Упрямый горизонт - Феликс Кривин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но она возражает. Она им такое басит! У птиц, наверное, сразу испортился бы аппетит, если б они хоть раз услышали бабочку.
А как они услышат? Они начинают слышать лишь со ста колебаний в секунду, меньше ста не воспринимает их слух.
Поэтому птицы не слышат ни бабочек, ни жуков, ни стрекоз, у них уши устроены так, чтобы не слышать тех, кого им клевать приходится.
Календарь
Для Календаря наступила осень… Вообще-то осень у него всю жизнь, потому что круглый год с него опадают листки, но когда листков остаётся всего лишь треть, тут уже настоящая осень…
Задумался Календарь обо всех этих делах, и тут его окликнула незнакомая компания. Тридцать Второе Октября, Восьмой День Недели и Двадцать Пятый Час Суток сидели у обочины времени, не зная, чем бы заняться.
— Эге, папаша, неважно ты выглядишь! — крикнули они Календарю. — Смотри, доконает тебя эта осень.
— Доконает, — вздохнул Календарь.
— Да ты присаживайся, чего стоишь?
— Надо идти. Нет времени.
— Это у тебя-то нет времени? — рассмеялся Восьмой День Недели. — А что ж нам тогда говорить? На нашу долю и вовсе времени не досталось.
— Да, — проворчал Двадцать Пятый Час, — ночей не спишь, стараешься попасть в ногу со временем — никак не удаётся. Дождёшься двадцати четырёх часов, только попробуешь приткнуться — глядь — уже час ночи.
— Или первое ноября — сразу после тридцать первого, — вставило Тридцать Второе Октября.
— А я как измучился с этими воскресеньями и понедельниками! Держатся друг за дружку, словно их кто-то связал. — Восьмой День Недели с укором посмотрел на Календарь. — Вот оно как, отец, нет у тебя порядка.
— Нет порядка? — обиделся Календарь. — Я за порядком лично слежу, у меня каждый день на учёте.
— А толку-то от этих дней! Каждый из них отбирает у тебя день жизни. Взял бы ты лучше нас — мы бы у тебя ни минутки не тронули.
— Это как же? — не понял Календарь.
— А так. — Восьмой День Недели подмигнул Тридцать Второму Октября. — У нас бы время не двигалось, на месте стояло. Живи себе, не думай о завтрашнем дне.
— И всё время ночь, — сладко зевнул Двадцать Пятый Час. — Спи себе, знай, посапывай.
— Это бы ничего, — улыбнулся Календарь, — И все листочки целы?
— Все до одного! Если время стоит — куда им деваться?
Календарь сел, аккуратно подобрав листочки.
— Я бы тогда в библиотеку поступил, там с книгами хорошо обращаются. Взял, почитал, поставил на место… Вот жизнь!
— Выдана книга тридцать второго октября…
— В восьмой день недели…
— В двадцать пять ноль-ноль…
— Вернуть книгу тридцать второго октября…
— В восьмой день недели…
— В двадцать пять ноль-ноль…
— Постойте-постойте, — забеспокоился Календарь. — Это как же? Одну книгу читать целый год?
— Ну и год. Время-то стоит, куда торопиться?
Это сказал Двадцать Пятый Час. А Восьмой День
Недели добавил:
— Да и читать никто не будет. Время стоит — значит, всё стоит, разве не понимаешь?
Календарь встал и расправил свои листочки.
— Заморочили вы мне голову. Недаром вас никуда не берут. С вами бы у нас жизнь совсем остановилась.
И зашагал Календарь дальше. Теперь уже бодрей зашагал.
Пусть листочки опадают. Пока они опадают, мы движемся: из сегодня в завтра, из завтра — в послезавтра… Мы движемся, а значит — живём!
Книги на полке
Не тесно ли книгам стоять на полке?
Наверное, тесно.
А как сделать, чтобы им не было тесно?
Попробуем взять одну книгу и почитать.
Вот книга обрадуется!
— Уф, — скажет книга, — застоялась я в шкафу, нора поразмять страницы.
И мы поможем ей поразмять страницы. Не мять, а только слегка поразмять, перелистывая их по ходу чтения.
И пока мы будем эту книгу читать, тем, другим книгам уже не будет тесно на полке.
Но конечно, когда мы книгу прочтём, придётся её опять поставить на полку — не валяться же ей посреди комнаты.
— Устала я страницами шелестеть, — скажет книга, захлопнув обложку. — Да и соскучилась по своим.
И мы поставим её на полку, в прежнюю тесноту.
Да, когда мы поставим её, книгам на полке опять станет тесно.
А как сделать, чтобы им не было тесно?
Совершенно верно: взять ещё одну книгу и почитать.
А потом взять ещё одну книгу и почитать.
Если всё время книги читать, им никогда не будет на полке тесно.
Случай на странице, где живут царь с царицей
В некоторой книге, где растут на дереве фиги, посреди страницы, которой правят царь и царица, жили-были у этих царя с царицей три сына. Первый был семи пядей во лбу… Ты знаешь, что такое семи пядей во лбу? Это значит, что он был очень умный. Второй сын был ещё умней — восьми пядей, а третий поглупей — шести, а то и четырёх пядей… Так можно было бы сказать, но так говорить нельзя. Так говорить неправильно.
И были эти три сына похожи как две капли воды… Обидно, конечно: три сына, а похожи как две капли воды. Куда, спрашивается, девалась ещё одна
капля? Оказывается, можно быть похожими лишь как две капли воды. Ни каплей больше или меньше.
Когда родился первый сын, царь с царицей были на седьмом небе. То есть они очень радовались.
И когда родился второй сын, они были на седьмом небе. И когда родился третий — тоже на седьмом.
Ни на шестом, ни на восьмом небе им побывать так и не удалось, потому что так говорить нельзя. Так говорить неправильно.
Когда сыновья выросли, они выглядели на все сто… Это значит, что они очень хорошо выглядели. И придворные, увидев их, согнулись в три погибели (очень низко) и наговорили с три короба (очень много) комплиментов.
— Опять двадцать пять! — сказал царь, потому что опять всегда было двадцать пять, а не двадцать шесть и не двадцать четыре. — И когда я вас отучу от этого подхалимства?
А сыновья высказались более решительно:
— Всыпать им по десятое число и прогнать в пятнадцать шей на все двадцать четыре стороны.
И сразу все увидели, что сыновья выглядят не на все сто и что у них не по семи и даже не по четыре пяди во лбу, а что они довольно-таки средние сыновья, к тому же необразованные.
Потому что всыпать можно только по первое число, прогнать в три шеи и только на все четыре стороны. К тому же таких грубых выражений культурные люди не должны употреблять. Надо говорить и грамотно, и культурно.
Вот и вся сказка, рассказанная, правда, с пятого на десятое, то есть с большими пропусками. Потому что с десятого на двадцатое было бы слишком коротко, а со второго на пятое — слишком длинно.
Почему так говорят: «Руки не доходят»
И правда: почему руки не доходят?
Разве руки ходят?
Это ноги ходят.
Дело в том, что руки не доходят не в том смысле, в каком ноги не доходят. Они не доходят не в смысле ходьбы, а в том смысле, что не могут до чего-нибудь дотянуться. До какой-нибудь работы, до которой нужно непременно дотянуться, руки не дотягиваются, потому что у них много других неотложных дел.
Мы с тобой давно собираемся навести порядок на книжной полке, но руки у нас не доходят. Не дотягиваются.
До мяча — дотягиваются.
До велосипеда — дотягиваются.
А до книжной, полки — не дотягиваются.
Но мы говорим: «Руки не доходят».
Потому что мы привыкли так говорить.
И слова в этом выражении давным-давно привыкли друг к другу.
Да, слова тоже привыкают друг к другу. Когда их часто употребляют рядом, они до того привыкают друг к другу, что их уже трудно бывает разделить.
Некоторые из них вообще не могут отдельно существовать, а только в компании с единственным полюбившимся словом.
Хорошо, когда кто-то к кому-то привязывается, без кого-то не может жить. Но при этом неплохо сохранить и собственное значение.
Самостоятельное значение.
Не всем это удаётся.
«Баклуши», например, не сохранили самостоятельного значения, и даже те, которые бьют баклуши, не знают, кого они бьют.
Да это и неважно. И если говорят, что не нужно бить баклуши, то совсем не потому, что жалеют баклуши, а просто потому, что нехорошо бездельничать.
Ты знаешь, что бить баклуши — это значит бездельничать?
Не знаешь?
А ты загляни в словарь.
Давай-ка вместе заглянем в словарь…
Ну вот. Опять у нас с тобой руки не доходят…
Как из букв строятся слова
Стоят в алфавите по соседству Пять букв. Если их по порядку читать, ничего не прочитаешь. О П Р С Т!
Какой такой ОПРСТ?
Стали буквы перестраиваться, чтоб можно было что-нибудь у них прочитать. Поставили Т впереди, потом Р, О и С.