Жасмин - Алекс Белл

Я понимала, что если мама поймет, в каком я нахожусь состоянии, то она будет проверять меня по десять раз на дню. Поэтому я объяснила, как можно спокойнее, что если займусь вещами Лиама, то для меня это будет означать, будто я теряю его снова и снова.

Но спустя несколько дней, я подумала, что, наверное, она была права. Поначалу, я находила успокоение в одежде Лиама. Я надевала его рубашки и чувствовала близость к нему. Но когда его запах выветрился, видеть их висящими в шкафу каждый день, как напоминание, что он никогда не вернется домой, стало просто невыносимо. И когда я осознала, что целыми днями хожу в пижаме, лишь бы не открывать шкаф и не видеть их, я решила стиснуть зубы и наконец-то убрать их оттуда. Для нас обоих шкаф был маловат, по крайней мере, теперь моя одежда не будет мяться, а мама на какое-то время отстанет от меня.

Приняв решение, я сложила его рубашки и убрала в одну из пустых коробок, стоявшую рядом. Но потом я потеряла свою решимость и ушла, неспособная довести это дело до конца. Я ушла в его кабинет и свернулась калачиком на его большом кресле за столом. Я сидела и рыдала, как последняя трусиха, сжимая в руке платок.

Я всегда любила эту комнату. Книжные полки здесь ломились от книг: по истории, мифам, легендам, суевериям, фольклору и сказкам. Даже календарь на стене сообщал, что на дворе сентябрь, словно все в комнате застыло во времени.

Всякий раз, когда Лиам был дома, он всегда работал здесь за своим ноутбуком. Пока мы были женаты, он несколько раз уезжал за границу по работе. Я очень скучала по нему, но, по крайней мере, знала, что он вернется. Как бы мне хотелось все вернуть...

На столе лежала книга. Она была открыта на странице, которую читал Лиам. Это был один из тех здоровенных древних фолиантов в кожаном переплете, иссохшая от времени бумага которого обладала характерным запахом. Книга была открыта на середине главы, в которой рассказывалось, как распознать дьявола, когда тот принимает облик животного.

Казалось, что любое черное животное могло быть связано с дьяволом — черные кошки, черные собаки, черные лебеди...

При упоминании черных лебедей меня передернуло от воспоминания, когда они попадали с неба на похоронах. До того случая, я даже не знала, что они существуют в природе. Дальше в книге говорилось, что в древние времена крестьяне убивали всех черных животных, опасаясь, что в них вселился слуга дьявола. От прочитанного мне стало не по себе, хотя я постаралась не принимать близко к сердцу все эти суеверия и вообще не думать об этом.

Я провела пальцем по странице, чтобы почувствовать близость к Лиаму. Он любил читать. И любил фольклор. Наверное, эти слова были последними из того, что он прочел. На самом деле, скорее всего так и было, именно их он читал, прежде чем встать и пойти за мной на работу... Я захлопнула книгу и отпихнула её. Пора мне уже свыкнуться с мыслью, что Лиам больше не будет сидеть в этом кресле и ждать моего возвращения домой. Его больше нет, и сколько слез ни прольешь — он не вернется.

Я взяла книгу и нашла её место на полке, рядом с книгой о волшебных существах, которую Лиам написал сам. Я сняла книгу с полки и полистала её в поисках упоминаний о черных лебедях. Но ничего не нашла, правда, мне попалась глава о волшебных лебедях. Я открыла её и начала читать.

Ну, разумеется, я прочла все книги, написанные Лиамом, но эта мне особенно нравилась за то, что в ней было полно красочных, причудливых иллюстраций русалок, йети и фей.

Я прочла главу о волшебных лебедях и еще раз ознакомилась с мифом, увековеченным в балете «Лебединое озеро»: днем — лебеди, а ночью — прекрасные девушки. Лиам также написал, что, как и русалки, царевны-лебеди обладали волшебными голосами, которыми могли зачаровать любого. В образе лебедя их песни были самыми сильными из всех существующих чар. Но в отличие от русалок и гарпий, которые пели, чтобы заманить моряков к их гибели на дно морское, лебеди пели, чтобы их могли найти возлюбленные, несмотря на расстояние между ними. Книга успокоила меня своей прекрасной интерпретацией мифа, лишенного чего бы то ни было зловещего и демонического.

На следующий день я опять попыталась разобрать шкаф. И на этот раз я заставила себя закончить начатое, хотя на это у меня ушел весь день, и было так же трудно, как и на похоронах. Я видела его в каждой вещи: в каждом джемпере, пиджаке и брюках... На одной из его рубашек осталось пятно от красного вина. Это я пролила вино на его рубашку на дне рождения друга, как раз перед самой его смертью. А вот его любимые счастливые, все изодранные джинсы, в которых он дважды прыгнул с парашютом, после того, как мы поженились. Он полюбил скорость и адреналин и собирался совершить затяжной прыжок с парашютом. Теперь такой нелепостью казались мои переживания по поводу его увлечения экстремальными видами спорта, и что он мог погибнуть из-за них.

Наконец, я добралась до вещей, которые мне вернули. Все, что было на нем в момент смерти. При виде футболки с пятнами от травы и джинсов мне стало плохо. Я сразу же вспомнила, как он рухнул на землю, хватаясь за меня. Мы были на озере неподалеку от дома, кормили уток и лебедей черствым хлебом. Вода в отблеске заходящего солнца поблескивала золотом, было очень тепло, хотя лето подходило к концу. Позади нас резвились дети, играли и лопали мороженое, а кто-то, как мы, кормил водоплавающую живность.

Не помню, о чем мы говорили с Лиамом, стоя там теплым летним вечером.

После я долго пыталась вспомнить наш разговор. Но у меня так и не получилось, его затмило все то, что произошло потом. Он весь день жаловался на головную боль и уже выпил несколько таблеток утром, а я не придала этому значения. У него случались мигрени, но ничего особенного. Они довольно быстро проходили.

Когда птицы доели весь хлеб, мы отряхнули руки и прогулочным шагом направились к скамейкам. Мы не прошли и половины пути, как Лиам остановился.

— В чем дело? — спросила я, тоже останавливаясь.

— Голова раскалывается, — ответил Лиам, потирая виски пальцами.

— Ну так выпей аспирин, — предложила я.

— Да я весь день только и делаю, что его пью, — ответил он. — Он не... помогает.

Я начала говорить что-то еще... не могу вспомнить, что именно. Даже тогда я не была по-настоящему обеспокоена.

В конце концов, это была всего лишь головная боль. Но потом он пошатнулся и, чтобы не упасть, схватился за мои плечи.

— Эй, ты в порядке? — резко спросила я, теперь по-настоящему всполошившись.

Никогда не забуду тот его взгляд. На его губах играла ироничная улыбка, знакомая мне улыбка, которая всегда согревала, несмотря на странное недоумение в его глазах. А затем он упал... на зеленую траву, увлекая меня за собой. Когда я достала сотовый, Лиам был уже без сознания.

Когда приехала скорая, он был еще жив, но до больницы довезти его не успели. Умер по дороге. Не было никаких томительных часов ожидания вестей из операционной. Врач объяснил мне, что всему виною аневризма. Разрыв сосуда в мозге. Я тупо пялилась на него в ожидании еще каких-нибудь пояснений. Не могло быть все так просто. Все произошло слишком быстро. Еще полчаса назад мы кормили с ним уток. Но в это уже верилось с трудом.

Должно быть, кто-то совершил ужасную ошибку...

— Не понимаю, как это могло случиться, — сказала я, смутно понимая, что мой голос прозвучал совершенно безжизненно. Доктор принялся сыпать причинами: повышенное артериальное давление, травмы головы или даже врожденная патология — им неизвестно наверняка, и порой просто что-то случается и все, без видимых причин...

В сумке был подробный список, и я прочла его, чтобы отвлечься: футболка, джинсы, кроссовки, часы, бумажник, рыцарь, обручальное кольцо, мелочь... Я нахмурилась и снова вернулась к списку. Рыцарь? Я выпотрошила сумку, отодвинула одежду и обувь и нашла четыре маленьких пакетика. В одном лежал бумажник Лиама, во втором два фунта мелочью, в третьем — часы, а в четвертом, не больше моего большого пальца, черный рыцарь. Через его шлем проходил большой ржавый гвоздь.

Я с удивлением глазела на маленькую фигурку. В списке утверждалось, что он был найден в пиджаке Лиама. Прежде я никогда не видела эту игрушку. Наверное, её потерял какой-нибудь ребенок, а Лиам подобрал и по какой-то странной причине, сунул себе в карман. Я отложила рыцаря в сторонку, к остальным вещам. А потом я убрала испачканную в траве одежду к остальной в коробке, радуясь тому, что наконец избавилась от неё. Никогда больше не хочу её видеть.

Во второй половине дня я решила отвезти все коробки к банку одежды. Тогда-то впервые мне почудилось, что за мной наблюдают. Когда я переносила коробки, то и дело оглядывалась, настолько навязчивым было ощущение, но за спиной никого не было, если не считать людей, которые ждали на остановке свой автобус и не обращали на меня никакого внимания. Потом я решила, что мне показалось, пожала плечами, уселась в машину и уехала домой.