалуйста, отпустите ее. Оставьте где-нибудь в людном месте и уйдите. Никто даже не узнает вашего имени.

Журналистка сует микрофон мне под нос. Ее лицо блестит от макияжа, точно пластмассовое; губы очерчены чуть выше их естественной линии.

— Каким образом вы связаны с пропавшей девочкой?

— Невеста ее отца.

Журналистка втискивается между мной и Джейком:

— Приготовления к свадьбе продолжаются?

— Я хочу найти свою дочь, — угрюмо бросает он.

Телекукла задает Джейку еще несколько вопросов, даже не удосуживаясь выслушать ответы.

— Как вы себя чувствуете? Где мать Эммы? Как думаете, кто мог похитить девочку?

Этой до зарезу нужен красивый кадр: внезапный взрыв горя, сенсационное заявление, упоминание о злом соседе или сумасшедшем дядюшке — все, что может заинтересовать аудиторию.

Джейк отвечает на вопросы с профессиональным хладнокровием, он прекрасно подготовлен к таким неожиданностям, стойкий калифорниец, который никогда не теряет контроля над ситуацией. Ни разу не выказывает нетерпения, не начинает плакать. Прапрапрадедушка был золотоискателем, отец — звездой футбольного поля, и его имя по-прежнему мелькает на спортивной страничке газет. Отец был невероятно талантливым человеком, умер от алкоголизма, когда ему едва перевалило за сорок. Джейк и сам играл в футбол в школе — кстати сказать, у него неплохо получалось, — но после смерти отца окончательно завязал со спортом. И все-таки в нем по-прежнему сохранилось что-то от центрфорварда — добродушная уверенность, которая неизменно располагает окружающих.

Наблюдая за Джейком, я понимаю, что телезрителям он понравится. Публика просто восхитится его спокойной сдержанностью; густой, волнистой шевелюрой, всегда в легком беспорядке; полной нижней губой, которую он прикусывает, раздумывая над ответом; очками в тонкой оправе, придающими ему облик интеллектуала. Понравится мальчишеская улыбка, ямочки на щеках и то, как здоровяк опускает взгляд, когда слышит комплимент в свой адрес. Представила себе, как люди сидят у телевизоров, смотрят на нас и оценивают — сама так делала в лучшие времена.

Подъезжаем к дому, и там нас караулит еще один репортер. Джейк уделяет ему немного времени и вновь обращается к похитителю с просьбой вернуть Эмму целой и невредимой. Войдя в дом, задергиваем занавески и стоим в темной гостиной — молча, не касаясь друг друга. Просто стоим опустив руки, лицом к лицу. По комнате разбросаны детские вещи — на кофейном столике лежит волшебная палочка, обернутая блестящей фольгой; в корзинке у лестницы — кухонная прихватка, сшитая в подарок учительнице; под диваном — красные балетки, в которых непоседа любила ходить дома.

Прижимаюсь к груди Джейка и обвиваю его руками. Так нам всегда было очень уютно; он обнимал меня, и я чувствовала себя под надежной защитой. Всегда обнимал, а теперь — нет. Всего лишь хлопает по плечу — трижды, словно на похоронах.

— Прости меня, — говорю. Слов нет, куда-то разбежались.

Он безвольно роняет руку.

— Это не твоя…

Не может сказать, что это не моя вина. Не может сказать, что прощает. Потому что это моя вина и потому что не прощает.

Он размыкает кольцо моих рук, идет наверх, в спальню Эммы, и закрывает за собой дверь. Скрипят пружины кровати; слышу глухие рыдания. Я вспоминаю кровать Эммы — желтое стеганое одеяло в белый цветочек, маленькие подушки, под которые она так любила прятать всякую всячину — карандаши, кукольные платья, монетки. Проходит несколько минут, прежде чем Джейк выходит из комнаты. Слышу тяжелые шаги, щелчок дверного замка и шум воды в ванной.

Лесли Грей с Седьмого канала подает грязную новость следующим образом: «Шестилетняя жительница Сан-Франциско, внучка легендарного футболиста Джима Болфаура, вчера исчезла на пляже Ошен-Бич. Хотя отец девочки и его невеста не считаются подозреваемыми, нам сообщили, что обоим тем не менее пришлось пройти тест на детекторе лжи. Местные власти пытаются определить местонахождение матери девочки. Полиция опасается, что ребенок мог утонуть».

На экране появляется изображение Эммы, школьная фотография. Неровно подстриженная челка, голубая беретка, спереди недостает зуба. Вспоминаю день, когда был сделан этот снимок. Я помогла надеть беретку как положено, и Эмма вдруг отчаянно захотела челку, завитую щипцами. Чтобы не обжечь кожу, я положила руку ей на лоб — так же, как это делала моя мать. Эмма начала болтать о каком-то Сэме, что отравил школьную канарейку, и я поняла, что начинаю ей нравиться.

Лесли Грей заученно нахмурилась, отчего ее персиковый лоб покрылся сетью морщинок.

«Если вы видели эту девочку — пожалуйста, позвоните по телефону «горячей линии»». На экране появился номер.

Бездумно взяла трубку, позвонила, и мне ответила девушка по голосу не старше семнадцати.

— «Горячая линия». «Пропавшие дети», — бодро отозвалась она. — Чем могу вам помочь?

Хотела сказать: «Пожалуйста, найдите Эмму». Очень хотела сказать, что она любит жареную картошку с солью и уксусом и берет уроки игры на виолончели, за последнюю контрольную по орфографии получила отличную оценку, а я учу ее фотографировать. Но внезапно у меня перехватило горло.

— Алло? Алло? — В голосе девушки зазвучало раздражение. — Алло?

Я бросила трубку.

Глава 6

Я всегда фотографировала «Лейкой-Р8» — фотоаппарат прост в обращении и позволяет добиться максимального контроля над процессом съемки, — но в последние несколько месяцев начало казаться, что моим фотографиям чего-то недостает — бог весть чего. Решила поработать с самым обычным фотоаппаратом, без специальных объективов и улучшенного видоискателя, вот почему в тот день на пляже со мной была простая «Холга».

Следующий день после исчезновения Эммы, полночь. Джейк продолжает поиски. Сегодня несколько десятков добровольцев прочесали парк Голден-Гейт, намереваясь осмотреть полгектара территории — рощи и футбольные поля, оранжереи, пруды, детские городки и площадки для катания верхом. Женщина по фамилии Бад, из охраны парка, возглавляла поиски. Я однажды видела ее — во время экскурсии, на которой мы с Джейком и Эммой побывали весной. В тот день (кажется, с тех пор прошла целая вечность) офицер Бад показала малышке, как нужно кормить лошадь морковкой. Кроме нас парк осматривали еще несколько семей с детьми, и я смутилась, когда наша разбойница, переполненная восторгом, украдкой пробралась в голову колонны. Мне в детстве такая смелость могла лишь сниться, и теперь приходилось гадать, во что выльется подобная непосредственность, когда девочка подрастет. Не ребенок, а капля ртути.

Сегодня поиски приводят меня домой, точнее — в темную холодную комнату, где пахнет реактивами. Вынимаю из фотоаппарата вчерашнюю пленку, вытягиваю из кассеты и осторожно накручиваю на бобину. Проделывала это тысячи раз, а сегодня отчего-то у меня дрожат руки. Кладу бобину в ванночку, закрываю крышку и включаю верхний свет. Снимаю температуру проявителя, добавляю нужные реагенты и бережно покачиваю ванночку. Повторяю ту же процедуру с закрепителем, тщательно следя по часам за каждым своим действием и памятуя о том, что это самые важные снимки из всех когда-либо мною сделанных. Наконец убираю крышку, сливаю воду, разматываю пленку и развешиваю для просушки.

Время — три часа ночи; я режу негативы на полоски по три штуки, помещаю их один за другим в проектор, добиваюсь четкости, затем распечатываю снимки. Четыре секунды на отпечаток.

На каждом фото запечатлен какой-то момент злополучного дня, и все-таки поражает, что снимки не открывают никаких тайн. На первом из них Эмма — лицо крупным планом, рот до ушей, на лбу пятнышко муки (с утра пораньше мы занимались выпечкой блинов). На следующем она уже в нескольких шагах от меня — наклоняется, чтобы посмотреть на морского ежа, вполоборота, волосы падают на лицо. Третий снимок — вид сзади. Маленькая размытая фигурка у левого края. Если вы наткнетесь на эту фотографию на выставке или в чьей-нибудь гостиной, сочтете ее красивой и загадочной: черные волосы девочки, белый туман, широкий пляж.

Фотографиям недостает главного. Правды. Ответа. Снова и снова изучаю их при помощи лупы, ищу темный силуэт в тумане. Должна быть подсказка, какое-то скрытое значение — или же нечто простое и очевидное, но ускользнувшее от моего взгляда. Перебираю снимки, пока не начинают слезиться глаза; не могу поверить, что на них и в самом деле ничего нет. В семь часов утра выхожу из комнаты, чувствуя себя больной от разочарования.