Разрешение на проезд в спальном вагоне - Станислав Гагарин

— Нет, — сказал Еремеев. — Сидеть я не сидел, а слышать приходилось, что именно так вас следует величать.

— Можете называть меня просто Юрием Алексеевичем. Вы понимаете, Исидор Матвеевич, что для нас важны мельчайшие подробности, поэтому будьте любезны, расскажите, пожалуйста, как все было.

— Могу и рассказать, мне это не трудно. Я ведь сторожем здесь служу, значит, должен обладать повышенной, так сказать, бдительностью. Ночную вахту сдаю в восемь утра, сдаю дежурному спасателю, он приходит на час раньше других. Сегодня дежурил Киселев. Пришел он за 10 минут, я их так приучил, салаг, пораньше, значит, приходить, как на флоте принимают вахту. Ну вот. Принял он у меня плавсредства, моторный сарай и тот, где его… Ну, понимаете… Принять принял, а расписаться в журнале забыл, вернее, заторопился за пивом, на турбазе, здесь вот, значит, бочку открыли. «Обожди, говорит, дед Еремей, голова со вчерашнего трещит, дай мне баллон, а я за пивком сгоняю». Ну дал ему трехлитровую банку, а сам решил свою голову прочистить и пошел к себе пропустить баночку «бормотушки».

— Чего-чего? — спросил Леденев.

— «Бормотушки». Сие питие изготовляется мною в медицинских целях сугубо для личного потребления. Могу и вас при случае попользовать, помогает от любой хворобы, в том числе и душевной.

— Спасибо, — сказал Юрий Алексеевич. — Как-нибудь воспользуюсь вашим любезным предложением. Итак, Киселев отправился за пивом…

— Никуда он не успел отправиться, бедолага, — горестно вздохнул Еремеев. — Так и умер с тяжелой головой, не опохмелившись. Уж лучше б я ему «бормотушки» налил…

— Значит, за пивом он не ходил?

— Нет. А вы разве не видели в сарае стеклянную банку?

— Была такая.

— Вот ее я ему и дал. Она так и стояла там, пустая, когда увидел его… Не успел он за пивом. Пока я пробу с «бормотушки» снимал, время шло, уже и Лев Григорьевич, наш начальник, должен был подойти, а Игоря нет, и в журнале он не расписался. Пошел я было на турбазу, а потом решил, что так негоже, и меня на станции не будет, и дежурный пропал. Смотрю, Лев Григорьевич идет. Поздоровались. Где дежурный, спрашивает. Тут, говорю, где-то. Принесите, говорит начальник, вахтенный журнал. Он, начальник, как раз по субботам его смотрит и замечания свои оставляет. Сейчас, говорю, принесу. И тут пришла мне в голову мысль: Игорь ведь пиво принес. По заметил я его. Сидит небось в сарае и пьет свое пиво. А тут уже начальство прибыло… Пошел я в сарай, открываю дверь — пусто. Потом уже рассмотрел: лежит Игорь лицом к потолку, а баллон пустой в стороне валяется. Ну, думаю, дела. С пива парень упился, принял на старые дрожжи, переел, так сказать, и дрыхнет. Признаться, взъярился я на Игоря, подскочил к нему, за плечо рванул, поворотил к себе, а у него глаза открыты, а видеть — не видят. Да… Перепугался, было дело. Оставил все как есть, сарай сообразил закрыть на замок, а сам ко Льву Григорьевичу. Шуму поднимать не стал, все сделал по субординации, доложил начальству…

— Вы правильно поступили, Исидор Матвеевич, ни к чему об этом знать всем. Люди к вам на пляж отдыхать идут, незачем омрачать им субботний день такими новостями.

— Это точно, — сказал Еремеев. — У нас тут вон девица на прошлой неделе утонула, а теперь вот такое дело.

— С девицей-то все просто, — отмахнулся Леденев, — там несчастный случай, а здесь — другое. Скажите, вы не видели посторонних на территории станции, Исидор Матвеевич?

— Никого не было, — твердо сказал старик. — Я б и не позволил разгуливать посторонним.

— Ну, а когда вы принимали свое целебное сродство, мог кто-нибудь войти сюда?

— Не доверяете, значит, старику, намекаете, значит… Ну да ладно. Вообще-то ворота у нас закрыты, калитка тогда была на щеколде, вывеска висит: «Посторонним вход запрещен». Но войти — это могут, и в заборе дыры, денег нам на ремонт не дают. Экономят на спасании, мать их за ногу!

— Так мог кто-либо проникнуть на станцию?

— Мог, — несколько сникшим голосом сказал старик. — Мог, конечно, только прошу учесть, что дежурство я сдал…

— Но ведь Киселев в журнале не расписался? — усмехнулся Леденев.

— Это точно, — сокрушенно покачал головой Еремеев. — Не успел он расписаться, все торопился за пивом, голову поправить.

Помолчали. Потом Леденев спросил:

— Как думаете, Исидор Матвеевич, кто мог убить Киселева?

Старик развел руками.

— Ума не приложу. Игорь — парень добрый, врагов у него не припомню. Спортсмен хороший. В городе его ценят. Правда…

Он замолчал.

— Продолжайте, продолжайте, Исидор Матвеевич, — попросил Леденев.

— А что там греха таить, — махнул рукой Еремеев. — Бабник он был отменный, это вам всякий скажет. Ну, конечно, с такой мужской статью немудрено им, бабником, сделаться. Бывало, по пляжу в плавках идет, так, поверите, глаз отвести бабоньки не могут. Конечно, и обиженные могли быть среди мужиков.

Леденева так и подмывало спросить старика, не знает ли тот чего-нибудь об отношениях Марины Бойко и убитого Киселева, но Юрий Алексеевич понимал, что никто не должен догадаться об их интересе к «несчастному случаю», произошедшему на прошлой неделе, «случаю», который стал уже забываться всеми, кроме тех, кого это теперь непосредственно касалось.

Теория «бормотушки»

— Подобьем бабки, Юрий Алексеевич? — спросил Корда.

Начался десятый час вечера, но за окнами гостиничного номера, где сидели они вдвоем, было еще довольно светло.

Леденев заказал из ресторана ужин в номер, чем достаточно удивил администрацию, о подобном сервисе трубежские общепитовцы знали только по иностранным кинокартинам, но заказ приезжего товарища из Москвы исполнили.

Корда ел плохо, часто принимался за сигареты, налегал на местную минеральную воду, в городе от дневной жары было душно, а пива Алексей Николаевич в отличие от Леденева не любил.

— Ты ничего не ел, Алеша, — упрекнул начальника горотдела Юрий Николаевич. — Никогда не следует связывать удачи и неудачи с собственным аппетитом.

— Завидую твоему олимпийскому спокойствию, Юра, — сказал Корда. — Впрочем, оно и понятно, обитаешь ты как раз там, на священной горе, у нас, простых смертных, отсутствуют многие из ваших качеств…

— Ладно, ладно, — прервал его Леденев. — Ты повернул, как говорится, не в ту степь, и я не поверю тебе, если скажешь, что работа в Москве меня как-то изменила.

— Да вроде нет, кажется, что ты все тот же, и по прежнему приносишь жертву Гамбринусу.

Корда кивнул в угол номера, где стояли пустые бутылки из-под пива.

— Грешен, балуюсь пивком. Кстати, для провинциального городка у вас неплохое пиво.

— Спасибо и на этом. А мы-то никелем своим гордились…

— Погоди, и до никеля дойдет очередь, за тем я сюда и приехал, не пиво ведь пить в самом деле. Так, говоришь, подобьем бабки? Хорошо. Только подождем немного, я позвоню, чтобы убрали со стола, кажется, есть мне уже тебя не заставить…

Друзья расположились в креслах, у открытой балконной двери, Корда закурил. Юрий Алексеевич, поколебавшись немного, потянул из пачки сигарету тоже.

— Брось, — сказал Алексей Николаевич. — Опять начнешь.

— Не начну. Уже проверено. Выкурю с тобой одну за компанию. Ты станешь излагать?

— Могу и я. Давай посмотрим на дело с точки зрения сегодняшнего убийства. Ставим главный вопрос, который возникает при расследовании любого преступления, когда личность преступника неизвестна? Cui prodest? Кому выгодно? Кому нужна смерть Игоря Киселева? Рассматривать ее, эту смерть, можно с двух позиций. Или она связана с убийством Марины Бойко, или не связана. В первом случае можно допустить, что к устранению режиссера, начавшей, как можно заключить из попыток ее написать нам разоблачающее заявление, колебаться, Киселев имеет прямое отношение. Тем более, что не кто иной, как он, поднял тревогу. Теперь, когда судебно-медицинская экспертиза подтвердила насильственный характер утопления Бойко, версия Киселева о внезапном погружении ее в воду не стоит и выеденного яйца. Киселев лгал. Почему? Допустимо, что именно он и утопил Марину, выполняя чье-то задание? А теперь убрали и его самого… Мавр сделал свое дело.

— И ночной визит в дом Бойко, — напомнил Леденев.

— Конечно, и визит этот связан с развернувшимися событиями. Но как связан? Знали ли «они», что документы находятся в квартире у Бойко, или искали иное, могущее навести нас на след? Ну, скажем, то же самое заявление, о существовании которого «они» могли подозревать.

— Надо было задержать Киселева, — сказал Леденев, — уже тогда, когда стало известно, что Бойко убита.

— А что это могло дать? У нас нет против него никаких улик.

— А ложь на допросе?

— А как доказать, что это ложь? Киселев ведь не утверждал, что скрывшимся под водой пловцом была именно Марина Бойко.