Центр не удержать - Брайан Стэблфорд

— Вам хорошо призывать меня не беспокоиться, — заметил я, — ноя все-таки не уверен, что смогу контролировать это и дальше. Дурацкая галлюцинация выбила меня из колеи. И хотя я убежден, что по собственному желанию не свихнусь, сдается, что я подцепил враждебную программу.

— Что вы этим хотите сказать — "враждебную программу"? — поинтересовалась она с каким-то надрывом в голосе. Я вздохнул.

— Вы Знаете об этом больше, чем я. Я не специалист в электронике. А с первых дней существования технологий передачи информации у нас были "информационные вирусы", или «паразиты». То есть программы, которые можно было спрятать на диске или в пузырьке и загрузить в компьютер с соответствующим программным обеспечением. Если сразу не обезвредить, они могли испоганить любую информацию. Все наши полуразумные системы имели защиту от этих вирусов, но те становились все хитрее и хитрее. Их использовали в основном саботажники. Несомненно, вы и другие машинные умы, таящиеся в глубинах Асгарда, гораздо умнее, и в вашу систему не так-то просто ввести вирус, который разрабатываем мы. Однако осмелюсь сказать, у вас есть свои трудности. Я, собственно, спрашиваю следующее: не подцепил ли я какой-нибудь вирус во время того контакта? Нет ли в моем мозгу чего-нибудь враждебного, настроенного на уничтожение моего разума? Казалось, она погрузилась в раздумья.

— То, чего вы боитесь, — сказала она обнадеживающе, — можно сформулировать таким образом. Когда вы были вынуждены вступить в контакт с моим собственным компьютерным пространством, то столкнулись с чуждой сущностью, проникшей в меня. Ваш собственный мозг был каким-то образом вынужден сделать биокопию чуждой программы. Теперь, как вы подозреваете, эта биокопия начала активизироваться. Вы полагаете, что ее цель — разрушить нашу истинную программу, включая ту часть, что составляет вашу индивидуальность.

— Похоже на то, — согласился я. — К тому же я не могу отделаться от ощущения, будто что-то вошло в мой разум во время того контакта. Хотя я и не знаю, что это за чертовщина такая, но я не желаю, чтобы она оставалась во мне. И уж тем паче мне не по душе то, что она активизируется. Вы, может быть, и привыкли совмещать девять личностей в одном теле, но я — нет. Я единственная, единичная личность, и мне не требуются кандидатуры на замещение вакансии в моем мозгу. Так ответьте мне — я и вправду подцепил чуждую программу?

— Не могу сказать наверняка, — отозвалась она. Я же был уверен, что может. — Несмотря на мои успешные попытки самовосстановления, я не вполне уверена, что и сама свободна от тайной программы внутри меня. До сих пор не имею четкого представления ни о том, с кем взаимодействовала в глубине Асгарда, ни о том, что за сущность оперировала моими системами после контакта. Когда я начала экспериментировать с созданием потомков, чье сознание, безусловно, лишь часть моего коллективного разума, я значительно расширила свой кругозор. Легко поверить, что сущность, с которой вы вступили в контакт, была способна внедрять собственные биокопии внутрь чужого мозга. Это, конечно, всего лишь гипотеза. И она не дает ответа на вопрос, действительно ли это Нечто настроено враждебно.

— Я не хочу, чтобы меня посещали привидения, — тупо повторил я, — и всякие чудища, смысл жизни которых — обращать людей в камень. Ничто не утешит меня, кроме сознания, что программа, которую я подхватил, — дружественная и не сведет меня с ума. Но вряд ли можно трактовать Медузу как дружественный образ, так?

— Маловероятно, чтобы такая сущность знала мифы человечества, — возразила она. — То, что вы недавно видели, было в основном вашим творением. Вы среагировали на раздражитель, вы включили свое воображение, чтобы справиться с последствиями контакта. Поэтому спросите себя с пристрастием — что предвещает Медуза, каковы ее намерения; этот символ мы должны расшифровать.

— Медуза предвещает: ты превратишься в камень, — уперся я.

— Вы интересовались греческой мифологией в юности? — терпеливо продолжала она спрашивать. Я помедлил, а затем пожал плечами.

— Да, пожалуй. Окружение этому способствовало. Я родился на астероидном поясе, на микромире. Он слегка переместился, но, в сущности, остался в том же районе, в виде равностороннего треугольника, у которого две другие вершины образовывали Солнце и Юпитер. По неким эксцентричным законам эти астероиды именуются Троянскими астероидами и названы в честь героев троянской войны. Одна из групп так и называется — Троянской, хотя там есть один астероид, названный в честь греческого героя Патрокла. В другой, так называемой Греческой группе есть астероид, названный именем троянца Гектора. На Гекторе, одном из двух астероидов, первоначальная жизнь была уничтожена для того, чтобы устроить там микромир. Второй — как раз тот, на котором я родился, — назывался Ахиллес. Очевидно, между двумя микромирами было нечто ироде конкуренции, здоровой, правда. На потребительском уровне мы соревновались за право иметь одни ресурсы. Но попытки создать некое подобие культурного единства наших миров привязывало нас — психологически и эмоционально — к именам наших миров. Ахиллес и Гектор в конце «Илиады» встретились в фозном поединке, и, знаете ли, Ахиллес победил. Эпосы Гомера были главной книгой каждого ребенка в наших микромирах, остальная греческая мифология была лишь закономерным продолжением этих пристрастий. Первые земляне, попавшие сюда, на вашу планету, очевидно, были воспитаны в другой культуре, иначе они перевели бы название, которое дали макромиру тетраксы, как Олимп, а не как Асгард.

— В таком случае, — сказала она с едва заметным самодовольством, — вы читали о Медузе больше, чем вспомнили.

— Я знаю, что она никогда не показывалась в Трое и что Одиссей не сталкивался с ней в своих странствиях. Персей — это другая история. Так скажите мне — что я упустил?

Этого она не хотела говорить, а хотела, чтобы я вспомнил сам. В конце концов от понимания моего странного переживания зависело собственное согласие с самим собой, с собственным подсознанием.

— Зачем Персею была нужна голова Горгоны? — спросила она.

Я отчаянно напрягал память, пытаясь ответить. Микромир Ахиллес был так далеко, и мое детство представлялось мне чужой страной.

— Он дал какое-то обещание царю и был вынужден отправиться за ней, — вдруг вспомнил я. — Афина помогла ему обмануть сестриц-горгон, у которых был только один глаз на двоих, и он сумел узнать у них, как получить необходимое крылатые сандалии и шлем-невидимку. Когда он вернулся обратно, то обнаружил, что царь успел что-то натворить, кажется, пытался изнасиловать его мать, или…