Назидательные новеллы - Мигель де Сервантес

— Ловко! — воскликнула Пресьоса. — Поэт принял меня за нищую. Честное слово, не то удивительно, что я

получаю эскудо, а удивительно то, что его дает мне поэт! Если все его романсы будут с подобным приложением, что бы ему переписать весь Romancero general[26] и давать мне каждый раз по стихотворению! Уж я бы «пощупала» пульс его золотым и, как бы ни трудно ему было с ними расставаться, принимать их я буду очень легко!

Все слушавшие цыганочку пришли в восторг от ее ума и ее острых слов.

— Читайте же, сеньор, — сказала она, — да погромче; посмотрим, так ли умен этот поэт, как щедр.

И кавальеро прочел следующее:

С красотою несравненнойВсе сравненья будут тщетны:Словно камень самоцветный,Ты зовешься Драгоценной.[27]

Этой мысли справедливостьНа тебе узнать могли мы:Никогда неразлучимыКрасота и горделивость.

Если ты казнить решиласьНас надменностью своею,Я поистине жалеюВек, в который ты родилась.

Ведь а тебе растет, хитана,Василиск, разящий взором,Нежный властелин, в которомМы предчувствуем тирана.

Как же мог шатер походныйДать такое чудо свету?Как взлелеял прелесть этуМансанарес мелководный?

Потому затмит он славойЗолотого Тахо волны;Перед ним, смиренья полный,Ганг померкнет величавый.

Всем сулишь благословенья,А сама приносишь горе;У тебя в жестоком спореКрасота и помышленья.

В страшный миг, когда предстанешьТем, кто ждет тебя, мечтая,В помышленьях ты святая,Красотою — насмерть ранишь.

Говорят у вас в народе,Что ни женщина — колдунья;Колдовство твое, плясунья,Не совсем в таком же роде.

Для того, чтобы невольноВсех кругом лишить рассудка,Всякий раз тебе, малютка,Колдовских очей довольно.

Власть твоя что день — чудесней;Танцем манишь нас летучим,Убиваешь взглядом жгучим,Зачаровываешь песней.

Ты на сто ладов колдуешь:Словим, взглядом, пляской, пеньем,Приближеньем, удаленьемТы огонь любви волнуешь.

Над свободною душоюТы царишь желанной мукой;В том моя душа порукой,Покоренная тобою.

Страсти камень драгоценный!Тот, кто эти строки пишет,Лишь тобой и мертв и дышит,Пленник бедный и смиренный.

— Бедный стоит в последнем стихе, — сказала на это Пресьоса: — плохой признак! Влюбленные никогда не должны говорить о своей бедности, потому что в начале любви бедность, сдается мне, — большой порок.

— Кто тебя учит всему этому, милочка? — раздался голос.

— А кто же меня должен учить? — возразила Пресьоса. — Разве в теле моем нет души? Или мне не пятнадцать лет? Я ведь не сухорукая, не кривобокая и не повреждена в разуме! Цыганский ум работает совсем иначе, чем у всех остальных людей: всегда он зрелее своих лет; цыган дураком не бывает, не найдется и цыганки простофили; для того чтобы заработать себе на хлеб, нужно быть острым, хитрым и плутоватым, — вот они и пускают в ход смекалку на каждом шагу, не позволяя ей лежать под спудом… Посмотрите на девушек, моих товарок: они молчат и кажутся дурочками; а ну-ка, доложите им палец в рот да пощупайте, где у них зуб мудрости, так и увидите, что они такое! Нет! У нас любая двенадцатилетняя девочка стоит иной двадцатипятилетней, потому что учитель их и наставник — дьявол и сама жизнь, которая в один час научает тому, чему нужно целый год учиться!

Словами своими цыганочка произвела впечатление на всех слушающих, так что магарыч ей дали не только те, кто играл, но даже и не игравшие.

Схватила жадная старуха тридцать реалов и, просияв и возликовав, точно светлое христово воскресенье, соврала своих овечек и направилась в дом сеньора пристава, уговорившись, что на следующий день вернется со своей ватагой позабавить столь щедрых господ.

Донья Клара, жена пристава, уже была предупреждена, что цыганки собираются к ней на дом, а потому поджидала их словно майского дождика, и не только она, но и ее девушки и дуэньи, а также челядь другой сеньоры, ее соседки; все сбежались посмотреть на Пресьосу. И едва только вошли цыганки, как Пресьоса засияла среди них, словно свет факела среди других малых огней; все подбежали к ней: одни ее обнимали, другие рассматривали, те превозносили, эти хвалили. Донья Клара приговаривала:

— Вот это, можно сказать, действительно золотые волосы! Вот это так изумрудные глазки!

Соседка же разбирала всю ее по кусочкам и подробно разглядывала каждую ее частичку и связочку. И, начав хвалить маленькую ямку на подбородке у Пресьосы, сказала:

— Ну и ямочка! Об эту ямку споткнется всякий, кто на нее взглянет!

Услышал это лакей доньи Клары, стоявший тут же, человек старый и с большой бородой, и сказал:

— Ваша милость сеньора называет это ямочкой? Ну так или я в ямках ничего не смыслю, или же это не ямка, а просто-таки могила живых желаний! Такая, ей-богу, славненькая эта цыганочка, что, будь она серебряная или из пряника, она не могла бы быть краше!.. Умеешь ворожить, малютка?

— Знаю три или четыре способа, — ответила Пресьоса.

— Ах, ты еще и гадалка? — сказала донья Клара. — Ну, так клянусь жизнью моего благоверного, ты мне погадаешь! Ах ты, золотая моя девушка! Ах ты, серебряная! Ах ты, жемчужная! Ах ты, рубиновая! Ах ты, небесная — лучше я уже и сказать не сумею.

— Вот, дайте ей ладонь да еще дайте, чем сделать крест, — сказала старуха, — тогда увидите, что она вам расскажет; знает она побольше, чем иной доктор медицины!

Опустила жена пристава руку в кошель и увидела, что не было у нее ни бланки[28]. Она попросила куарто у девушек, — и ни у одной не нашлось; не было ничего и у соседки. Увидев это, Пресьоса сказала:

— Что до крестов, все кресты, конечно, хороши, но золотой или серебряный куда лучше; а если сделать крест на ладони медной монетой, то имейте в виду, что это портит удачу… мою по крайней мере; а потому мне бы хотелось сделать первый крест золотым эскудо или хотя бы осьмерным, или в крайнем случае четверным реалом; я ведь все равно, что ризничий; когда есть хорошие приношения, бываю радехонька!

— Остра ты, девушка, бог с тобою! — сказала соседка.

И, повернувшись к лакею, сказала:

— А у вас, сеньор Контрерас, не найдется под рукой четверного реала? Одолжите мне; когда придет доктор, мой муж, я вам отдам.

— Да, есть, — ответил Контрерас, — да только он у меня заложен за двадцать два мараведиса, которые я заплатил вчера вечером за обед, — одолжите мне их, так я мигом за ним слетаю.

— У нас у всех нет ни одного куарто, — заметила донья Клара, — а вы просите двадцать два мараведиса! Что вы, в самом деле, Контрерас, какой вы всегда дерзкий!

Одна из присутствовавших девушек, видя такой неурожай в доме, сказала Пресьосе:

— Скажи, малютка, а ничего, если сделать крест серебряным наперстком?

— Напротив, — ответила Пресьоса, — самые лучшие кресты делаются серебряными наперстками, если только их много.

— У меня всего-навсего один, — ответила служанка, — если его довольно, — вот он, но с уговором, что ты мне тоже погадаешь.

— За один наперсток стольким гадать? — вставила старуха цыганка. — Кончай скорей, внучка, уже становится поздно.

Взяла Пресьоса напересток и руку жены пристава и заговорила:

Ты красотка, ты красотка,Ты серебряные лапки,Муж тебя нежнее любит,Чем властитель Альпухарры.[29]

Ты смиреннее голубки,Хоть порой приходишь в яростьКак оранская тигрицаИли львица из Оканьи.

Но едва взглянуть успеешь, —И прошла твоя досада,И опять ты, как овечка,Или как миндальный сахар.

Споришь много; ешь ты мало;И ревнива сплошь да рядом;Потому что пристав — ветрен,Часто посох прислоняет.

Ты была еще девицей,Одному мила красавцу;Пусть неладны будут люди,Разрушающие счастье!

Если б приняла ты постриг,Ты б игуменьей уж стала;У тебя для черной бабкиНа ладони линий двадцать.

Говорить бы не хотелось;Все равно, скажу, пожалуй;Овдовеешь ты, и дважды;Оба раза выйдешь замуж.

Ты не плачь, моя сеньора;Не всегда же ведь цыганкамКак евангелию верить;Перестань же, полно плакать.

Так как суждено, чтоб приставПережил тебя, то значит,Нечего и сокрушатьсяО вдовстве, тебе грозящем.

Скоро ждет тебя наследствоКрупное, и очень даже;Будет сын у вас, каноник;Хоть собор не обозначен;

Только вряд ли что Толедский.Будет дочка-светлоглазка;Если примет постриженье,Настоятельницей станет.

Если муж твой в этот месяцНе скончается внезапно,Будет он коррехидоромВ Бургосе иль в Саламанке.

У тебя еще есть прелесть —Родинка, что месяц ясный;Он незримые долиныАнтиподам озаряет.

Чтоб ее увидеть, дал быИ слепец четыре бланки.Вот, теперь ты улыбнулась;Ну, и прелесть же ты, право!

Будь внимательна, не падай,И в особенности навзничь;Это может быть опаснымДля такой почтенной дамы.

Много есть еще сказать мне:Хочешь — в пятницу узнаешь;Кое-что приятно будет,А иное неприятно.

Пресьоса кончила гадание, и у присутствующих разгорелось желание узнать свою судьбу. Все стали просить ее погадать, но она отложила это до будущей пятницы, причем все пообещали, что у них будут серебряные реалы для делания крестов. В эту минуту вошел сам пристав, которому уже рассказали чудеса про гадалку. Он заставил цыганок немного потанцевать и признал истинными и заслуженными похвалы, расточаемые Пресьосе. Затем он опустил руку в кошель с видом человека, желающего подарить деньги, и хоть он его и обшарил, и встряхнул несколько раз, и поскреб, а все-таки вынул пустую руку и сказал: